Последнее слово за мной - Паула Уолл

— Пусть будет Анджела, — согласилась домработница, и вопрос был закрыт.

Глава 3

Во всем, что касалось воспитания детей, Шарлотта придерживалась предельно либеральных взглядов. С молочной смеси она перевела племянницу на виноградный сок в бутылочках и позволяла ей носиться по округе чуть ли не голышом и играть с сыновьями плотника.

— Анджела Белл! — строго кричала Летти с крыльца. — Сию минуту подойди сюда и надень сорочку!

— А почему тогда Бун Диксон не носит сорочку? — вопила в ответ Анджела.

— Ну что, Летти, съела? — усмехалась Шарлотта, высовываясь из-за газеты.

Каждый божий день Шарлотта читала племяннице вслух газетную страничку о бизнесе, и Анджела слушала с таким серьезным видом, будто понимала все до единого слова. Люди, проходившие мимо поместья по воскресеньям, видели тетку и племянницу на крыльце и качали головами. «Ей бы сводить ребенка в церковь», — бубнили они себе под нос. И повторяли то же самое, когда возвращались с воскресной вечерней службы.

В тот день, когда Анджела пошла в школу, ее вольнице пришел конец. Летти отскребла ее черные пятки пемзой и щеткой и каким-то загадочным образом заставила ее надеть кружевные носочки и кожаные туфельки. Когда домработница прошлась по волосам Анджелы расческой, девчонка шипела, отбивалась и ругалась как пьяный матрос, в которого вселился дьявол.

— Бли-ин! — с воплями вырывалась Анджела.

Зубы ее были стиснуты, по щекам струились слезы.

Когда Летти наконец закончила свои процедуры, девочку было не узнать.

— Ну вот, теперь ты выглядишь как маленькая леди, — удовлетворенно промолвила Летти, сплетя пальцы в замок. — Постарайся и вести себя соответственно.

Весь день Шарлотта и Летти поглядывали на часы. Когда Анджела наконец показалась на дороге, они уже ждали ее у ворот.

— Где же твои новые туфельки? — ахнула Летти, глядя на грязные босые ноги Анджелы.

— Я их пожертвовала, — заявила Анджела, запустив руку под платье и почесываясь — кружевное белье с непривычки мешало.

— И кому же? — осведомилась Шарлотта.

— Кайенн Мерривезер.

— Что же Кайенн Мерривезер сделала такого, чтобы заслужить подарок?

— А у нее ноги кровили.

— Отчего?

— Наступила на битую пивную бутылку босиком.

— Ну, а что она хотела! — фыркнула Шарлотта. — Если живешь в Стрингтауне, иного и не жди.

Если вы постучитесь к Шарлотте в дверь и попросите милостыню, она выдаст вам метлу или еще какой рабочий инструмент. Она родилась богатой, а умрет еще богаче. Для женщины, которая ни одного дня в своей жизни не занималась тяжелым физическим трудом, она была слишком требовательна к окружающим и ожидала праведных трудов от них.

— Вот поэтому богатые богаты, а нищие — нищи, — любила повторять Шарлотта. — И деньги тут совершенно ни при чем.

Если кто-то и раздражал Шарлотту сильнее просящих милостыню нищебродов, то только те недоумки, которые эту милостыню давали. Благотворительность она приравнивала чуть ли не к государственной измене. В конце концов, история Америки началась с того, что отцы-основатели подписали «Декларацию О Независимости», а вовсе не «Декларацию О Сидении На Шее У Ближнего».

Главный закон капитализма, как и природы вообще, гласит: выживают самые сильные и проворные. Благотворители же, напротив, заботились о выживании слабейших. Если дать им волю, считала Шарлотта, гордый орел, символ Америки, вскоре выродится в уличного голубя, подбирающего с земли крохи. Стоит ли упоминать, что Шарлотта считала «Новый курс»[6] полной чушью?..

— Когда ты что-то отдаешь, ты теряешь, когда вкладываешь — приобретаешь, — наставляла она племянницу.

Но несмотря на все Шарлоттины лекции ее подопечная никак не желала вникать в политэкономию. Каждый день Анджела возвращалась из школы, лишившись какого-нибудь имущества. Она отдавала свои завтраки, сумки для учебников, ленточки для волос. Когда дошло до раздачи платьев, Летти решила положить этому конец.

— Всё, не буду больше давать тебе хорошую одежду, — сказала она, засовывая драное платьице, которое Анджела носила дома, в такую же драную сумку.

Анджела только того и ждала.

Как ни странно, в школе Анджела чувствовала себя как рыба в воде. Она справлялась с домашним заданием чуть ли не раньше, чем учитель успевал его задать, и читала в два раза больше книг, чем требовалось по программе. Она знала историю так, будто сама пережила все изложенные в учебнике события. А что самое удивительное — она любила выходить к доске и читать перед всем классом стихи с такой силой и страстью, какими мог похвастаться не всякий профессиональный актер.

— «На кембриджском кладбище», — с выражением прочитала Анджела, торжественно выпрямив спину и держа книгу перед собой, — Генри Вордсворт Лонгфелло.

На сельском кладбище она уж много зим лежит.В ногах темнеет бузина, а в головах — гранит.Спит королева прошлых дней. Не бьется сердце, нет.А ведь когда-то перед ней склонялся высший свет.Но если ты ее в грехах захочешь упрекнуть…Что сам оставил ты в веках? Как был твой пройден путь?Ханжа твердит, что не грешил, — не верь его словам.Любому, кто дышал и жил, воздастся по делам.

— О да, — вздохнула учительница миссис Хоббс, прочувствованно прижав руку к сердцу. — Это было просто прекрасно. А теперь, Анджела, расскажи нам, как ты понимаешь это стихотворение.

Анджела крепко прижала книжку к груди, пытливый и умный взгляд ее карих глаз устремился в пространство.

— Эта мертвая тетка думала, что ее дерьмо не воняет, — рассудительно ответила девочка. — Но мы не можем ее судить, потому что тоже родились, чтобы помереть.

Анджела была лучшей чтицей среди всех школ округа, но, несмотря на это, на конкурс выступлений послали Сью Эллен Паркер.

— У Анджелы блестящие способности и очень доброе сердце, — деликатно пояснила решение педагогов миссис Хоббс, — однако нас беспокоит ее… дерзкий характер.

— Знаю, знаю, — кивнула Шарлотта, выпустив облачко сигарного дыма. — Понятия не имею, где, к хренам собачьим, она этого набралась.

Поскольку высказать Шарлотте в лицо всю правду не решался никто, вину за дурное воспитание Анджелы сваливали на уличных детей, с которыми она играла.

— Если все время возиться с белыми и цветными отбросами, — говорили соседи, — то поневоле запачкаешься.

Под цветными они имели в виду Кайенн Мерривезер.

Мама Кайенн умерла, а новая папина жена не желала никаких напоминаний о прошлом мужа. Кайенн была самой заметной частью наследства покойницы. В результате в доме Беллов она проводила куда больше времени, чем в своем собственном.

— Ох уж эти дети, — ворчала Шарлотта. — Плодятся как кролики.

Кто из двух девочек на кого плохо влиял — это был вопрос спорный. Обе были маленькими чертовками, и, по мнению Летти, спасти их могло только одно — выпечка. Летти была твердо убеждена: если женщина не может по памяти приготовить «Ангельский торт»,[7] ее фотография уже наверняка висит в аду на доске «Разыскивается».

— Начнем уроки кулинарии с кукурузного хлеба, — объявила Летти, поставив девочек на ящики из-под молочных бутылок, чтобы удобнее работалось. — Прежде чем бегать, нужно научиться ползать.

Летти повязала каждой полотенце вместо передника и дала по деревянной ложке. По правде говоря, на Кайенн полотенце можно было и не тратить — оно было куда чище, чем ее одежда.

— Секрет хорошего кукурузного хлеба в том, — сказала Летти, разбив яйцо и вылив содержимое в миску, — что тесто должно быть однородным, а масло растопленным.

Сжав коричневые пальчики Кайенн вокруг черенка ложки, домработница стала водить ее рукой по кругу.

— Мешай, — велела она.

Руки Кайенн трудились, но смысл происходящего от нее ускользал.

— А зачем мне учиться готовить? — спросила она.

— Женщины готовят, — безапелляционно заявила Летти. — А мужчины едят.

Она самым прискорбным образом недооценила координацию движений, которая требовалась, чтобы замесить тесто. Один неловкий жест, и тесто потекло по шкафчику, а миска волчком завертелась на полу.

— Нужно было одной рукой мешать, а другой придерживать миску! — набросилась Летти на незадачливую кухарку.

— Но ты же мне этого не сказала! — огрызнулась Кайенн.

Три часа спустя весь дом провонял горелым, со стен капало масло, а весь задний двор был усеян обугленными останками хлеба. Подпрыгивая и уворачиваясь, девочки шлепали по брызгающему раскаленному маслу лопаточками, словно истребляли мух мухобойкой.

— Бли-и-ин! — восклицала Анджела с каждым шлепком.

Когда у обеих девочек наконец образовалось по тарелке с кукурузными лепешками, на глазах у Летти выступили слезы. Это было не меньшее чудо, чем слово «вода», впервые выведенное рукой Хелен Келлер.[8]