Восток, Запад и секс. История опасных связей - Ричард Бернстайн

“Китайцы не понимают, что мужчинам следует соблюдать чистоту, – сказала одна женщина-редактор. – У нас в университете невозможно было войти в мужское общежитие, потому что…” Она мимикой изобразила отвращение.

“Десять лет назад соблюдать гигиену было не так-то просто, – отметила ее коллега-редактор. – В общежитии нашего университета на сто студентов была только одна ванная комната. Большинству приходилось пользоваться общественными уборными и душевыми, было омерзительно… Вот причина, о которой так легко забыть, – почему мне сразу понравились западные мужчины, – продолжила она. – Выбор сделала не я, выбор сделал мой нос”.

Они приводили и другие причины. Западные мужчины меньше скованы вековыми традициями, чем китайцы, и, скорее всего, будут поддерживать стремление своих подруг или жен сделать карьеру. Западным мужчинам чужд почти узаконенный обычай обзаводиться второй, третьей или даже четвертой женой, что, как говорили некоторые женщины, повсеместно распространено среди китайцев. Другие упоминали об отсутствии перспектив, которое ждет азиатку после разрыва брачных отношений с азиатом, – некоторые женщины говорили, что в Китае разведенной женщине гораздо труднее снова выйти замуж, чем на Западе. При этом азиатским женщинам остается недоступным утешение того рода, которое азиатские мужчины без особого труда находят с второй или третьей женой. Женщина, которая в беседе со мной говорила о более “джентльменском” обхождении западных мужчин, добавила, что такие мужчины, особенно высоко образованные и культурные, вряд ли способны на домашнее насилие.

“Даже если у западного мужчины случается очень серьезная ссора с женой, он не станет бить ее, – сказала она. – А в Китае это обычное дело, когда муж бьет жену. Это считается нормой. И бесполезно звать полицию, потому что полицейские ничего не станут делать. Они просто скажут, что это внутрисемейное дело – мол, разбирайтесь сами”.

К сожалению, правда заключается в том, что многие западные мужчины тоже бьют своих жен (впрочем, подобное поведение, по крайней мере в Европе и в Соединенных Штатах, по-видимому, вызывает куда большее общественное порицание, чем в Китае и некоторых других азиатских странах). Кроме того, ни один из ответов, которые дали мне опрошенные китаянки на вопрос, почему западный мужчина представляется такой желанной добычей в глазах китаянок, не давал исчерпывающего объяснения: в чем заключался сексуальный успех Китайского Прощелыги? Ведь его цель явно сводилась к тому, чтобы завязать как можно больше поверхностных любовных отношений, а вовсе не к созданию глубокой и прочной связи с одной женщиной. Пример Китайского Прощелыги лишь выступал симптомом повальной страсти китайцев к материальным приобретениям: некоторые китаянки смотрели на западных мужчин точно так же, как на виллы в фальшивом итальянском стиле, выраставшие по всей стране как грибы, – то есть как на некие внешние атрибуты богатой жизни. Ведь богатая жизнь во многом ассоциировалась в сознании нуворишей с изобилием подделок под все европейское. “Китайские нувориши предпочитают все, так сказать, новое”, – писала “Нью-Йорк таймс”. “Показаться на людях с западным мужчиной – это шикарно, – сказала мне еще одна женщина, имеющая университетское образование и сотрудничавшая с иностранным информационным агентством. – А в том, чтобы показаться на людях с китайцем, нет ничего особенного”.

Разумеется, подавляющее большинство китайцев и китаянок влюбляются друг в друга и заключают браки, и многие западные мужчины – наверное, даже большинство, – живущие в Китае со своими западными женами, не гоняются за китаянками. Мало кто из китайцев вообще общается с иностранцами. Кроме того, многие китайские мужчины обладают прекрасными манерами, высоким интеллектом, придерживаются просвещенных взглядов на отношение к женщинам, не заводят наложниц, являются любящими отцами и совершенно не склонны к рукоприкладству в семье.

Вопрос о предполагаемой привлекательности западных мужчин волнует умы лишь представителей тонкой урбанизированной прослойки китайского общества – тех, кто сидит с чашкой капучино где-нибудь в кофейне “Старбакс” в Пекине или посещает модные ночные клубы на улице Хуайхай в Шанхае, но именно об этой прослойке и писал в своем блоге Прощелыга. Можно назвать этих людей буржуазно-богемным сегментом китайской городской жизни, позаимствовав выражение у колумниста Дэвида Брукса, который изобрел это понятие для характеристики определенной – сосредоточенной на поиске удовольствий и нарочито “стильной” – культуры в американском обществе. Этим китаянкам Запад в целом представляется волнующей альтернативой традиционным установкам китайского общества, полным ограничений и запретов. Это все равно что носить джинсы и слушать новейшую поп-музыку – современно, модно и чуть-чуть рискованно. Опираясь на богатый опыт постельных разговоров, Китайский Прощелыга писал в блоге, что для китаянок связь с иностранцами – это “шанс получить личную свободу совершенно другого уровня”, а это, добавлял блогер, открывает этим самым иностранцам “путь к эксплуатации”. В самом деле, западные мужчины в Китае – это богема на чужбине, которой хочется хорошо проводить время, забыв о социальных и моральных ограничениях, сковывающих их на родине, и наслаждаться выгодами от незаслуженной “добавленной стоимости”, которую придает им сам статус западных иностранцев. Они привлекают женщин не только потому, что в среднем лучше, чем китайцы, соблюдают правила гигиены, но и потому, что, когда отношения становятся серьезными, они лучше, чем среднестатистические китайцы, воспринимают идею равенства, охотнее помогают справляться с домашними делами и реже бывают убеждены в том, что обязанности женщины состоят в обслуживании свекрови.

В этом смысле отчасти понятно, почему Китайский Прощелыга успешно находил китаянок, которые шли навстречу его желаниям, и почему этот успех вызвал такое мощное чувство оскорбленного национального достоинства. Китай – страна, которая одновременно преклоняется перед всем иностранным и возмущается своим преклонением. Это страна, наделенная, так сказать, коллективной “тонкой кожей”, особенно когда речь идет о чем-то для нее унизительном в отношениях с Западом. Гневный отклик на откровения Китайского Прощелыги сродни той же неразумной (в глазах многих иностранцев) ярости, какую вызывает поддержка Западом далай-ламы, которого в Китае считают не миролюбивым мудрецом, жертвой китайского запугивания, а коварным политиком, стремящимся расколоть родину, отчасти используя враждебный настрой Запада к Китаю.

В 2008 году один известный китайский художник привлек к себе внимание, когда выступил с протестом против неслыханно популярного мультфильма “Кунг-фу панда”, который показывали в кинотеатрах по всему Китаю, – на тех основаниях, что в нем “эксплуатируется” китайский национальный символ. Протест не получил широкой поддержки в Китае. Но он продемонстрировал ту же чувствительность, которая проявилась в случае с Китайским Прощелыгой, – боязнь эксплуатации, проистекающую из относительной отсталости Китая на протяжении последних веков и из пережитого подчинения захватчикам-колонизаторам. Все это давно осталось позади, но боязнь по-прежнему оказывает мощное влияние на отношение китайцев к самим себе и к остальному миру. Налет “престижа”, пристающий к иностранцам в Азии, является пережитком эпохи господства европейцев над большинством азиатских обществ.

Общая тенденция последних лет такова, что в подавляющем большинстве любовных отношений между китайцами и иностранцами пару образуют иностранец-мужчина и китаянка, а не иностранка и китайский мужчина. Обычно этот факт объясняют так: мужчины-азиаты считают западных женщин более агрессивными, чем азиаток; в Азии живет и работает гораздо больше мужчин, чем женщин с Запада; западные женщины опасаются, что мужья-азиаты будут требовать от них подчинения и послушания. Похоже, наблюдается сложное взаимодействие целого ряда образов и представлений, но почти все составные части этой смешанной картины порождены опытом соприкосновения с колониальной державой, которая всегда заботилась об увеличении своего престижа и величия, а потому сознательно превозносила мужественность европейцев и преуменьшала мужественность азиатов.

Китай, в отличие от Индии или Индокитая, никогда не подвергался полной колонизации, но иностранные армии одержали над ним ряд постыдно легких побед, начиная с Опиумной войны 1839–1842 годов, когда Китай заставили открыть свою территорию для торговцев и миссионеров, которых он раньше не желал впускать. С середины XIX века во всех крупных городах – в Кантоне (сейчас Гуанчжоу), Шанхае, Циндао и других – основывались иностранные концессии, и города по сути становились наряду с Гонконгом и Макао мини-колониями вдоль побережья Китая. И, как сказала мне одна из редакторов новостной интернет-службы, даже сегодня, спустя столько лет, сексуальное покорение китаянок иностранцами ощущается солью на историческую рану. “Последние два века мы жили очень бедно, и западные мужчины выступают символом большой силы и богатства, – пояснила она. – Европейцы уже отобрали у нас многое – богатство и силу – и, отнимая у нас самых красивых девушек, отнимают гордость”.