Жупочка стреляет на поражение (СИ) - Лавру Натали

Я, кажется, говорила, что боги смилостивились надо мной?

В первую брачную ночь Акакий не воспрял ни духом, ни тем, что более материально. Видать, вся кровь прилила к желудку. Я не преувеличиваю! Желудок у Акакия был, наверное, с два больших ведра. Бездонный!

Раздевшись в полутьме, мой новоиспечённый муж долго шарил рукой под пузом, но так ничего и не нашарил. Затем решил, видимо, что вид голой женщины должен его возбудить, и слой за слоем снял с меня и без того криво сидящее платье.

Как только мои панталончики упали на пол, Акакий рухнул туда же с оглушительным неназываемым звуком.

– Эй? Акакий? Вы чего это?

– К-х-х... – прохрипел он и закатил глаза.

Ой-ёй... Дело запахло дрянью...

Неужели ему стало плохо от вида голой меня? Я, что, настолько ужасна?

Судорожно напялив на себя панталоны и сорочку, я, побоявшись огласки и кривотолков, принялась одевать Акакия. А это, скажу я вам, даже тяжелоатлету вряд ли по силам.

Влажные от повышенного потоотделения необъятных размеров штаны моего супруга, как живые, сопротивлялись надеванию. А тем временем Акакий хрипел как-то уж совсем умирающе.

«Пофиг, брось, – нашёптывало моё альтер-эго. – Вот ещё, будешь тут его дохлую колбаску прикрывать. Там и без того ничего не видать. Беги давай за врачом, чтобы засвидетельствовал, что ты не виновата в смерти супруга».

Что? Смерти? Нет-нет-нет! Я не желаю Акакию кончины! Он же так любит мои пирожки с мясом! Да и в целом дядька безобидный.

В конце концов я плюнула на штаны, прикрыла бегемотову тушу пледом с брачного ложа и босиком побежала звать на помощь.

Лекарь диагностировал у Акакия внутренний удар в голову. По-научному кровоизлияние в мозг или инсульт.

Моей вины в этом всём, конечно же, нет. Просто сошлось одно к одному. В первую брачную ночь.

Акакия Фридриховича оставили дома, а мне велели ухаживать за ним, меняя ему подстилки, делая противопролежневые массажи и кормя с ложечки.

С первого же дня в моей супружеской жизни начался кошмар.

Мой супруг, стоило ему прийти в себя, взвыл от боли смертельно раненым бегемотом. Протяжно так, утробно, то понижая, то повышая тон.

А я... Я впервые столкнулась с лежачим больным. Ещё, как назло, маман пропадала на работе и не могла выступить в качестве моральной поддержки.

Даже парочка слуг, и те виртуозно ныкались от меня по чуланам, не желая разделять со мной тяжкий крест. В их глазах мы с Акакием наверняка выглядели актёрами из цирка уродцев: толстяк и горбунья. Ну, чем не сладкая парочка? Нечего докучать нам в самый разгар медового месяца, даром, что постельные игры у нас совсем не те.

Я, семнадцатилетняя маня, делала всё сама. А что не делалось... то не делала!

Вот, можете меня сколько угодно осуждать, но отнести двести килограммов в ванную на помывку – выше моих сил. И выше сил четверых санитаров, которых я, измучившись, вызвала.

Супружеская жизнь продлилась семь дней, если не считать дня свадьбы. Именно за столько, если верить учению Бога Говы, он создал наш мир. Символический срок. Неужели чтобы я, наконец, уверовала в божий промысел?

Что ж, хотя я обычно не соблюдаю посты, но тут вынужденно говела, потому что выпечкой заниматься было некогда. Мы питались лишь кашей да жидким супчиком.

Стоило мне отойти от супружеского ложа, Акакий сотрясал спальню загробными воплями с подвыванием и утробным рыком, словно из него изгоняют дьявола и прижигают ему пятки раскалённым железом: "Жупердилья-а-а! Жупа-а-а! А-а-а!"

Кажется, я ещё сильнее возненавидела своё и без того худшее на свете имя. Эти вопли до сих пор слышатся мне во снах.

Спали мы с открытыми окнами, чтобы вся округа слышала, какие страсти у нас кипят по ночам. А если серьёзно, то в спальне буквально было нечем дышать. От умирающего разило миазмами.

Чтобы не свихнуться, я представляла, что ухаживаю за большим пупсом, и от извращений моей, безусловно, богатой фантазии становилось легче.

«Раз ложечку каши в беззубый ротик, два ложечку и вытираем слюнявчиком. Вот и молодец, вот и хороший мальчик!» – проговаривала я.

Познать, что такое опираться на сильное мужское плечо, мне так и не довелось, но разве в семнадцать лет об этом думается?

Когда Акакий скончался, я лично разобрала и сожгла кровать, на которой он провёл последние дни, и приобрела взамен другую, тоже широкую и полную надежд, что хоть ей повезёт задорно поскрипеть ночами.

А что? Я девица молодая, темпераментная. Почему бы и да?

***

Дом от Акакия мне достался небольшой, но добротный.

После похорон я выгнала взашей ленивых слуг и принялась следить за хозяйством сама. И в один прекрасный день нашла в кладовке у покойного мужа пакетик с семенами марьванны.

Если бог есть, то он велел мне выращивать травку!

Благо, в саду у Акакия много укромных уголков. Можно и свёклу выращивать, и сливы на наливочку, и коноплю. Не верится, что всё это наследство – моё!

Подозреваю, что Гова всё же существует. Это не точно, но вполне возможно. Ибо как так вышло, что дом моего покойного супруга идеален для меня и моих тайных желаний?

Даже подвал будто бы создан для зимнего выращивания в нём травки и последующей обработки. Даже лампы, вытяжка и сушилка есть. Совпадение? – не думаю.

Естественно, в маменькин дом я не вернулась и превратилась в сильную и независимую хозяйку своего мирка.

С тех пор как я изготовила первую партию своего личного кайфа, жизнь пошла на лад: меня приняли в Институт культуры и языков (сокращённо ИКиЯ).

Я попала на факультет культурологии (спасибо маман, благодаря которой я разве что не наизусть знала все профильные издания, историю и фольклор), а мой друг Аристарх, мечтавший о карьере всеми признанного поэтического гения, угодил в трясину факультета лингвистики. Был пацан с прибабахом, а после ИКиЯ стал шибзиком. Без обид, это я любя.

Вот уж кто обрадовался моему внезапному вдовству, так это Аристарх, ярый поклонник моих булочек.

Это совсем не то, о чём вы подумали! Я про пирожки!

***

В любом противозаконном деле человеку нужен подельник, единомышленник или вдохновитель. А так как мне не из кого было выбирать, я решила завербовать Аристарха Душнявского.

Друг в последнее время зачастил ко мне в гости. Он, конечно, чудик в своём извечном коричневом костюме-тройке в мелкую чёрную клеточку, но от безобидного способа расширить сознание точно не откажется. Во всяком случае, выпить он не дурак.

– Жупа, спасай! – ворвался ко мне в дом друг.

Тогда мы оба учились на втором курсе, но общие пары у нас ставили не так уж часто, поэтому задушевные беседы переносились ко мне домой.

– Может, лучше ты меня? Прославишься, заработаешь кучу денег и наймёшь мне лучшего в Роиссе[1] пластического хирурга, – в шутку предложила ему.

– Я не смогу тебя спасти, если умру от голода, – и развёл руками, в которых не принёс даже самых банальных сушек, ванильных сухарей или крекера «рыбка». Жлоб!

– Что с тобой делать, – уже привычно вздохнула я и прошествовала на кухню. – А не боишься, что тебе припишут роман со мной? Сплетни поползут...

– Я бунтарь по жизни, – заявил Аристарх. Надо же, раньше он трясся, что кто-то прознает о нашем знакомстве.

– Ага, – фыркнула я. – И булочку утреннюю ты ешь по вечерам!

– Ну, да, – кивнул. Про булочку он сам хвастался мне. – А ещё я написал матерное стихотворение.

– Да-а-а?

А вот это уже интересно...

– Но я тебе его не прочту, – заявил манерно и оправил свою и без того прямо сидящую жилетку.

– А я тебе супа не налью! – пригрозила, чтоб не наглел. – Он у меня сегодня кремовый, с шампиньонами.

– Ладно-ладно, прочту позже! Стихотворение ещё сырое, я его не закончил.

– Давай как есть. Покажи, какой ты бунтарь.

– Ну... Я предупреждал!

Я проснусь для жизни новой

Беспросветной и херовой.

Местным фриком прослыву я