Утерянные сутры Иисуса: Как была открыта древняя мудрость сианьских монахов - Томас Мур

Алебен и его спутники были персидскими христиана–ми–несторианами, которые считали, что Мария была матерью Иисуса–человека, а не Бога. Их покорил исторический образ Христа, и они относились к его учению как к учению мудреца. От учения западного христианства Сутры Иисуса отличаются еще нагляднее. Тексты, которые после прибытия в Китай сианьские монахи перевели для императора, говорят о ловушках кармы и проповедуют ненасилие по отношению ко всем живым существам. Для папы это было ересью, но даже и персидские христиане воспринимали Сутры Иисуса как нечто чуждое.

Можно предположить, что за время путешествия с Алебеном и его спутниками что–то произошло. Взгляды их изменились, и это привело к тому, что они своеобразно «перевели» привезенные из Персии тексты, превратив их в собрание «сутр», которые объединили учение Иисуса с верой Будды и Лао–цзы. Люди, которых они встретили на Великом шелковом пути, а позднее и знакомство с китайскими верованиями, должно быть, очень сильно изменили их мировоззрение. Начав перелагать священные тексты на китайский язык, они заново переписали целые разделы и превратили Иисуса в мудрого кормчего, спасающего человечество не от грехов, а от круговорота бесконечных перерождений.

Первая встреча монахов с восточными верованиями, изменившими их верования и тексты, произошла, вероятно, после того, как они пересекли горные области и вступили, двигаясь по пересохшим руслам рек и покрытым коркой соли озерам и солонцам, в бассейн реки Тарим. Здесь в городах–оазисах пустыни Такламакан находился ряд небольших государств, которыми правили принявшие буддизм цари и ханы. Их придворные носили широкие, просторные одежды и подпоясывались кушаками. У них были усы и длинные бороды, они носили конусообразные головные уборы, которые завязывались на подбородке шелковыми лентами. Их женщины носили тесно прилегающие платья и широкие юбки с вышитыми подолами. Кольца и браслеты звенели на их запястьях, а заколки из яшмы украшали их прически. Рисунки того времени на стенах пещер изображают этих нарядно одетых обитателей ревностными последователями Будды. Всего лишь за шесть лет до путешествия Алебена здесь проходил по пути в Индию знаменитый буддийский монах Сюань–цзан, которого горячо встречали местные буддийские общины.

Торговый караван, идущий по Великому шелковому

пути в XX в.; так же в 635 г. совершали свое странствие сианъские монахи

Эти тюрко–буддистские поселения со своими многочисленными ступами и монастырями располагались вдоль западных границ Китая рядом с пустыней Гоби, а за ними, на протяжении сотен миль вдоль Великого шелкового пути, подобно часовым, возвышались сторожевые башни, охранявшие жителей империи от вторжения варваров. Алебен со своими спутниками были гостями, приглашенными самим императором, и здесь, на границе, их встречали вооруженные до зубов стражи границы и провожали сначала далее на восток к Яшмовым Воротам, а затем по возделанным равнинам Северного Китая в столицу империи. Здесь они встретились с культурой, основанной на учении Конфуция и Лао–цзы, еще двух учителей, оказавших на них большое влияние и изменивших содержание рукописей, привезенных монахами из далеких стран.

Подобно многим историческим лицам Древнего мира и Средневековья, Алебен для нас более похож на тень живого человека, его бледный призрак. О нем упоминает книга XI в.: «В двенадцатый год календаря Чжэн Хуана (638 г.) император Тай–цзун повелел воздвигнуть персидский храм для Алебена, монаха–чужестранца». В 1623 г. в пятидесяти милях от Сианя землекопы–могильщики наткнулись на каменную плиту из черного известняка весом в две тонны. Она была датирована 781 г. На ней было вырезано более двух тысяч китайских иероглифов, которые повествовали о миссии монахов, прибывших в Китай сто пятьдесят лет назад, когда они «разгадали знаки небес, повелевавших им отправиться на восток». В тексте сообщалось также об истории основанной ими церкви и кратко излагалось содержание Сутр Иисуса. Эта плита представляла собой своеобразный Розет–тский камень, который подтверждал историю возникновения Сутр Иисуса и отмечал исторические параллели в развитии христианства, даосизма и буддизма. Один из чиновников правительства сделал копию надписи и отправил ее в Пекин монахам–иезуитам, которые не замедлили сообщить в Европу о христианской миссии в Китай, случившейся почти за тысячу лет до них. Сегодня «Сутра–памятник» высотой около четырех метров, установленный на спине громадной каменной резной черепахи, находится в историческом музее Сианя. В верхней части памятника два дракона держат табличку, на которой вырезан крест, поднимающийся из лепестков лотоса. Алебен, наверное, был бы счастлив увидеть этот образ: крест Запада, восстающий из священного цветка Востока.

«Сутра–памятник» упоминает также о монастыре, воздвигнутом Алебеном и другими сианьскими монахами. Подобно всему остальному, связанному с Алебеном, этот монастырь, как и ряд других, построенных для персов, зарос травой забвенья и исчез, как будто его и не было. И даже Сутры Иисуса, некогда провозглашенные императором Тай–цзуном «не от мира сего, совершенными и сокровенными», давно с тех пор исчезли и потерялись. Потрясения и бурные события последующих столетий предали забвению последние следы Алебена и его необычных текстов. Как и следы, занесенные в пустыне песчаной бурей, они остались бы навеки погребены и неизвестны, если бы в 1900 г. один даосский монах, живший в маленьком городке на Великом шелковом пути, не собрался расчистить пещеру от набившегося в нее песка.

УТЕРЯННЫЕ СВИТКИ

ХaH Юань–люй появился в Дуньхуане спустя тысячу двести пятьдесят лет после Алебена. Он был монахом, даосским священнослужителем, и прибыл в этот город на Великом шелковом пути из своей родной провинции к западу от Пекина. Один из тех, кто видел этого маленького человечка со спокойным взглядом и изможденным лицом, говорит о нем как об «очень странной и подозрительной личности». На фотографии того времени мы видим похожего на колдуна человека в большом не по размеру монашеском одеянии, мягкой кожаной обуви и сдвинутой с широкого лба на затылок шапке. За мягкостью и непринужденностью манер скрывались настойчивость и упорство человека широких взглядов, а также и других качеств, которые позволили ему сначала совершить великое открытие, а затем и самому сделаться объектом охоты для европейских археологов.

Дуньхуан был важным перекрестком торговых путей в тысяче миль к западу от Сианя. Алебен останавливался в нем для пополнения запасов провианта на долгом пути в столицу империи. Город находился между пустынями Так–ламакан и Гоби и получал воду от талых снегов горного хребта Алтынтаг.

Ван Юань–люй, самопровозглашенный настоятель

Дуньхуана, открывший пещеру со свитками и посвятивший свою жизнь сохранению храмового комплекса

Этот горный оазис славился своими садами и огородами, а также богатыми урожаями хлопка. Жители торговали на развалах вдоль дороги гранатами, тающими во рту персиками и дынями. Неподалеку коннозаводчики растили лошадей для императорских конюшен. В пору своего расцвета Дуньхуан просто кишел рынками, постоялыми дворами и караван–сараями. Торговцы нагружали верблюдов товарами и свежей провизией в этом «городе песков», а затем отправлялись в путь — вдоль реки с узкой полосой деревьев по берегам, мимо изрезанных ветром песчаных дюн и нависающих утесов и скал — в пустыню Гоби или же на запад, в сторону «Крыши мира».

Это место привлекало Ван Юань–люя не тем, что это был древний перевалочный центр торговли. Его интересовали пещеры в десятке миль от Дуньхуана. Уже в IV в. буддийские монахи с помощью примитивных орудий начали выдалбливать для себя в причудливых приречных скалах пещерные помещения и кельи. За несколько столетий они создали рукотворный многоярусный лабиринт пещер, которые были соединены друг с другом иногда весьма замысловатым образом.

Ван увидел эти пещерные храмы в окружении безжизненных голых скал, безлюдных плоскогорий и сияющих просторов «поющих песков» Минша Шан. Как и многим другим китайцам, ему была известна история Пещер тысячи будд — история о том, как во время династии Вэй эти пещеры были расписаны замечательными жемчужно–белыми и лазурно–голубыми фресками, а с приходом к власти династии Тан — стенными росписями темно–красной и синей цветовой гаммы. Числом более пятисот и протяженностью более мили, эти пещеры были названы современным историком искусства «одним из самых важных средоточий буддийского искусства, которые дают редчайшую возможность увидеть развитие китайской живописи на протяжении тысячелетия». Или, как заметил в XV в. посланный в Китай персидский лазутчик, фрески эти «таковы, что поразят и повергнут в изумление всех живописцев мира».