Любовь и колдовство - Барбара Картленд

Он часто писал домой, рассказывая родственникам, как разбогател благодаря тому, что за кофе и хлопок-сырец, выращиваемые на его плантациях, во всех уголках Нового Света давали хорошую цену.

Потом граф Рауль де Вилларе и его старший сын стали жертвами революционного террора — оба подобно тысячам французских дворян кончили жизнь на гильотине.

Титул и положение главы семьи отошли Филиппу, процветавшему в то время на Гаити. Младший из братьев, Франсуа, вместе с женой-англичанкой и маленьким сыном Андре сумел эмигрировать в Англию.

Андре учился в английских школах, закончил Оксфорд, и французское происхождение выдавало в нем, наверное, лишь блестящее знание родного языка.

К сожалению, его отец остался почти без средств, и семья жила в относительном довольстве лишь благодаря помощи родни с материнской стороны.

После смерти Филиппа титул графа де Вилларе ненадолго отошел к младшему брату Франсуа, а после его кончины, последовавшей в 1803 году, — к самому Андре.

Итак, Андре стал графом, не имея никаких средств на поддержание своего древнего и почетного титула.

Именно тогда он стал внимательно изучать последние письма, полученные с Гаити.

Самое последнее письмо, которое было написано, вероятно, всего за пару месяцев до гибели дяди, показалось Андре весьма многозначительным.

В письме говорилось:

«Обстановка на острове все ухудшается. Если выражаться точнее, надвигается неизбежная катастрофа. Каждый день до меня доходят вести о вопиюще жестоких расправах, происходящих на плантациях моих друзей и соседей. Мужчин не просто убивают, их пытают и режут как скотину, а женщин насилуют, после чего отправляют в рабство на плантации, которыми теперь заправляют чернокожие.

Мы то собираемся бежать, то отказываемся от этой затеи, пожалуй, и правда совершенно безнадежной. Более того, попытка скрыться может привлечь к нам внимание головорезов, и тогда наша судьба будет решена самым печальным образом. Как бы там ни было, беда подступает».

Далее следовала примечательная фраза, которую Андре перечитывал снова и снова:

«Я могу довериться одной земле да, разумеется, покровительству святого господнего креста».

Показывая это письмо Кирку, Андре сказал:

— Странные слова. Не думаю, что дядя стал бы так высокопарно выражаться. По-моему, он просто таким образом сообщает моему отцу, что зарыл свое состояние в землю поблизости от какой-то церкви.

— Вполне возможно, — кивнул Кирк. — Все плантаторы зарывали деньги и различные ценности в землю, Дессалин об этом прекрасно знал и либо пытками добивался, чтобы ему выдали место, где спрятан клад, либо посылал своих молодцов, которые, прочесав в имении все подходящие уголки, находили сокрытое. Говорят, у этого чудовища скопилось огромное богатство.

Помолчав, он добавил;

— Когда Дессалин покидал Жереми, его сопровождал караван из двадцати пяти мулов, нагруженных серебряной утварью, женскими украшениями и другими ценностями. Но, по слухам, это — пустяк по сравнению с тем, что хранится в Окайе. Кстати, тиран тоже завел привычку хранить свои сокровища под землей.

— Все равно я должен испытать удачу, — упрямо сказал Андре. — В конце концов, я всегда был оптимистом.

— Ты станешь мертвым оптимистом, последовав за тысячами своих соотечественников, — мрачно изрек Хорнер. Смягчившись, он улыбнулся.

— Тебе повезло в одном: внешне ты не похож на француза. Ты слишком высокий и крупный.

— Не забывай, что моя мать — англичанка, — заметил Андре.

Хорнер подумал, что его друг действительно унаследовал от матери сходство с ее родственниками.

Цветом волос и глаз Андре пошел в отца, кареглазого брюнета, но ростом был гораздо выше — подобно своим английским кузенам и дядям.

Широкие плечи, узкие бедра и атлетическое сложение считались эталоном красоты среди родовитых денди, составлявших окружение принца Уэльского. Андре как раз соответствовал этому описанию.

Кроме того, он был на удивление силен.

«Однако, — подумал Кирк, — это едва ли поможет ему сохранить жизнь, если он, белый человек, окажется на зловещем острове».

Вновь посмотрев в иллюминатор, капитан Хорнер наконец сказал:

— Если нам повезет, Жак Дежан явится сюда, как только заметит наш корабль. Он должен был ожидать нашего прибытия уже два месяца. Во всяком случае, мне хотелось бы на это надеяться, — добавил капитан, тут же вспомнив, что в этой стране судьба человека могла измениться в считанные минуты.

— Кирк, у тебя повсюду друзья! — добродушно заметил Андре. — Наверное, в мире нет уголка, где ты не имел бы знакомых.

— В моем деле без этого не обойтись, — ответил Кирк.

— Точнее будет сказать, что ты не можешь обойтись без шпионов, которые разнюхивают для тебя, что происходит, — возразил Андре. — Но мне все равно, с кем ты дружишь, лишь бы эти люди мне помогли.

— Все-таки ты невообразимый эгоист, Андре, — полушутливо-полусерьезно упрекнул Кирк.

При этом он подумал, что Андре отличает способность целиком сосредоточиться на своей цели.

Капитан вышел из каюты, чтобы занять свое место на мостике — судно входило в порт.

Андре присел у стола. Если бы в этот момент его увидели друзья, они бы сразу поняли, что молодой человек преисполнен решимости, а зная упрямый характер Андре, можно было не сомневаться, что его не остановят никакие преграды.

Дома Андре пришлось повоевать с матерью, умолявшей его отказаться от путешествия, а в дороге он ежеминутно пускался в споры с Кирком, который, как человек здравомыслящий, прекрасно сознавал, какой риск ждет его друга.

Вся история восстания рабов на Гаити стала проклятьем Франции. Вначале повстанцы сожгли Кап, где пытался высадиться со своими войсками генерал Леклерк, затем генерал умер от желтой лихорадки, после чего война между Великобританией и Францией возобновилась.

Но Андре доводилось слышать, как обращались французские плантаторы со своими рабами. Было бы странно, если бы рано или поздно их жестокость не породила ответной вспышки гнева, вылившейся в кровопролитный бунт.

Рабам повезло: во главе восставших встали два блестяще одаренных в своем роде человека: Жан-Жак Дессалин и Анри Кристоф.

Дессалин, при всей его дикости и жестокости, был опытным воином. Кристоф, более мягкий и здравомыслящий человек, упросил кровожадного сподвижника пощадить нескольких французов, нормально обращавшихся со своими рабами, а также врачей и священников, без которых повстанцам было не обойтись.

Тем не менее девять десятых французских поселенцев стали жертвами кровавой расправы, и Дессалин продолжал разыскивать белых, пытать их самыми изощренными способами, которым позавидовала бы испанская инквизиция в мрачную пору своего расцвета, — и «дарить им облегчение смертью», как он это высокопарно называл.