Полотно - Казис Сая

Откачали меня – вроде соображаю все, спрашиваю спокойно, всех ли на поминки пригласили, чем угощать будем, а потом снова как в яму… И чудится мне, что сижу я в полутемной каморе за станком и так мне хочется в восемь челноков полотно выткать, да только все не на ту подногу нажимаю… В каморе полно народу, каждый совет норовит дать, а матушка, царство ей небесное, браниться принялась… У меня же дела чем дальше, тем хуже: нитки рвутся, нитяницы одна за другую цепляются, и получается не узорчатая простыня, а неплотное, все в затяжках да узелках, рядно. Привалилась я к станку, а сама плачу, рыдаю в голос, покуда сестричка не возвращает меня к жизни:

– Визгирдене! А Визгирдене!.. Успокойся, не волнуйся!..

Я же снова как ни в чем не бывало – кто венки сплетет да кто гроб понесет, – а они мне объясняют, что Винцялиса моего неделю назад схоронили…

Подлечили меня немного, и полотно уже больше не мерещилось… Раз пришла Рена ко мне в больницу с каким-то парнем длинноволосым, неряшливым, как велит мода, да и вообще на девку смахивающим, Чесловасом Гудасом зовут. Это он тогда рядом с отцом в машине сидел и пальцем на корову нашу в плаще показал. Винцас, видать, домой ее привести хотел, из-за горки машину не заметил, вот и пропал ни за что…

Рена моя повеселела, на кровать уселась – и ну щебетать, чисто ласточка: «Гудасы вовсе не такие уж свиньи – вон какой гроб красивый заказали, а Чесловас апельсинов, колбасы тебе накупил…»

– Чего уж там, говорю, спасибо вам, – а сама вижу – длинноволосый этот уже ручку Ренину гладит. Не приведи господь, думаю, отца задавил, а теперь в зятья начнет набиваться.

Что это я о Винцасе да о Винцасе, а про дочку так и не рассказала. Выросла девонька, как та лилия белая под окном: ухожена, досмотрена, незапятнана-незамарана. В прошлом году, когда школу закончила, Винцас хотел, чтобы с нами осталась, не умчалась, как остальные, в город. Мы, пожалуй, даже рады были, что не поступила она на свой английский, к нам вернулась. Уж как она, бедняжка, убивалась, все нас винила, будто совсем мы в своей дыре заскорузли – ни знакомых у нас в Вильнюсе, ни приятелей, некому словечко за нее замолвить… Одни, говорят, взятку кому-то умудрились сунуть, другие профессоров поприжали… Отец никак верить не хотел, а дочка его фамилиями забросала… Не выдержал тогда Винцас и говорит:

– Уж коли ученый человек свиньей остается, грош цена такому ученью! На что нужны тогда книжки, если ты впустую их читаешь, а одного понять не можешь – не в городе, не за городом, не на столе, не в постели, не в сундуке или кармане таится счастье человека, а вот тут, тут!.. – а сам все в грудь себя пальцем тычет.

– Да что ты? Вот уж не знала… – передразнила его Рена. – То-то, я гляжу, ты который день не просыхаешь, видать, тоже от счастья… Того, что за четыре с копейками…

– Что-что, а уж копейки в отцовском кармане считать вы любители, – отрезал Винцас. – После таких ласковых речей, известное дело… запьешь и опохмеляться не захочется, скорей в расход пойдешь, докучать никому на земле не будешь…

– Ну, будет тебе, будет глупости болтать, – не выдержала и я. – Ты погляди, что нынче на вечеринках творится. Не только парни – девки к стакану прикладываются. Как же без этого петь да танцевать? Для пущего веселья… А уж коли увяжется парень девушку домой провожать, то знай – ручку подержать ему мало…

– Поэтому-то хоть вяжите, не останусь здесь ни за что! – выкрикнула Рена. – Сами видят, что тут за болото, и все равно удерживают!

– Ничего, не все же сбегут, кое-кто и останется… – вздохнул Винцас, и я догадалась, что он снова посокрушался, отчего бог не дал нам сына. Муж мне как-то сказал, что сварганил бы парня получше себя, а раз уж не получилось, разбирайся, Эляна, со своей дочкой сама.

– Мама, посоветуй, что мне делать? – спросила меня Рена в следующее посещение. – Помнишь того чернявого из Вильнюса?

– Помню, – отвечаю.

– Он снова приезжал. Переживал очень, что у нас беда стряслась. Соболезнования тебе шлет. Говорит, очень понравился ему в тот раз папа.

– А приезжал-то он, видно, ради тебя, не из-за отца же?

– Вот видишь, мамочка, как верно ты все угадываешь! Ведь ты совсем здорова! – обрадовалась дочка и в щеку меня чмокнула. – Адольфас ужасно хочет на мне жениться. Представляешь? Разве я тебе не говорила, что его Адольфасом, Адисом зовут?

– Нет, не говорила.

– Фамилия смешная такая – Казбарас. У него квартира в Вильнюсе, работа солидная и «Волга» есть, ты ее видела… А самое главное – он мне в университет поможет поступить.

– Как знаешь, детка… Ты лучше не меня, у сердца своего спроси.

– Да уж спрашивала… Мужчина как мужчина. Намного старше, разумеется… Если со временем уж очень надоест, можно и развестись. Между прочим, был женат, только детей у них не было. Я ему и говорю: «А как же моя учеба, если дети пойдут?» – «Не волнуйся, отвечает, наймем няньку, и будешь жить как королева».

– О господи! – поразилась я. – Совсем как в старину при господах.

– Ну, нет, мама! Нынче служанки, вернее, домработницы, зарабатывают побольше своих хозяек. Но мне немного не по себе. Знаешь, из-за кого? Из-за Римтаса Эйбутиса. Ведь он сейчас у нас и за скотиной приглядывает, и корову доит. Стоит мне приехать – он и обед сготовит, и цветочки на стол поставит… Если я его брошу, может натворить чего-нибудь. К тому же и отец очень Римтаса любил – он такой весельчак и вообще душа-человек… А тебе он нравится, мама?

– Не по душе мне его работа.

– Так ведь он еще учится! А как кончит заочный, станет режиссером. В театре сможет работать!

– Ну, а с тем, что тут был, как же? – спросила я просто так. – Жениться не предлагал? Или он из-за несчастья нашего добрячком прикидывался?

– Ой, что ты!.. Чесловас говорит, что ему та авария словно перст божий. Отец его директор кирпичного завода, а сам Чеська в ресторане играет… Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь… Зато какой он красивый! Даже сестрички все допытываются, кто такой. Думали, с братом прихожу, а как узнали, носы повесили… Хорошо, что у меня голова на плечах есть, а не то бы не раздумывая за него выскочила!

– Не знаю, дочка… После отцовых похорон сразу о свадьбе думать?.. Просто в голове не умещается.

– Ну ладно. Ты тут отдохни, подумай… Послезавтра я снова приеду. Если мы с тобой ничего не решим, придется жребий тянуть. Кого вытащу, за того и…

Тут уж меня совсем развезло. Снова голова словно паклей забита. Закрою глаза и сразу же за работу принимаюсь – паклю эту пряду. А нитка такая лохматая, неровная получается, и рассказать невозможно. Как ни крути, выходит, что все эти Ренины парни сговорились Винцялиса моего угробить. Один подбил его корову в мешковину вырядить, из-за другого муж снова к рюмке пристрастился, а третьему осталась самая малость – вроде бы случайно наехать на пьяного… Боже мой, боже мой!..

Попросила я сестричку, чтобы доктора позвали, пусть тот даст мне каких-нибудь таблеток от этих тяжких мыслей.

– Видеть вижу, да и слышу неплохо, – говорю, – мне бы только хлеб от камня отличить – и ладно. Больше ничего не надо.

– Нет, – отвечает доктор, видно, новенький, – с лекарствами покончено. Попробую тебя сном лечить.

И каких докторов только нет! Один, глядишь, хоть и шибко ученый да опытный, а нет у человека таланта. Одну болезнь, словно курицу с огорода, из тебя выгоняет, зато девять других напускает. А попадаются и другие. Ты уже, можно сказать, одной ногой там, а поговорит с тобой такой доктор по-душевному, прослушает, простукает – и чудится, будто хвори твои испугались, когти поджали, хвостами завиляли… Кажется, топни доктор посильнее, и исчезнут они все до единой.

Тот, что меня тогда выслушал, из таких вот чародеев был. Дал он мне выплакаться, а потом и говорит:

– Ляг и закрой глаза. Я тебе с три короба наплету чего-нибудь, чтобы ты скорее уснула… А когда забудешься, сниму с твоей души этот проклятый камень. Вот так – по голове поглажу, и исчезнет оттуда вся пакля. Напрялась да наткалась, хватит на твой век. Дочка, – говорит он врастяжку, – дочка у тебя уж больно хороша, сам видел… Свиньи дома покормлены, огород прополот, корова подоена… Слышишь, кот с молока пенки снимает? Чав-чав-чав… Спи, Визгирдене, спи.

Почудилось мне во сне, что Винцас рядом лежит. Совсем как взаправду! Вытащил откуда-то перо петушиное – и чирк меня возле уха… Знает, что я жуков-пауков ужасно боюсь.

– Нет, – говорю, – меня не проведешь, я давно не сплю. Женихи Ренины все из головы не выходят. Выйдет за столичного – Римтас Эйбутис страдать будет. Сопьется парень или того хуже… А за Римтаса отдадим – тот, из Вильнюса, злобу затаит, чего доброго, за радио с тобой расквитается.

– При чем тут он? Я Гудаса опасаюсь, – говорит Винцас. – Они с председателем дружки закадычные и с тем толстозадым знакомство водит. Боже упаси у такого кость отнять.

– Так что же, милый, делать-то будем? Ты всегда говорил, что должен быть выход, подскажи, как его найти.