Разоблаченный любовник - Дж. Уорд

Нет, она всегда была нежеланной, и когда парочка провальсировала возле нее, Марисса из вежливости уставилась вниз. Старательно избегающая смотреть ей в глаза, спотыкающаяся пара — последнее, что ей сейчас было нужно.

Ее кожа сморщилась от холода, и она не могла понять, почему именно сегодня вечером ее роль зрителя-изгоя казалась особенно тяжелой ношей. Ради Бога, никто из глимеры не смотрел ей в глаза почти четыре сотни лет, и она привыкла к этому. Сначала, она была нежеланной шеллан Слепого Короля. Теперь она была его бывшей нежеланной шеллан, которой пренебрегли ради возлюбленной королевы-полукровки.

Возможно, она, наконец, устала быть аутсайдером.

С трясущимися руками и плотно сжатыми губами, она подхватила тяжелую юбку своего платья и шагнула в сторону шикарного сводчатого прохода. Спасение ждало ее внутри, и она толкнула дверь в комнату отдыха, молясь… Воздух приветствовал ее ароматом фрезий и парфюма, и внутри его невидимых объятий была… лишь тишина.

Спасибо Деве-Летописице.

Она немного расслабилась, когда вошла в комнату и огляделась. Марисса всегда думала об этой ванной комнате, в особняке ее брата, как о шикарной раздевалке для дебютанток. Декорированная в ярком русско-царском духе, кроваво-красная зона для наведения красоты была обставлена десятью сочетающимися туалетными столиками, косметический набор которых содержал все, что могло украсить внешний облик женщины. В задней части помещения располагались личные туалетные комнаты, каждая из которых была отделана по рисункам различных яиц Фаберже из огромной коллекции брата.

Идеально женственны. Совершенно прекрасны.

Находясь среди всего этого, ей хотелось закричать.

Вместо этого она закусила губу и наклонилась, чтобы проверить прическу в одном из зеркал. Белокурая копна волос, достигающая поясницы, была уложена на макушке с аккуратностью часовщика, и шиньон держался крепко. Даже спустя несколько часов, укладка была на месте, жемчужины, вплетенные в прическу ее додженом, оставались именно там, где были в начале бала.

Но в тоже время, находясь на грани, она не могла почувствовать себя Марией-Антуанеттой.

Ее ожерелье опять съехало в сторону. Она повернула многоярусное жемчужное украшение так, чтобы его нижняя капелька, таитянская двадцати-трех миллиметровая жемчужина, была направлена вниз, прямо в маленькую ложбинку ее груди.

Свое серо-голубое платье — винтажный Болмон, Марисса купила на Манхеттене в 1940-х. Новые туфли, от Стюарта Вейтзмана, не были видны под длинной юбкой. Ожерелье, сережки и браслеты, как всегда, были от Тиффани: когда ее отец обнаружил замечательный магазин Луи Комфорт в начале XIX века, семья сразу стала преданным покупателям компании и оставалась им до сих пор.

Это было отличительной чертой аристократии, не так ли? Постоянство и качество во всем; изъяны и новшества встречались сильным неодобрением.

Она выпрямилась и попятилась назад, пока не увидела свою фигуру в полный рост. Образ в зеркале был ироничным: он олицетворял идеал женской красоты, невероятная красавица казалась вылепленной, а не рожденной. Высокая и стройная, ее фигура была идеально очерчена, безукоризненное лицо — совершенная комбинация губ и глаз, щек и носа. Кожа была алебастрового цвета, глаза — серебристо-голубого. Кровь в ее венах была самой чистой среди вампиров.

И вот она, покинутая женщина. Оставленная позади. Нежеланная, неполноценная, старая дева, с которой, такой чистокровный Воин, как Роф, не захотел переспать хотя бы однажды после ее перехода. И благодаря его отвращению, она до сих пор оставалась нетронутой, хотя и была с Рофом почти вечность. Ты должна была стать чьей-нибудь шеллан.

Их конец был непредсказуем и предсказуем одновременно. Для всех. И хотя Роф заявил, что это она его бросила, глимера знала правду. Она, никогда не носившая его связующий запах на себе, была нетронутой в течение веков и не провела с ним наедине и дня. Более того, ни одна женщина не оставила бы Рофа по собственной воле. Он — Слепой король, последний чистокровный вампир на планете, великий Воин и член Братства Черного Кинжала. Нет никого выше него.

Вывод, к которому пришла аристократия? Что-то было не так с ней, вполне возможно, дефект спрятан под ее одеждой, и имеет сексуальный характер. С чего еще чистокровному вампиру совсем не желать ее?

Она сделала глубокий вдох. Потом еще. И еще.

Аромат свежесрезанных цветов проник в носовую полость, сладость переполняла, заменяла воздух… пока не стала единственным ароматом, поступающим в ее легкие. Ее горло сжалось, будто сопротивляясь нападению, она попыталась стянуть ожерелье. Тесно… сильно сдавило горло. И тяжесть… как будто чьи-то руки стиснули шею… Она открыла рот, чтобы вдохнуть, но не смогла. Ее легкие были забиты зловонным цветочным запахом, она задыхалась, тонула, хоть и была на суше.

Марисса прошла к двери на ватных ногах, но была не в состоянии встретить танцующие пары, тех, кто определил свое положение, чураясь ее. Она не могла позволить им увидеть ее… узнать насколько расстроенной она была. Они увидят, как сложно это для нее. И будут презирать еще больше.

Она осмотрела дамскую комнату, взгляд, скользя по предметам, отражался от зеркал. Отчаянно пытаясь… что она делала? Куда она могла пойти — спальня, наверху… ей придется… о Боже… Она не могла дышать. Она умрет здесь, прямо здесь и сейчас, из-за того, что горло сжалось в кулак.

Хэйверс… ее брат… ей нужно попасть к нему. Он же врач… Он придет и поможет ей — но тогда его день рождения будет испорчен. Испорчен… из-за нее. Все было испорчено из-за нее… Это ее вина… за все. Она заслужила это унижение… Спасибо, Боже, что родители давно умерли и не видели ее… такой…

Стошнит. Ее сейчас точно стошнит.

С трясущимися руками, на ватных ногах, она прошла к одной из туалетных комнат и закрылась изнутри. По дороге к туалету, она нащупала раковину и включила воду, чтобы ее всхлипы не были слышны, на случай, если кто-то войдет. Потом она рухнула на колени и склонилась над фарфоровой чашей.

Она задыхалась, ее выворачивало, горло боролось с рвотными позывами, но из него не выходило ничего, кроме воздуха. Пот сбегал со лба, подмышек и между грудей. Голова кружилась. С широко открытым ртом она сражалась за свое дыхание, думая что умирает, и никто не сможет ей помочь, что она испортила торжество брата, что она отвратительное существо, надоедливое, как пчела… пчелы в ее голове, жужжат и жалят… убивая… мысли как пчелы…

Марисса заплакала, и не от мысли, что умрет, а потому, что знала обратное.

Боже, приступы паники в последние несколько месяцев становились все жестче, бесплотный страх преследовал ее, его настойчивость не знала устали. И когда она теряла самообладание, чувства были резким и ужасающим открытием.