Тот, кто шепчет - Джон Карр

– Та самая библиотека! – вздохнул профессор Риго. – Та самая библиотека!

Казалось, внутреннее возбуждение переполняло его, точно пар; грудь бурно вздымалась, лицо еще больше побагровело.

– Этот Хэммонд, – провозгласил он с энтузиазмом, – был великим человеком! Он был любознателен! У него был живой ум! Он, – профессор сделал рукой движение, словно поворачивая ключ в замке, – проникал в суть вещей! Я бы многое отдал за возможность ознакомиться с его библиотекой. За возможность ознакомиться с его библиотекой я бы отдал… Но я забылся. Я в ярости. – Он нахлобучил на голову шляпу. – И теперь я намерен удалиться.

– Профессор Риго, – тихо окликнула его девушка.

Майлс Хэммонд, всегда тонко чувствовавший атмосферу, осознал, что его слова в какой-то степени потрясли собеседников. Во всяком случае, ему показалось, что после того, как он упомянул дом своего дяди в Нью-Форесте, в их поведении произошла какая-то неуловимая перемена. Он не мог сказать, в чем она выражалась, не исключено, что все это лишь плод его воображения.

Но когда Барбара Морелл неожиданно сжала руки и обратилась с призывом к профессору Риго, в ее голосе, без сомнения, звучала отчаянная настойчивость:

– Профессор Риго! Пожалуйста! Не могли бы мы… не могли бы мы все-таки провести заседание «Клуба убийств»?

Риго повернулся к ней:

– Мадемуазель?

– С вами плохо обошлись. Я понимаю это, – торопливо продолжила она и слегка улыбнулась, хотя в глазах и застыла мольба. – Но я так ждала этого вечера! Преступление, о котором профессор собирался рассказать… – она взглянула на Майлса, точно ища поддержки, – вызвало сенсацию. Оно совершено во Франции перед самой войной, и профессор Риго – один из немногих оставшихся в живых людей, которым что-либо об этом известно. Речь идет…

– Речь идет, – сказал профессор Риго, – о влиянии, которое оказывает некая женщина на человеческие жизни.

– Мы с мистером Хэммондом были бы прекрасной аудиторией. И ни слова не проронили представителям прессы, ни один из нас! И в конце концов, знаете, нам все равно придется где-то обедать – а я сомневаюсь, сможем ли мы вообще поесть, если уйдем отсюда. Не могли бы мы, профессор Риго?… Не могли бы мы?…

Метрдотель Фредерик, мрачный, удрученный и рассерженный, тенью проскользнул в полуоткрытую дверь, ведущую в холл, и щелкнул пальцами, делая знак кому-то, стоящему в ожидании снаружи.

– Обед сейчас подадут, – сказал он.

Глава 2

Историю, которую Жорж Антуан Риго рассказал за кофе, поданным после весьма посредственного обеда, Майлс Хэммонд сначала был склонен считать легендой, выдумкой или искусным розыгрышем. Отчасти это было вызвано манерой профессора Риго вести повествование: француз с чрезвычайно важным видом бросал быстрые взгляды то на одного из сотрапезников, то на другого, с насмешливым удовольствием смакуя каждое сказанное слово.

Впоследствии Майлс, разумеется, обнаружил, что каждое ею слово было правдой. Но в то время…

В маленькую уютную столовую, которую освещали горевшие на столе свечи, с улицы доносился лишь неясный гул. Ночь выдалась душной, и они отдернули шторы и открыли окна, чтобы впустить немного воздуха. Снаружи, в лиловатом мраке, светились только окна расположенного напротив ресторана, фасад которого был выкрашен в красный цвет. По-прежнему моросил дождь.

Все это создавало нужный фон для той истории, которую они собирались выслушать.

– Преступление и сверхъестественные силы! – провозгласил профессор Риго, размахивая ножом и вилкой. – Только их может избрать себе в качестве хобби человек со вкусом. – Он очень строго посмотрел на Барбару Морелл: – Вы собираете коллекцию, мадемуазель?

Под порывом пахнувшего дождем ветра, долетевшего с улицы, заколебалось пламя свечей. По лицу девушки пробежала тень.

– Собираю коллекцию? – переспросила она.

– Реликвий, связанных с преступлениями.

– Господи, нет!

– В Эдинбурге живет человек, – мечтательно произнес профессор Риго, – у которого есть перочистка, сделанная из кожи Барка, похитителя трупов. Я вас шокировал? Бог мне судья… – Он внезапно залился кудахтающим смехом, выставив напоказ золотую коронку, затем снова стал чрезвычайно серьезен. – Я мог бы назвать вам имя одной леди, очаровательной леди вроде вас, которая проникла в тюрьму в Челмсфорде, украла надгробную плиту с могилы Дугала, убийцы с фермы Моут, и установила ее у себя в саду.

– Прошу прощения за вопрос, – вмешался Майлс, – но неужели все те, кто интересуется преступлениями… ну… ведут себя подобным образом?

Профессор Риго обдумал его слова.

– Да, это чепуха, – признался он. – Но все равно забавно. Что до меня, то я вскоре продемонстрирую вам мою реликвию.

Больше он ничего не произнес до того момента, когда убрали со стола и подали кофе. Тогда он сосредоточенно зажег сигару, пододвинулся ближе к столу и оперся о него широкими локтями. К его ноге была прислонена трость из полированного желтого дерева, блестевшая при свете свечей.

– В окрестностях города Шартра, который расположен примерно километров на шестьдесят южнее Парижа, в 1939 году жила одна английская семья. Может быть, вы бывали в Шартре?

Его обычно представляют средневековым городом из черного камня, грезящим о прошлом, и в каком-то смысле так оно и есть. Город виден издалека: он высится на холме среди необозримых золотистых нив; башни собора, разной высоты, поднимаются к небу. Вы въезжаете в него между круглых башен Порт-Гийома, распугивая гусей и цыплят, и поднимаетесь по крутым, вымощенным брусчаткой улочкам к отелю «Гранд-монарх».

У подножия холма вьется река Юр, над которой нависают стены старых крепостей и склоняются ивы. Когда вечер приносит прохладу, у этих стен, в персиковых садах, прогуливаются люди.

В базарные же дни… брр! Мычание, рев и блеяние подобны звукам адской трубы. Страшно даже подойти к торговым рядам, где продавцы голосят не хуже скотины. Там… – профессор Риго слегка помедлил, – процветают суеверия, укоренившиеся в этой местности столь же прочно, как мох на скале. Вы едите там хлеб, лучше которого нет во всей Франции, вы пьете хорошее вино. И вы говорите себе: «Вот где мне надо обосноваться, чтобы написать книгу».

Но есть там и промышленность: мукомольный и чугунолитейный заводы; завод, где изготавливается цветное стекло; кожевенная мануфактура и другие предприятия, о которых я не сообщаю, потому что это наводит на меня скуку.

Я и упомянул-то о них только потому, что самой крупной кожевенной мануфактурой «Пеллетье и К°» владел англичанин Говард Брук.

Мистеру Бруку было пятьдесят лет, а его счастливой супруге, вероятно, лет на пять меньше. У них был единственный сын, лет примерно двадцати пяти. Никого из них нет в живых, поэтому я могу рассказывать о них совершенно откровенно.

В маленькой столовой – Майлс не мог дать этому никакого объяснения – слегка повеяло холодом.

Барбара Морелл, курившая сигарету и пытливо взиравшая на Риго, заерзала на стуле.

– Нет в живых? – отозвалась она. – Тогда не будет никакого вреда, если…

Профессор Риго оставил ее слова без внимания.

– Повторяю, они жили в окрестностях Шартра. В особняке – претенциозно называя его замком, каковым он не был, – расположенном на самом берегу реки. В этом месте Юр спокойно течет по узкому руслу, и вода его становится темно-зеленой, потому что в ней отражаются берега. Вот, взгляните!

Поглощенный собственным рассказом, он выставил вперед кофейную чашечку.

– Вот это, – объявил он, – особняк из серого камня, с трех сторон окружающий двор. А это, – окунув палец в бокал с остатками кларета, Риго нарисовал на скатерти изогнутую линию, – это река, текущая перед ним.

Здесь, примерно на двести ярдов севернее дома, находится каменный арочный мост. Это частный мост, земля по обе стороны Юра принадлежит мистеру Бруку. А еще дальше, на другом берегу реки, стоит старая разрушенная башня.

Местные жители называют ее башней Генриха Четвертого, без всякого основания связывая ее с именем этого короля. Когда-то она была частью замка, сожженного в конце XVI века гугенотами, штурмовавшими Шартр. Уцелела только эта круглая башня, вернее, ее каменная часть – деревянные перекрытия сгорели, – представляющая собой лишь оболочку, внутри которой находится каменная винтовая лестница, ведущая на плоскую каменную крышу с парапетом.

Башня – обратите на это внимание! – не видна из особняка, в котором жила семья Брук. Но ландшафт там прелестный, просто чудо из чудес!

Вы идете на север по густой траве, минуете ивы, доходите по берегу вот до этого изгиба реки. Сначала вы переходите каменный мост, отражающийся в искрящейся воде. Потом достигаете башни, возвышающейся на сорок футов над поросшим зеленым мхом берегом, круглой, серовато-черной, с вертикальными прорезями бойниц, словно заключенной в раму из стоящих поодаль тополей. Когда семейство Брук отправлялось купаться, она служила им чем-то вроде кабинки для переодевания.