Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

В наше время все эти изгнанники — Арсланы, Джумблаты, Амады Абу Накиды возвратились на Ливан тотчас по падении эмира Бешира, чтобы отомстить его преемнику и всему роду Шихабов за претерпенные ими гонения и взволновать весь край войной, которая издалека показалась Европе заговором друзов с мусульманами противу религии христиан или спором между христианами и друзами за политический перевес на Ливане.

В опалу Джумблатов и Арсланов эмир успел также ослепить кое-кого из своих родственников и отрезать им языки, по старому семейному обычаю Шихабова дома, когда в родне являлись люди со способностями и с честолюбием. После этого кризиса он уже беспрекословно царствовал на Ливане, пресмыкался перед капризами пашей, но уже не опасался ни восстания народного, ни соперников.

Тараблюсский пашалык был отнят у Абдаллаха после дерзкого его покушения на Дамаск. Подобно Акке, Тараблюсская крепость переходила в это время из рук одного похитителя к другому, а вместе с ней и вся область. После Мустафы Бербера она досталась Али-бею аккарскому, клеврету Абдаллаха. По представлению Дервиш-паши дамасского этот новый похититель был осыпан ласками и милостями дивана, пожалован в паши в Малую Азию и тогда только уступил наместнику Порты свои владения. Искони паши Дамаска и Тараблюса не платили подати султану, а были только обложены повинностью: первый — проводить караван в Мекку, второй — выставлять провизию на пути (джирде) к возврату поклонников. Акка со времени Дахира была в постоянном бунте, можно сказать.

Таким образом, весь этот край от самого его завоевания Селимом в цветущие времена империи и до наших дней, когда завоевание это было возобновлено среди расслабления Турции и среди самых критических обстоятельств, вся эта прелестная область, столь щедро одаренная природой, со своим просторным берегом, со своим местоположением, столь выгодным для торговли, со своим бодрым народонаселением, со своей древней промышленностью, никогда не доставляла султанам ни доходов, ни войск, а была им более в тягость по своим беспрерывным волнениям, по порочному устройству управления.

Абдаллах скучал в покое. Боясь заводить новые ссоры с другими пашами, он воспользовался правом, предоставленным каждому паше, вести войну противу вверенных ему народонаселений. Набулусцы владели в своих горах крепким замком Саннур, который устоял перед Джаззаром, когда он казнил горцев, и был тщетно осажден Сулейман-пашой. Абдаллах послал туда более 20 тыс. своего войска, обложил Саннур со всех сторон и голодом принудил гарнизон сдаться[174]. Этот подвиг он воспел арабскими стихами и поставил себя наряду с величайшими полководцами древних и новых веков.

В это время Мухаммед Али устраивал свои регулярные войска. Абдаллах, который почитал себя ничем не хуже гениального своего соседа, задумал также образовать регулярное войско. Мода марша под барабан распространялась тогда на Востоке и привлекала в классическую страну приключений офицеров, отставленных от службы в западных государствах или бежавших за политические грехи после революционной лихорадки, пробежавшей Пиренейский и Апеннинский полуостровы в 20-х годах. Один из них, офицер сардинской службы г. Бозио, совершивший под знаменами Наполеона русский поход, был в это время заброшен судьбой в Акку. Паша принял его в свою службу в качестве врача (в те времена шляпа на голове служила медицинским дипломом на Востоке) и, узнавши о его походах и похождениях, предложил ему сформировать из его мамлюков регулярный батальон.

В Египте и в Константинополе реформа военной системы упорно совершалась двумя преобразователями, которым было предоставлено придать новый вид политическому зданию Востока. В Акке она была забавой избалованного паши, который со своего дивана следил с улыбкой эволюции мамлюков, так точно как в своем гареме пляски невольниц. Впрочем, так как г. Бозио сверх военных своих талантов был и медиком паши, то ему посчастливилось шампанским излечить от мусульманского ханжества и от припадков фанатизма пашу, который в первые годы своего владычества отказывался даже от трубки и проводил дни и ночи с дервишами.

В то время когда Абдаллах упивался шампанским и глазел на разводы, повелитель правоверных истощал свои усилия в войне с Россией[175]. Северные орлы из Европы и из Азии грозно налетали на столицу, но ни Сирия, ни Египет не слушали призыва султанского к защите изнемогавшего ислама. Египетский паша находил предлог бездействия в Морейской экспедиции, предпринятой по повелению Порты, и в потере своего флота, который был сожжен в Наварине за упрямство турецкого адмирала. Паши сирийские извинялись только необходимостью содержать в повиновении буйные племена этого края, и Порта должна была довольствоваться суетными уверениями их в преданности.

По заключении Адрианопольского мира султан Махмуд направил всю свою деятельность к довершению преобразований своих постепенным введением законной власти в провинциях, обузданием буйных вассалов одного за другим. Уже можно было предвидеть, что он не замедлил бы заменить полномочных пашей старого времени, каковы были владетели Египта и Акки, пашами, облеченными ограниченной властью губернаторов. Беспутство нерегулярных войск указало прежде всего на необходимость изменения пагубной военной системы империи; а как только успех упрочил власть султана в столице и в правительстве и доставил ему собственные послушные элементы деятельности, эти элементы должны были послужить к завоеванию не новых, не далеких стран, но собственной империи, расхищенной пашами.

В этом отношении Махмуд вполне заслуживает принятого им громкого прозвища Гази, победоносца. И, без сомнения, одержанные им победы над фанатизмом своего народа и над буйством этих тиранов, которые именем его терзали народонаселение областей, обращая в пустыню края, благословенные природой, и истощая в своих бунтах и в своих оргиях жизненные силы империи, были и прочнее, и благороднее завоеваний, столь быстро совершенных его предками и несоразмерных с основной силой государства, беспутно раскинутого ими по трем частям света. Сама судьба указывала султану прямое поприще его деятельности и высокое его предназначение; он был постоянно несчастен в борьбе с внешними врагами и с народами подвластными, которым внутреннее развитие открывало новую эру самобытности; но при неудачах его усилий против греков и сербов, при тяжком мире Бухарестском, когда Россия уже в борьбе с целой Европой могла еще торжественно подписывать мир с султаном; под громом наваринским, под вторжением русских войск в самое сердце империи Махмуд не переставал торжествовать над вассалами и над буйством своего народа, постоянно стремясь к великому подвигу единовластия.

Абдаллах-паша, причудливо подражая своему султану в формировании регулярного войска, нисколько не постигал важности вводимых султаном коренных преобразований правительственной системы и не предчувствовал ожидавшей его и всех его сверстников судьбы. Но паша египетский не мог спокойным оком глядеть на развивавшуюся постепенно систему Махмуда. Победитель мамлюков, англичан и ваххабитов, завоеватель Сеннара, Кордофана, Нубии и Дарфура мог ли свыкнуться с мыслью о том, чтобы сойти с высокого звания владетельного полномочного князя в разряд простого султанского наместника, когда наступит и его очередь по уничижении одного за другим всех могучих вассалов империи? Султан, неизменно следуя великой своей мысли, еще не касался египетского паши. Правда, в старину были поведены неудачные попытки против него; но в это время Мухаммед Али был в великой милости, его ласкали на основании коренного закона восточной политики: «ласкай врага, пока настанет время его погубить». В награду за Морейскую экспедицию Мухаммеду Али была пожалована Кандия [Крит]. Сын его Ибрахим со времени истребления ваххабитов был пашой Джидды на Красном море и покровителем заветных городов Мекки и Медины. Но Кандия и Аравия были более почетным бременем, чем владением прибыльным. Мы уже упоминали о видах Мухаммеда Али на Сирию. Наступила пора или привести в исполнение давно замышленные планы, от которых зависело будущее величие владетеля Египта и упрочение приобретенных им преимуществ, или ждать, чтобы уровень, наводимый султаном на всю империю, коснулся Египта с сирийской границы.

Обстоятельства были благоприятны. В Дамаске господствовала анархия[176]; новый паша дамасский Селим, при самом своем вступлении в должность, приказал сделать опись лавкам и фабрикам, чтобы обложить город легкой податью. Рабочий класс взбунтовался. Паша имел при себе до 2 тыс. войска; вместо того чтобы выступить в поле, созвать войска с округов и привести чернь в повиновение, он заперся в цитадели, не рассчитавши, что там не было жизненных припасов. Чернь сожгла дворец и осадила пашу. Почетные жители Дамаска, боясь всенародной опалы или анархии, присоединились к черни и направили ее действия. Они писали к Абдаллаху, прося у него советов. Аккский паша, всегда готовый раздувать кругом себя пламя бунта, лаконически им отвечал, что всего прежде надо было отделаться от своего паши. Селим хотел вступить в переговоры; его не слушали. После шестинедельного заключения в цитадели он сделал позднюю вылазку. Остервеневшая чернь растерзала его и всю его свиту и его семейство и разнесла по всем кварталам части его тела.