Новейший вариант пещеры Али-Бабы - Дороти Сейерс

Без дальнейших слов и приветствий Номер Двадцать первый проследовал налево в маленькую комнату, обставленную под кабинет — письменный стол, сейф и пара стульев. За столом, на котором лежал гроссбух, восседал крупный мужчина в вечернем костюме. Новоприбывший тщательно прикрыл за собой дверь, так что щелкнул пружинный замок, доложился: «Номер Двадцать первый, сэр» и замер в почтительном ожидании. Сидящий поднял голову, явив ослепительно белую цифру 1 на бархатной маске. Его глаза необычного жестко-синего цвета пристально осмотрели Роджерса; жестом он приказал ему снять маску. Убедившись, что перед ним тот самый человек, Президент сказал: «Прекрасно, Номер Двадцать первый» — и сделал пометку в гроссбухе. В его голосе были те же жесткость и металл, что и в глазах. Пронзительный, испытующий взгляд сквозь прорезь неподвижной черной маски, казалось, подействовал Роджерсу на нервы; он переступил с ноги на ногу и отвел глаза. Номер Первый махнул рукой, и Роджерс с еле слышным вздохом облегчения водворил маску на место и вышел из комнаты, разминувшись в дверях с очередным гостем.

Общество проводило встречи в просторном зале, который представлял собой две самые большие комнаты на втором этаже, соединенные в одну. Он был обставлен в соответствии с усредненными вкусами обитателей пригородной зоны двадцатого века и ярко освещен. Из граммофона в углу неслись звуки джаза; под эту громкую музыку танцевали с десяток пар, мужчины и женщины, все в масках, кто в вечерних костюмах и платьях, кто в костюмах из твида и джемперах.

В другом углу был устроен бар по-американски. Роджерс направился к нему. Заказал у человека за стойкой — тот тоже был в маске — двойную порцию виски и выцедил, облокотившись на стойку. Зал наполнился народом. Тут кто-то подошел и остановил граммофон. Роджерс огляделся. В дверях появился Номер Первый, рядом с ним — высокая женщина в черном платье. Маска с вышитой цифрой 2 полностью скрывала ее и лицо и волосы, только гордая осанка, белые руки и кожа, открытая декольте, да черные глаза, блестевшие в прорезях маски, выдавали ее красоту и властный характер.

— Дамы и господа. — Номер первый стоял в дальнем конце зала. Женщина села рядом, в ее опущенных глазах ничего нельзя было прочесть, но Пальцы вцепились в подлокотники кресла, а вся поза выражала напряженное ожидание. — Дамы и господа. Сегодня мы недосчитаемся двоих. — Маски задвигались, глаза забегали, подсчитывая присутствующих. — Нет необходимости сообщать вам о чудовищном провале нашей операции по овладению чертежами геликоптера Корт-Уиндлсхема. Наши верные и отважные товарищи. Номер Пятнадцатый и Номер Сорок восьмой, были преданы и попали в руки полиции.

По залу пополз тревожный шепот.

— Некоторым из вас, вероятно, пришла мысль о том, что даже общеизвестная стойкость этих наших коллег может изменить им на допросах. Но тревожиться нет оснований. Были даны обычные указания, и сегодня вечером мне доложили, что их языки замолкли навечно. Вы, я уверен, с удовлетворением примете известие о том, что двое храбрецов избавлены от мучительного испытания соблазном предать свою честь, а также от необходимости фигурировать на публичном судебном процессе и от тягот долгого тюремного заключения.

Шелестящий вздох пробежал по рядам собравшихся подобно тому, как ветер пробегает по ячменному полю.

— Их иждивенцы получат возмещение в обычном порядке с соблюдением всех мер предосторожности. Я призываю Номера Двенадцатый и Тридцать четвертый взять на себя эту приятную миссию. После собрания они прибудут ко мне в кабинет за инструкциями. Не могли бы названные Номера любезно дать знать, что они способны и готовы исполнить этот долг?

В воздух взметнулись две руки. Президент бросил взгляд на часы и произнес:

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец.

Граммофон снова заиграл. Роджерс повернулся к девушке в красном платье, оказавшейся рядом. Та кивнула, и они заскользили в фокстроте. Пары двигались по кругу в торжественном молчании. Их тени скользили по шторам, когда они поворачивались и выделывали разные па.

— Что случилось? — прошептала девушка, едва шевельнув губами. — Мне страшно, а тебе? Я чувствую, вот-вот произойдет что-то ужасное.

— Конечно, жуть берет от того, ка´к Президент устраивает дела, — согласился Роджерс, — зато так оно безопасней.

— Эти бедняжки…

Какой-то танцор, развернувшись и приблизившись к ним вплотную, тронул Роджерса за плечо.

— Попрошу без разговоров, — произнес он, сверкнув жестким взглядом, закружил партнершу, увлек ее в центр зала и исчез из вида. Девушка содрогнулась.

Граммофон замолк. Раздались аплодисменты Танцоры вновь столпились перед Президентом.

— Дамы и господа. Вас, видимо, интересует, чем вызвано нынешнее чрезвычайное собрание. Причина весьма серьезная. Провал нашей последней операции не был случайным. То, что в ту ночь полиция оказалась на месте действия, не было простым совпадением. Среди нас есть предатель.

Державшиеся парами, танцоры с опаской отшатнулись друг от друга. Каждый из членов организации, казалось, мгновенно сжался, как сжимается улитка, если ее тронуть пальцем.

— Вы, конечно, не забыли конфуза, каким завершилось дело с динглвудскими жемчугами, — резко продолжал Президент. — Можете припомнить и менее крупные операции, давшие неудовлетворительный результат. Причины всех наших неудач прослежены до конца. Я рад сообщить вам, что теперь нам можно не беспокоиться. Предатель выявлен и будет устранен. Ошибок больше не будет. С введенным в обман членом Общества, который завербовал предателя в наши ряды, поступят таким образом, чтобы его беспечность впередь не приводила к нежелательным последствиям. Тревожиться нет оснований.

Каждый скользил взглядом по остальным, пытаясь опознать предателя и его несчастного поручителя. Под одной из черных масок от лица у кого-то наверняка отхлынула кровь, а у кого-то под душным бархатом лоб наверняка покрылся испариной — и отнюдь не от танцев. Но маски скрывали все.

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец.

Граммофон заиграл старый, полузабытый мотивчик «И никто меня не любит». Девушку в красном пригласила высокая маска в вечернем костюме. На руку Роджерса легла чья-то ладонь — он вздрогнул. Маленькая полная женщина в зеленом джемпере вложила холодные пальцы ему в руки. Танец шел своим чередом.

Когда музыка смолкла среди привычных хлопков, каждый замер в ожидании. Президент снова возвысил голос:

— Дамы и господа, прошу держать себя свободно. Мы на танцах, а не на общественном собрании.

Роджерс усадил партнершу и принес ей мороженое. Наклоняясь, он отметил, как учащенно поднимается и опускается ее грудь.

— Дамы и господа! — бесконечному перерыву наступил конец. — Не сомневаюсь, что вы жаждете сию же минуту освободиться от чувства мучительной неизвестности. Я назову вам этих лиц. Номер Тридцать седьмой!

Какой-то мужчина вскочил со страшным придушенным воплем.

— Молчать!

Несчастный подавился собственным криком, и, всхлипывая, забормотал:

— Да чтобы я — да у меня и в мыслях не было, клянусь чем угодно — я ни в чем не виноват.

— Молчать. Вы проявили неосторожность. С вами разберутся. Если у вас есть что сказать в защиту собственной глупости, я выслушаю вас позже. Сядьте.

Номер Тридцать седьмой рухнул на стул. Чтобы вытереть испарину, он пропихнул под маску носовой платок. К нему подошли и встали рядом двое высоких мужчин. Все прочие отпрянули с инстинктивным отвращением здоровых людей к пораженному смертельным недугом.

Заиграл граммофон.

— Дамы и господа, я называю предателя. Номер Двадцать первый, выйдите вперед.

Роджерс вышел вперед. Страх и омерзение, излучаемые сорока семью парами глаз, прошибали его насквозь. Бедняга Джукс испустил новый вопль:

— О господи! О господи!

— Молчать! Номер Двадцать первый, снимите маску.

Предатель стянул с лица плотный бархат. Все с острой ненавистью пожирали его глазами.

— Номер Тридцать седьмой, вы привели сюда этого человека, назвав его Джозефом Роджерсом, бывшим вторым лакеем в услужении у герцогини Денверской, уволенным за мелкое воровство. Вы проверили?

— Проверял, и еще как проверял! Видит бог, все было без обмана. Его опознали два других слуги. Я наводил справки. Все про него подтвердилось, клянусь небом.

Президент бросил взгляд на листок, что лежал перед ним, затем снова посмотрел на часы:

— Дамы и господа, прошу приглашать партнеров…

Номер Двадцать первый стоял неподвижно; руки ему завернули за спину и связали, на кисти надели наручники, а вокруг него двигалась в танце сама судьба. Танец кончился, раздались хлопки, прозвучавшие как рукоплескания толпы у гильотины в предвкушении свежей крови.