Престолы, Господства - Дороти Ли Сэйерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Vous voilà, mes enfants, [15] — снисходительно произнёс мистер Делягарди. — Надеюсь, обед был хорош. Питер, думаю, ты знаком с мистером и миссис Харвелл?
— Только понаслышке. Похоже, нам всегда случалось в последний момент разминуться.
— Тогда позвольте мне вас представить. Мой племянник — лорд Уимзи и моя племянница — Харриет. Это — мой друг, месье Домье. Любопытно, что мы, должно быть, совершенно случайно остановились в одном отеле, как персонажи классической комедии.
— Не так уж и любопытно, — заметил Уимзи, — если учесть, что здешняя кухня на данный момент — лучшая в Париже. Боюсь, однако, что комедия не продлится до третьего действия — завтра мы уезжаем в Лондон. Мы приехали лишь на пару дней — сменить обстановку.
— Да, — сказал его дядя. — Я читал в газетах, что приговор приведён в исполнение. Должно быть, это было очень тяжело для вас обоих. — Взгляд его проницательных старых глаз быстро переметнулся с одного лица на другое.
Бесцветным тоном Уимзи заметил:
— Это было весьма неудачно.
Он, подумал месье Домье, и весь какой-то бесцветный: волосы, лицо и негромкий невыразительный голос с явным акцентом выпускника частной школы.
Уимзи повернулся к миссис Харвелл и вежливо произнёс:
— Несомненно мы будем ещё иметь удовольствие увидеть вас в ближайшее время в городе.
— Надеюсь, что да, — ответила миссис Харвелл.
Мистер Делягарди обратился к своей племяннице:
— Тогда, полагаю, по возвращении я найду вас на Одли-Сквер?
Месье Домье ждал ответа с некоторым любопытством. Лицо женщины было, по его мнению, интересным в свете её истории: смуглое, решительное — слишком решительное, чтобы ему понравиться, — умное, линия рта и густые квадратные брови свидетельствовали о сильном характере. Она выглядела немного отчуждённой, тихой, но, как он с одобрением отметил, совершенно не волновалась. Он хотел услышать, как она говорит, хотя вообще-то ему не нравились скрипучие тона, свойственные образованным англичанкам.
Прозвучавший голос удивил его: он был глубоким и насыщенным, с богатым тембром, после которого золотые колокольчики Розамунды Харвелл стали напоминать музыкальную шкатулку.
— Да, мы надеемся въехать. Я практически не видела дом после отделки. Герцогиня всё организовала прекрасно, мы с удовольствием вам всё покажем.
— Моя мать оказалась в своей стихии, — сказал Уимзи. — Если бы она родилась на поколение позже, то несомненно была бы вполне оперившимся профессиональным декоратором и сделала бы приличную карьеру. В каковом случае жизнь стала бы просто невыносимой. Такие хронологические казусы — просто проверка нашего естественного тщеславия.
— Мы тоже волнуемся, — заметила миссис Харвелл. — Мы только что сняли новую квартиру в Хайд-Хаус. Когда мы вернёмся, то устроим приём, правда, дорогой?
Её улыбка окутала мужа, а затем с чарующим дружелюбием достигла мистера Делягарди, который быстро ответил:
— Надеюсь, что это — приглашение. Хайд-Хаус? Это тот большой новый блок в Парк-лейн? Мне говорили, что апартаменты в нём — просто чудо удобств.
— Всё абсолютно изумительно, — сказала миссис Харвелл. — Мы в предвкушении. У нас просторные комнаты и вообще никакой кухни — мы можем поесть в ресторане на втором этаже или заказать еду в квартиру. Никаких проблем со слугами, потому что обслуживание включено. Все нагреватели — электрические. Это всё равно, что жить в отеле, за исключением того, что мы можем иметь собственную мебель. У нас есть много хромированных и стеклянных вещей, прекрасные современные портьеры дизайна Бена Николсона [16] и несколько ваз Сьюзи Купер [17]. Нам даже предоставлен полностью заполненный буфет-бар — большой-то нам и не нужен, — но этот очень уютный под орех со встроенной радиоустановкой и небольшой полкой для книг.
Впервые месье Домье увидел, как Уимзи посмотрел на жену: его глаза, полностью открытые, оказались светло-серыми. Хотя на лице его не дрогнул ни один мускул, наблюдатель мог заметить некую ироническую усмешку, которая была также молчаливо принята.
— И когда все чудеса науки готовы ему служить, — прокомментировал мистер Делягарди, — мой отсталый племянник везёт свою несчастную жену жить в старинный и, я сильно подозреваю, весьма попорченный крысами георгианский особняк — пять этажей и никакого лифта. Это чистейший эгоизм и тревожный вызов с учётом приближения среднего возраста. Моя дорогая Харриет, если у вас нет знакомых альпинистов, то никто к вам не приедет, за исключением очень энергичной молодёжи.
— Тогда, дядя Пол, именно вы будете нашим самым постоянным гостем.
— Спасибо, моя дорогая, но молодым у меня, увы, осталось только сердце!
Лоуренс Харвелл, нетерпение которого явно росло, наконец решил вмешаться в разговор:
— Дорогая, если мы прямо сейчас не отправимся, то опоздаем.
— Да, конечно. Ужасно жаль. Мы хотим посмотреть новую программу в «Гран-Гиньоль». [18] Ужасно страшная одноактная пьеса о женщине, которая убивает своего любовника.
Месье Домье почувствовал, что эта фраза оказалась не совсем уместной.
Уимзи спокойно заметил:
— Мы, со своей стороны, попытаемся отточить свой ум в «Комеди». [19]
— А мы, — сказал мистер Делягарди, вставая из-за стола, — подымем настроение в «Фоли-Бержер». [20] Вы скажете, что в моём возрасте я должен был бы быть умней?
— Вовсе нет, дядюшка Пандар, [21] — вы и так слишком умный.
Харвеллы завладели первым подвернувшимся такси и уехали в направлении Бульвара Клиши. Пока остальные четверо некоторое время ждали на ступенях отеля, месье Домье услышал, что леди Питер сказала мужу:
— Не думаю, что когда-нибудь видела кого-то столь прекрасного, как миссис Харвелл.
На что её муж честно ответил:
— Ну, а я, пожалуй, видел. Но не более двух раз.
Ответ, по мнению месье Домье, предназначенный, чтобы возбудить подозрения.
— Конечно, — сказал Питер с лёгким раздражением, — нам обязательно было сталкиваться с дядюшкой Пандаром!
— А мне он нравится, — ответила Харриет.
— Мне тоже, но не когда я чувствую себя подобно червячку, личинке майской мухи, которая только что вылупилась из куколки. Его глаза напоминают иглы, я чувствовал, как они буравят нас, на всём протяжении обеда.
— Они не могут проникнуть далеко вглубь. Ты выглядишь словно покрытый камнем.
— Смею надеяться. Но зачем же человеку с тёплой кровью сидеть подобно мраморному предку просто из-за любознательного дяди? [22] Неважно. С тобой я дышу свободно и могу применить остатки ума для починки оболочки этого червячка.
— Нет, Питер.
— Нет? Харриет, ты понятия не имеешь, каково чувствовать себя голым, без защитной оболочки… Над чем ты смеёшься?
— Вспоминаю странный нонконформистский гимн, в котором говорится: «Робкий, слабый и дрожащий червь, я паду тебе на грудь».
— Не верю. Но дай мне руку… Лелеять аспидов на груди глупо, лелеять червячков — божественно. Потом, Цитерия… [23] — Чёрт! Всё время забываю, что я женатый человек, ведущий жену в театр. Ну, моя дорогая, и что ты думаешь о Париже?
— Нотр-Дам великолепен, магазины очень дорогие и роскошные, но таксисты едут слишком быстро.
— Склонен с тобой согласиться, — произнёс его светлость, когда они внезапно оказались перед дверями «Комеди Франсэз».
— Тебе нравится, дорогая?
— Просто в восторге. А тебе?
— Не знаю, — беспокойно произнёс Харвелл. — Слишком грубо, тебе не кажется? Конечно, вся суть этой вещи в ужасе, но должны же быть пределы. Та сцена удушения…
— Ужасно захватывающе.
— Да, они знают, как тебя встряхнуть. Но это жестокий вид возбуждения. — Его мысли на мгновение обратились к лондонскому постановщику, который хотел заручиться финансовой поддержкой на случай, если подвернется подходящая пьеса. — Для Вест-Энда её следовало бы немного изменить. Она остроумна, но жестока.
— Страсть вообще жестока, Лоуренс.
— О Боже, будто я этого не знаю!
Она пошевелилась в полумраке, и его ноздри заполнил аромат помятых цветов. Увидев поворот её головы, лишь силуэтом выделяющийся на фоне пролетающих мимо огней бульвара, движение её тела рядом с собой, он понял, что проклятая пьеса, так или иначе, по отношению к нему достигла своей цели. Чувство было невыносимым, опьяняющем и, как всегда, неуловимым: никогда не знаешь, что именно приведёт тебя в подобное состояние.
— Розамунда! Ты что-то сказала, дорогая?
— Я сказала, разве она не стоит того?
— Стоит…?
Мистер Пол Делягарди, тщательно поместив зубные протезы в стакан с дезинфицирующим средством, что-то мурлыкал себе под нос. В самом деле, не было вообще никаких оснований для заявления — как сказал этот старый дурень Модрикур, которого он встретил в холле, — что ножки уже не те, что раньше. Ножки — и грудь, если уж на то пошло, — со времён его молодости стали значительно лучше — например, сейчас взору доступно гораздо больше. Модрикур стареет — естественный результат, если отказываешься от женщин и успокаиваешься, когда тебе за шестьдесят. Это приводит к атрофии гланд и известкованию артерий. Мистер Делягарди потуже затянул на талии пояс халата и решил, что завтра непременно поедет и навестит Жозефину. Она хорошая девочка и, он верил, действительно привязана к нему.