Моби Дик. Подлинная история Белого кита, рассказанная им самим - Луис Сепульведа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой мир – это мир молчания. Никто не стонет, не кричит, не ворчит, не визжит под зыбью вод, и лишь мы, самые крупные создания, порой нарушаем тишину. Мы, кашалоты, испускаем щелканье и треск, голубые киты и черные дельфины ориентируются с помощью мелодичных песен; обычные дельфины совершают долгие путешествия, держась одной стаей посредством свистков. А на поверхности моря, наоборот, непрестанно слышны голос ветра, удары волн, гогот чаек и бакланов, а иногда – голос того, кто менее приспособлен жить в море: человека.
Кит рассказывает, что он узнал о человеке
Далеко от берега в открытом море я увидел большой корабль. Это было прекрасное судно с тремя мачтами, вонзающимися в небо, паруса на них раздувались ветром.
Он изящно передвигался по морю, преодолевая волны, и моряки на палубе прилагали усилия, чтобы не сбиться с курса. Я нырял, плыл навстречу кораблю и поднимался на поверхность, пока не приблизился к нему с подветренной стороны, чтобы сопровождать его.
Люди увидели меня и стали кричать в изумлении: «Белый кит!» – но тогда резкий свисток отозвал их от борта и заставил вернуться к своим занятиям. Не впервые я подплыл к кораблю. Меня всегда забавляли крики удивления и восхищения. И нередко я приветствовал моряков, подскакивая над водой и ударяя хвостом по поверхности, прежде чем погрузиться. Поведение моряков на этом судне показалось мне странным, и я подумал, что, возможно, они привыкли видеть в море китов. Сам я привык видеть корабли: одни шли в теплые моря, другие в холодные. Там, где заканчивается берег того моря, в котором живу я, оно соединяется с другим, в котором я никогда не был и куда не поплыву, потому что ярость волн там настолько велика, что никакая сила с ней не справится. Слишком велик риск того, что прибой швырнет тебя и разорвет о рифы. Люди называют то место, где соединяются два моря, мысом Горн, и вздрагивают, когда произносят это название.
Хотя моряки не обращали на меня внимания, я решил все же проплыть некоторое время вместе с кораблем. Потом, поднявшись из воды в четвертый раз, я увидел другое судно, идущее в том же направлении.
Это был величавый корабль, раздутые паруса придавали ему бо́льшую скорость, чем у первого, и вскоре он его нагнал. Меня заинтересовало, чем обернется встреча людей в море. Когда мы, киты, оказываемся рядом, для спаривания ли, для того, чтобы позаботиться о родящих самках и об их детенышах, мы движемся кругами, подпрыгиваем, падаем на спину и плывем по водной глади, отталкиваясь хвостовыми плавниками. Мы выражаем при встрече радость, выдыхая с силой воздух из легких и вращая телом на месте. Мы поем, издаем свистки и потрескивания. А что сделают люди, чтобы выразить свою радость? Когда более быстрый корабль подошел к другому, я услышал шум, как грохот черных туч во время бури. Он был страшней, чем тот, что при вспышке молнии раздирает воздух и ударяется о скалы или волны. Такое приветствие, в котором не слышались никакой радости, оказалось у людей. В боках обоих кораблей открылись черные пасти, изрыгающие огонь, опять раздался ужасный шум. И затем первый корабль загорелся, с него стали падать в море пылающие снасти, вспыхнули мачты, на которых держались паруса, и рухнули под крики, полные ненависти, страха и отчаяния, испускаемые людьми, которые прыгали с бортов в воду.
Наполовину разрушенный, первый корабль быстро затонул, а второй стал удаляться, оглашая все вокруг суматошными торжествующими криками победителей. На поверхности воды остались тела побежденных, некоторые пытались удержаться на плаву, но их силы быстро иссякли, и они тоже превратились в неподвижные пятна, колыхаемые волнами.
Странным показалось мне поведение людей при встрече в море. Маленькая сардинка не нападает на другую сардинку, медлительная черепаха – на другую черепаху, прожорливая акула – на акулу. Похоже, люди единственные из существ, нападающие на подобных себе. Это мне не понравилось в них.
Кит говорит о встрече с другим китом
Однажды в ясный день, когда море пребывало в покое, я направился в холодные воды, ища себе в пищу кальмаров. Одним глазом я наблюдал за далеким берегом, а другим – за тем, как море сливается с небом на горизонте, где не было ни одного облака.
Когда я в очередной раз поднялся из воды, чтобы вдохнуть, я услышал знакомое пение кита-гринды, но это было не то пение, которым киты призывают друг друга туда, где изобилует добыча, и не печальная песнь скорби.
Когда умирает детеныш гринды, его мать, или мать матери, или одна из старых самок, уже не способных рожать, сжимает его ртом и перемещается так целыми днями, пока его тело не теряет упругость и не начинает разрываться, и она его отпускает, зная, что оно не поплывет по течению, а исчезнет в молчании глубин. Другие гринды сопровождают ее и повторяют песнь скорби, чтобы разделить ее всей стаей и отпугнуть хищников, которые могут напасть на самку, несущую тело детеныша, поскольку дни, проведенные без еды, истощают ее.
Но пение этой гринды не было ни призывом, ни песнью скорби. Оно было стоном боли. Я погрузился, издал щелканье, которое, не обладая ни формой, ни весом, проделало свой путь по глубоким водам и, вернувшись ко мне, указало, где находится гринда.
Я увидел, поплыв навстречу, что ее тело наполовину поднимается над водой. Из спины торчала палка с куском веревки, прикрепленной к кольцу.
Я расположился сбоку от этого кита и, медленно двигаясь, отыскал его глаз, чтобы он отразился в моем. У нас, китов всех видов, глаза маленькие сравнительно с громадами тел, мы общаемся с помощью пения или щелканья, но, главное, общаемся глазами. В глазах отражается то, что мы видим, и то, что видели.
В глазу гринды я увидел, что палка, торчащая из его спины, – это гарпун, человеческое изобретение. Гарпун пробил его легкие, поэтому он почти не мог дышать.
В глазу гринды было предостережение: люди начали охотиться на нас, море теперь
