Синдзи-кун и его попытка прожить обычную жизнь - Абанов Виталий

– Погоди, Акира, – говорит один из его дружков, длинный и нелепый словно жердь, – а разве не надо у них спросить, готовы ли они помириться и все такое? Это же дуэль. Как в «Семи самураях Токийской битвы».

– Вот еще, – мотает головой патлатый, – во-первых, это будет неинтересно, а во-вторых, они все равно пришли драться. Кстати, принимаю ставки и ставлю сам на Толстожопого. Должен уделать Ботаника в первом раунде.

– Как интересно, – я смотрю на Цудзи и понимаю, что тот сдулся не потому, что испугался меня, моего изменившегося поведения или поединка. Он струхнул, нарвавшись на троицу отшельников нашей школы.

Хрен их знает, почему они решили себя так называть, но в нашей школьной табели о рангах эта троица занимала почетное место где-то на Олимпе. Про них много чего говорили, но видеть их вживую Синдзи-куну не пришлось. Или пришлось, но он, конечно, был слишком занят, бегая за газировкой для Цудзи и его дружков. Попадаться лишний раз им на глаза было чревато даже для Цудзи. Может быть даже – особенно для Цудзи.

Такие, как я, троицу не интересовали и интересовать не могли, а вот наглые ребята вроде Цудзи вполне могли получить порцию заслуженного внимания со всеми вытекающими. Поэтому мой школьный «друг» сразу же прижал хвост и изобразил позу покорности, как и полагается при виде более альфистого альфы.

– И че, долго мы ждать будем? – лениво протянул третий, погасив сигарету о стену кладовки. – Когда мордобой начнется?

– Да сейчас, – оскалился Цудзи, неторопливо снимая пиджак и закатывая рукава, – сейчас я тут кое-кому его место укажу. Это недолго, уж извините нас, Акира-сан, но есть у нас в классе один дурачок… которому неймется.

– Хе. Хорошо сказано… – патлатый Акира качнул головой. – Давайте начинать.

– Я готов, – я уже снял пиджак и тоже закатал рукава – жест не сильно нужный, однако символичный, а пренебрегать символами в ритуальном поединке чревато непониманием со стороны публики. Пиджак я передал в руки одной из близняшек в свите Снежной Королевы – просто ткнул его ей в руки и все. Если бы я подошел с просьбой «подержи мой пиджак», мне бы даже не ответили, просто фыркнули бы и нос задрали, а так, она и сообразить ничего не успела, как держит его у себя в руках, а врожденная японская аккуратность и чувство долга не дает ей бросить его на землю. Потом, вероятно, его в меня кинут и обзовут, но это потом, а пока одна из близняшек (и я до сих пор не научился их различать) держит мой пиджак.

– Отлично! Итак! – патлатый Акира поднял руку, поочередно оглядел меня и Цудзи и резко опустил ее вниз. – Начали!

Как только слово прозвучало, Цудзи бросился ко мне. Он был массивнее меня, имел какой-никакой опыт в драках и, говорят, даже ходил в секцию дзюдо. Разумным выбором было бы отступить с линии атаки и попробовать зайти сбоку. Но я уже немного устал от всего этого детского сада и хотел завершить все как можно скорей. Кроме того, тело Синдзи-куна было неподготовлено к длительному поединку, нет, не так – Синдзи-кун выдохся бы на второй минуте. А потому затягивать процесс – не наш выбор. Я не стал отступать ни назад, ни в сторону. Я сделал подшаг вперед. Джэб. Я уже понял, что нынешнее тело не было выносливым или физически развитым, но координация и навыки, которые я вырабатывал всю прошлую жизнь, все еще были со мной. Не полностью, но насколько это вообще было возможно в этом неуклюжем подростковом теле.

Поэтому – джэб. Хороший джэб – словно электрон в современной физике – не столько частица, сколько волна. Это мгновенный, хлесткий и практически невидимый обычным глазом удар. Этим ударом нельзя разбивать кирпичи или дробить стены, он не может откинуть человека назад или свалить на землю. Этот удар-волна предназначен для разведки и остановки атаки противника – и то и другое одновременно. Боксер может закрыть глаза и прощупать пространство впереди с помощью джэбов – джэб, джэб, джэб… и как только перчатка соприкасается с противником – мощный кросс правой или хук. А еще джэб легко останавливает бегущего на тебя противника, слегка встряхивая ему голову.

В этой Японии не было западной оккупации, не было засилья западных фильмов и культуры, зато был подъем патриотизма и национального самосознания, как результат популярностью пользовались местные единоборства – каратэ, кемпо, дзюдо и так далее. Более того, никто даже не называл это каратэ или дзюдо – это были названия для гайдзинов. Вместо каратэ были многочисленные школы от Киокушинкай и Кудокана до «Божественного Кулака» и «Золотого Феникса».

Как итог – мой одноклассник не удосужился прикрыть голову или прибрать челюсть, двигался вперед с высоко поднятой головой и раскинутыми в стороны руками, видимо собираясь провести бросок или просто схватить меня и повалить на землю. Даже с моими невеликими силами джэб встряхнул ему голову и заставил остановиться. Это даже не нокдаун и уж тем более не нокаут.

Легкая встряска головного мозга, не приводящая к потере сознания или падению, просто заставляющая приостановиться, чтобы взять окружающее под контроль. Любой человек, которому хоть раз в жизни попадало по голове, знает это ощущение легкого ступора, попытки осознания ситуации, слабости в коленях.

Секунда, доля секунды – и этот эффект пройдет бесследно, человек выпрямится и продолжит атаку, и именно поэтому нельзя давать противнику опомниться после джэба. Рука в джэбе напоминает змею, индийскую кобру в броске, легкий толчок идет от бедра, вся сила всегда идет от бедра, от ног, продолжается небольшим разворотом корпуса, выпрямлением руки и заканчивается – словно удар кончиком хлыста – доворотом кулака. Щелк! Щелк! Щелк! – один за другим мои слабые джэбы взбалтывали голову Цудзи, словно желток в яйце всмятку.

Парадокс, но человек, которому быстро стучат в голову, словно бы теряется во времени, процессор не успевает переварить информацию, он вынужден загружаться снова и снова, но удары мешают, прерывают процесс восстановления. Три быстрых, хлестких джэба остановили Цудзи на какую-то долю секунды, и как только это произошло, я зарядил прямой правый прямо ему в челюсть. Тунц! В правой руке что-то хрустнуло, и Цузди рухнул на землю, закатив глаза.

– Черт! – сказал я, баюкая правую руку. Надеюсь, не сломал, косточки у Синдзи-куна слабые, с него станется.

– Ого! – сказал кто-то совсем рядом. Патлатый Акира, один из троицы «отшельников». – Круто. Я такого ни разу не видел.

– Что? Да не может быть! Он мошенничал! – Акаи дернулся ко мне, явно с нехорошими намерениями, и я поднял руки, готовясь встретить атаку, но патлатый положил руку ему на плечо и покачал головой.

– Все было честно, мелкий, не надо бучу поднимать. Мы все видели. Вон, Изаму и Горо видели все. Верно, парни?

Его дружки кивают, и Акаи словно бы сдувается, становясь заметно меньше.

– Но как это? – говорит он сам себе.

Цудзи-кун начинает ворочаться на земле, открывает глаза и обводит окружающих недоуменным взглядом.

– О, живой, – чему-то радуется патлатый Акира. – Встать можешь? – он протягивает руку, поднимает Цудзи с земли, деловито похлопывает, отряхивая от пыли, трогает ему лицо, словно что-то проверяя. Цудзи морщится от боли, но ничего не говорит, растерянно хлопая глазами.

– Нормально все. Даже перелома нет, – констатирует Акира. – Ну и хорошо. Значит, победил Ботаник-кун, а Толстожопый проиграл в честном бою. Хорошо, я не стал на самом деле ставки принимать… – он обводит собравшихся взглядом и нахмуривается: – Ну все, цирк окончен, что смотрите, бегом отсюда, скоро перемена закончится.

Народ начинает расходиться, и я только сейчас понимаю, что рядом с кладовкой собрался почти весь наш класс и даже кое-кто из параллельных.

– Ботаник-кун! – говорит Акира, едва я делаю шаг к свите Снежной Королевы – близняшки смотрят на меня с округленными глазами, Ая (или Мико – никак не могу их различить) держит в руках мой пиджак и кусает губу в нерешительности. – Эй, Ботаник-кун!

– Акира-сан? – я поворачиваюсь к патлатому и обозначаю легкий поклон. Он хохочет. Ему явно плевать на градус угла спины при поклоне и уважительный суффикс.