Междуречье - Гарри Тертлдав

— Да мы так и собирались сделать, сын главного торговца, но этот негодяй имел наглость заявить, что это Энзуаб приказал ему украсть у нас, и что бог его накажет, если он не украдет. — Агум в сомнении пожевал губами. — А если вспомнить все наши невзгоды, то лучше бы вы с ним поговорили.

Вздохнув, Шарур поднялся на ноги. Он так и вышел голым за Агумом к огню, у которого трое охранников держали вора. Еще один охранник подбросил в огонь сухой тростник и мелкие ветки, чтобы было побольше света.

Вор оказался маленьким худощавым человеком, гибким, как хорек, и с подходящим лицом.

— Вид у него такой, как будто он уже что-то украл, приказывал ему Энзуаб или нет, — заметил Шарур Агуму.

— Точно, — согласился Агум.

Охранники, державшие мужчину, встряхнули его так, что у того зубы стукнули. Агум грозно зарычал:

— Ты, проклятая речная пиявка, ну-ка расскажи свою байку сыну главного торговца!

— Да, да, господин, — часто закивал вор, как будто Агум был его энси. — Я вор. Я хороший вор, лучший. Потому меня Энзуаб и выбрал. Стал бы Энзуаб запрягать в плуг курицу или варить горшок из пива? Вот бог и призвал меня в свой храм, чтобы сподручнее приказы отдавать. Я слушаюсь своего бога во всем. Я пошел в храм, и он дал мне задание.

— И какое же? — поинтересовался Шарур.

— Господин, он сказал мне, что караван гибильцев встанет лагерем за стенами Зуаба, точно назвал место и расстояние до него. Он приказал мне ограбить караван. И еще он сказал мне, что ты выступаешь против богов, и потому грабить тебя правильно. Он сказал мне, что в вашем караване есть богатые товары из вашего города, и что ограбление пойдет на пользу и ему, и мне.

Шарур нахмурился. Вора поймали до того, как он успел ограбить караван. Откуда ему было знать, что за товары они везут, если только Энзуаб не сказал ему? Иначе с чего бы вору, да еще такому умелому, грабить караван, идущий с гор? Если бы по дороге туда, еще понятно. А так? Какой смысл?.. Похоже, он не врал.

— Тебе не удалось нас ограбить, — сказал Шарур. — Что теперь Энзуаб с тобой сделает?

— Господин, — вор задрожал в руках охранников, — он поразит меня фурункулами, и мою жену, и мою наложницу, и моих детей.

Шарур подумал и сказал:

— Тогда мне лучше отправить тебя обратно в Зуаб, пусть твой бог сам с тобой разбирается. В некоторых городах боги наказывали всех воров, даже тех, кто достиг успеха. Только в Зуабе бог наказывает воров-неудачников.

Агум и другие охранники рассмеялись. Вор заплакал.

— Помилуй человека, который всего-то и делал, что хотел исполнить повеление своего бога! — воскликнул он.

— Ты нас грабить пришел! — рявкнул Агум. — Ты заслужил свои нарывы, и пусть у твоей наложницы во влагалище фурункул выскочит!

Охранники расхохотались. Но Шарур поднял руку, и смех прекратился. Если Энзуаб подослал вора, то наказание заслужил прежде всего сам Энзуаб. И Шарур уже сообразил, как это можно устроить.

— Отпустите его, — велел он.

Охранники не посмели ослушаться. Напуганный вор поднялся на ноги. Шарур порылся в тюке, нашел ожерелье из расписных глиняных бусин, самое дешевое из того, что у него было. Он положил его на землю и отвернулся.

— Вот, — сказал он. — Кради себе на здоровье. Положи на алтарь Энзуаба. Так ты выполнишь повеление своего бога. И тогда он не станет поражать тебя фурункулами.

Когда он снова обернулся, ожерелья уже не было. И вора не было. Только из ночной темноты долетели слова: «Мои благословения на вас, господин, что бы…» Что бы ни сказал Энзуаб? Вор поступил мудро, не договорив фразы. Но думать-то он не перестал? Шарур усмехнулся и пошел досыпать.

Глава 4

— Это Шарур, сын Эрешгуна! — закричал стражник у ворот Гибила. Он поклонился Шаруру, шагавшему во главе каравана, возвращавшегося в родной город. — Удачным ли было путешествие в горы Алашкурру, сын главного торговца?

Шарур задрал одну бровь и натужно улыбнулся.

— Я вернулся с гор Алашкурру. Вернулся в Гибил. Разве это не удача?

Стражник у ворот рассмеялся.

— Ты прав, сын главного торговца. Ни медь, ни серебро, ни золото не выгонят меня в эти чудные места. Зачем? Я ведь живу в лучшем городе Кудурру, и, сдается мне, в лучшем городе во всем мире. — Он отошел в сторону, открывая путь. — Впрочем, тебе не до моей болтовни. — Голос его поднялся до крика: — Войди в Гибил, город великого бога Энгибила, Шарур, сын Эрешгуна, ты и все твои товарищи!

Шарур предпочел бы войти в город по-тихому и как-нибудь незаметно добраться до дома на улице Кузнецов. Но ему не везло. Он не получил того, что хотел, в этом проклятом путешествии, и заранее знал, что незамеченным ему войти не дадут.

Люди Зуаба прославились по всей земле Междуречья своими проворными пальцами, а вот люди Гибила славились своим проворным умом. Сейчас они жужжали вокруг каравана, как мухи вокруг мясной лавки, приветствуя Шарура, знакомых погонщиков ослов и охранников, то и дело выкрикивая вопросы:

— Прибыль! Получили прибыль?

— Сколько выручили?

— Сколько меди привезли?

— А из красного дерева есть что-нибудь? Ну, такого, с запахом?

— Драгоценности есть, сын главного торговца?

— Стены Алашкуррута и правда десяти футов в высоту?

— На тебя падала с неба замерзшая вода?

Вопросы сыпались со всех сторон. Караванщики отмалчивались, об этом их особо просил Шарур. Жители Гибила повсеместно были известны, как отменные болтуны, но на этот раз Шарур, погонщики ослов, охрана как будто вознамерились опровергнуть эту репутацию. Немало тому способствовал пункт договора, гласивший, что последнюю часть заработка все должны были получить в доме Шарура.

Те, кто поумнее, сразу предположили, что молчание караванщиков говорит о том, что успех едва ли им сопутствовал. Это была правда. Однако Шарур не подавал виду. Другие решили, что молчание означает прямо противоположное: видно, предприятие оказалось настолько успешным, что об этом не стоит говорить раньше времени. Они были неправы, но Шарур и тут глазом не повел. Между пессимистами и оптимистами тут же разгорелись