Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942 - Сергей Михеенков

Два часа назад вернулся разведчик, которого старший сержант Дарькин посылал искать безопасную дорогу. Дорога нашлась. И уходила она все время в лес и в лес, отклоняясь от шоссе на юг. То, что надо.

Он установил панораму прицела. Деревянный ящик сунул под ноги – скоро прицел снова прятать.

Скошенный щит орудия резко присел, со ствола пылью поднялась ночная роса. Трасса ушла за дорогу и исчезла в гуще людей и повозок на той стороне.

– Осколочный! Быстро шевелись! Ти-вашу!..

Расчет работал, как единый организм.

Еще несколько снарядов один за другим ушли за дорогу.

– Быстро! Шевелись, ребята! Уходим! Эх, ти-вашу!..

«Погубил я ребят», – колотилось под горлом у старшего сержанта, когда они бежали по лесному проселку следом за орудием. Кони несли зарядный ящик и пушчонку легко, как игрушечную. Сейчас догонят, ударят из пулеметов и – конец…

Сколько они бежали по той дороге, никто потом вспомнить не мог. Опомнились на лесном хуторе, когда уже начало темнеть. То ли день кончался, то ли просто небо помутнело и из низко опустившихся облаков начал подсекать мелкий дождь.

– Федот Пантелеич! Федот… Пантеле… Ты ж пожалей хоть коней! – Губы едва ворочались, и слова выходили деревянными, ненатуральными, как во сне.

Все кругом, и все, что случилось совсем недавно, из-за чего они вынуждены были совершить такой марш по лесному проселку и из-за чего оказались здесь, теперь представлялось чудовищным и нелепым сном. Зачем они стреляли? Какая глупая неосторожность! Отсиделись бы за дорогой и с наступлением темноты спокойно двинулись бы дальше на восток. Послушал этого дурака правильного… А теперь ему отдохнуть захотелось…

– Орудие к бою! – приказал он и ухватил левую пристяжную за узду.

Теперь его расчет двигался медленно. Бег по лесу вымотал всех. Не только лошадей.

В лесу на дорожной просеке, откуда они только что выбрались, действительно шло какое-то движение.

– Осколочный, – махнул рукой старший сержант Дарькин своему заряжающему.

– Последний, товарищ старший сержант, – сказал заряжающий. – Осталось еще два бронебойных.

Что ж им делать, когда кончатся снаряды? Что делать? Сдаваться? Сложить у ног винтовки и поднять руки? Старший сержант Дарькин вспомнил своих сыновей, жену, отца. Что подумают они, когда узнают, что он в плену? Он поднял бинокль. Слава богу, это не немцы.

– Отставить, – сказал он устало.

На дороге появились пехотинцы. «Какие хорошие ребята, – с теплотой подумал о них старший сержант Дарькин, – без приказа, а в заслоне остались, и прикрывали нас всю дорогу».

– Насилу догнали вас… Ух ты ж, ноги даже сводит! Как вы, артиллерия, бегать научились… – Пехотинец, видать старший в их тройке, говорил незло и невредно. Простодушная улыбка дергалась на его усталом, грязном лице. Он смахнул с головы пилотку и утер ею потную шею. – А ты, брат, специалист высшей категории! Ох и паника у них поднялась! Слыхали, как из минометов лупежили! Весь лес минами закидали! Мы лежим, а осколки – ширь-ширь… Но сами не пошли.

– Они вас не заметили? – спросил пехотинца старший сержант Дарькин.

– Нет. Мы тихо ушли.

– Как тебя зовут, пехота?

– Никанором. Боец второго взвода шестой стрелковой роты Никанор Петраченков!

– Выставляй посты, боец Петраченков.

– Слушаюсь!

Хутор оказался брошенным. Ничего съестного артиллеристы ни в сараях, ни в доме, конечно, не нашли. Приуныли. И тут один из пехотных говорит:

– Я знаю, чей это хутор. До войны тут семья лесника жила. Теперь они в деревне живут, в колхоз переехали. Деревня тут, недалеко.

На всякий случай старший сержант Дарькин послал с ним Дремина. По части провианта и трофеев правильный в расчете считался человеком незаменимым. Через час они вернулись. Вещмешки раздувались. Лица светились довольством.

– А хозяйка, Федот Пантелеич, хозяйка попалась – ну прямо карамелька! – тараторил правильный Дремин. Он был доволен походом в деревню.

– А что ж ты, балабон, на ночлег там не остался? – старался обрезать его трескотню по поводу неведомой хозяйки заряжающий Демьян Игнаткин.

– Оставляла! Говорю тебе, оставляла! – тут же нашелся правильный. – Солдатка. Годов тридцать. Самая – самая, говорю вам. Я ей намекнул, а у ней ямочки на щечках так и заиграли…

Расчет молчал. Старший сержант Дарькин знал причину этого напряженного молчания: народ у него в расчете подобрался степенный, все женатые. Так что вольностей по поводу солдаток не любили.

Ночевали спокойно. Канонада гремела уже северо-восточнее и юго-восточнее. Шоссе, оставшееся километрах в пяти севернее их хутора, гудело всю ночь.

На рассвете со стороны деревни прибежал мальчик и сказал, что к хутору движется колонна мотоциклистов. Быстро снялись, орудие на передок и – ходу. На этот раз заслон оставлять не стали. Бежали, размазывая по лицам потеки грязного пота. Тащили за уздечки лошадей. В лощинах и болотинах подхватывали сорокапятку и толкали ее вперед, скрипя зубами и матерясь. В зарядном ящике болтались три снаряда – один осколочный и два бронебойных.

К полудню вышли к речушке. Впереди дымились обломки моста. Зияла черным болотным илом глубоченная воронка. Следы гусениц и мотоциклетных колес на песке старательно огибали воронку. Срезанный лопатами береговой козырек, утоптанный колесами и гусеницами. По всему было видно, что колонна прошла совсем недавно. Воронка уже заполнилась водой, но вода еще оставалась мутной. Муть не осела и в глубоко прорезанных колеях возле берега.

На другом берегу за переездом цепочка окопов. Перед окопами остов грузовика. Куски резины, отпавшей от сизых скатов, еще дымились. Кровавое тряпье, обрывки бинтов на обочине. За окопами открытая позиция ПТО. Одиночное орудие. Вокруг артиллерийской позиции и по горбовине берега вдоль окопов серые холмики убитых красноармейцев. Некоторые лежали прямо в ячейках. На дороге искореженные стволы, изломанные приклады трехлинеек.

– Бросали под гусеницы. Победители… – Старший сержант Дарькин остановился посреди дороги. Он смотрел то на убитых, то на изуродованное гусеницами танков оружие.

На позиции артиллеристов они нашли несколько ящиков снарядов. Снаряды тут же перегрузили в зарядный ящик.

– Посмотрите, ребята, может, есть раненые, – приказал он и наклонился к засыпанному землей артиллеристу, лежавшему возле раздавленного щита сорокапятки. По всему видать, это был наводчик. Стриженая голова, петлицы старшего сержанта… Тело уже застыло.

– Похоронить бы, а то вон уже вороны летают, – сказал Демьян Игнаткин. Заряжающий снял с одного из убитых подсумок с патронами, перекинул его через плечо и стоял, не отрывая взгляда от убитого. – На сына моего похож. На старшего. Эх, не дай бог, если война затянется. Нас побьют, детей на фронт погонят.