Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса - Родни Коллин

В настоящей книге, однако, задействованы одновременно оба метода. Некоторые великие принципы и законы Вселенной, находившие свое выражение в различных странах во все эпохи, время от времени заново открывавшиеся отдельными людьми в краткие моменты работы высшей функции, прямо принимаются за аксиомы. Из них сделаны выводы, ведущие вниз, в мир явлений, прямо нам доступных (большей частью методом аналогии). Вместе с тем, сделана попытка изучить и классифицировать окружающие нас «факты» и явления и на основе полученных выводов расположить их таким образом, чтобы эти классификации вели вверх, к абстрактным законам, спускающимся оттуда.

В действительности (по той причине, что они происходят из разных функций с большой разницей в скорости) эти два метода никогда не сойдутся полностью. Между приемлемыми выводами из общих законов и приемлемыми заключениями из фактов всегда остается невидимая полоса, где те и другие могли бы и должны были бы соединиться, но где это соединение всегда остается невидимым и недоказанным.

Поэтому автор готов признать, что цель этой книги – стремление примирить два метода – может оказаться недостижима. Он понимает, что такая попытка неизбежно подразумевает некоторую ловкость рук, почти софистику. И он также признает, что эта ловкость рук ни в коем случае не сможет обмануть профессионального ученого, преданного исключительно логическому методу.

В то же время он уверен, с одной стороны, что современная наука, не имеющая основных принципов, движется в направлении ко все более бесполезной специализации и материализму; а с другой стороны, что религиозные и философские принципы, не соотнесенные с научным видом знания, отличающим наше время, сегодня обращены только к меньшинству. Эта уверенность убеждает его пойти на риск. Тех, кто пользуется исключительно логическим методом, никогда не удовлетворят приведенные аргументы, которые – необходимо признать – содержат логические слабости и пробелы. С другой стороны, тем, кто хочет усвоить оба метода, автор надеется предоставить достаточно данных для того, чтобы заполнить этот пробел между миром повседневных фактов и миром великих законов – для себя самого.

Эта задачу невозможно решить ни в одной книге, и ни большее количество фактов, ни большее знание, доступное науке обычным путем сейчас или в будущем, не сделает это возможным. Но она может быть решена каждым индивидуально, для доказательства самому себе.

При этом обычному человеку, больше интересующемуся собственной судьбой, чем проблемами науки, можно сказать только, что при более близком знакомстве он, вполне вероятно, найдет эту книгу на самом деле не такой уж «научной», как это способно показаться вначале. Научный язык – это модный язык нашего времени, так же как язык психологии был моден 30 лет назад, язык чувств – во времена Елизаветы, а язык религии – в средние века. Когда людей склоняют к покупке зубной пасты или сигарет при помощи псевдонаучных аргументов или объяснений, то очевидно, что это неким образом связано с ментальностью времени; и значит, истины сейчас тоже должны выражаться наукообразно.

Однако это не должно наводить нас на мысль, что научный язык использован как маска, как орудие притворства или фальсификации. Все приведенные объяснения – настолько, насколько они поддаются проверке, – истинны и соотносятся с действительными фактами.

3. Даже «факты», однако, не священны. Из двух признанных ученых в книгах, опубликованных в Англии в одном и том же году (1950), один устанавливает как факт, что Луна удаляется от Земли, а другой с той же категоричностью утверждает, что она приближается.

Самое главное, что использованные принципы можно с той же точностью применить к любой другой форме человеческого опыта, с аналогичными или еще более интересными результатами. И эти принципы важнее наук, к которым они применяются.

Откуда исходят эти принципы? Прежде чем ответить на этот вопрос, я должен выразить чувство глубокой благодарности одному человеку и отчасти объяснить происхождение этого чувства.

Впервые я встретил Успенского в сентябре 1936 года в Лондоне, где он читал частные лекции. Эти «лекции» касались необычной системы знания, совершенно не похожей на что-либо, с чем я до этого сталкивался, полученной им от человека, которого он называл «Г.»[1]. Эта система, однако, была не нова: напротив, говорилось, что она является очень древней и в скрытой форме существовала всегда, а ее след время от времени различим на поверхности истории то в одном облике, то в другом. Хотя она объясняла невероятно многое о Вселенной и человеке из того, что казалось до этого совершенно загадочным, ее единственным назначением было – как постоянно подчеркивал Успенский – помочь отдельному человеку пробудиться до другого уровня сознания.

От любых попыток использовать данное знание для иных более обычных целей он отговаривал или прямо это запрещал.

Однако несмотря на поразительное совершенство этой системы самой по себе, невозможно было полностью отделить ее от бытия того человека, что излагал ее, – то есть от самого Успенского. Когда кто-либо другой пытался объяснять эту систему, она дегенерировала, странным образом теряла в качестве. И хотя никто не мог полностью нейтрализовать огромную силу идей самих по себе, было ясно, что систему нельзя брать отдельно от человека, обладающего вполне определенным, совершенно необычным уровнем сознания и бытия. Ибо только такой человек мог вызвать в других фундаментальные изменения понимания и отношения к миру, которые были необходимы, чтобы уловить ее смысл.

Эта система, в чистой и абстрактной первоначально данной форме, для всех описана самим Успенским в его книге «В поисках чудесного». Кто желает сравнить изначальные принципы с излагаемыми здесь выводами, поступят правильнее, если сперва прочтут книгу Успенского. Тогда они смогут судить, обоснованно ли такое применение и развитие этих идей. Более того, с их точки зрения, они обязаны будут судить об этом.

Что касается меня, в то время я был на распутье и при первой возможности в личной беседе сказал Успенскому – в его переполненных людьми маленьких комнатках на Гвендир-Роуд – что по натуре своей я писатель, и спросил его совета о путях, которые тогда передо мной открывались. Он сказал очень просто: «Лучше не быть слишком связанным. Позже мы найдем, о чем вам написать».

Настолько было велико то странное доверие, которое внушал Успенский, что этот ответ показался полным решением моей проблемы – или, лучше сказать, я почувствовал, что больше не должен об этом беспокоиться, я был от этого избавлен. И на самом деле, в результате этой беседы я более 10 лет практически ничего не писал. Было слишком много других дел. Но в конце концов Успенский сдержал свое обещание. Черновик этой книги был закончен за два месяца до его смерти, в октябре 1947 года, как прямой результат того, что он стремился достичь и показать в то время. Позднее, после его смерти, была написана и вторая книга, которая начинается с того, на чем заканчивается эта.

Все эти 10 лет Успенский разъяснял нам бесчисленным количеством способов – теоретических, философских и практических – различные стороны системы. Когда я пришел к нему впервые, с ним уже было много людей, которые у него учились. Сами, на протяжении 10 или 15 лет стремясь достичь указанной им цели, они могли помочь такому новичку, как я, многое понять о том, что возможно и что невозможно. Успенский неустанно объяснял, неустанно открывал нам глаза на наши иллюзии, неустанно указывал путь – однако так тонко, что если кто-то еще был не готов понять, то уроки проходили мимо этого человека, и только через несколько лет он мог вспомнить этот случай и понять, что ему демонстрировалось. Возможны и более грубые методы, но они способны оставить трудно заживающие раны.

Успенский никогда не работал для настоящего момента. Можно даже сказать, что он не работал для времени – он работал только для возвращения. Но это требует более подробного объяснения. В любом случае, совершенно очевидно, что он работал и планировал работу с абсолютно другим чувством времени, чем у всех нас, хотя для тех, кто нетерпеливо требовал от него помочь им достичь результатов быстрее, он обычно говорил: «Нет, время – это фактор. Нельзя его не учитывать».

Так проходили годы. И хотя на самом деле очень многое было достигнуто, часто нам казалось, что Успенский далеко впереди нас, что у него есть нечто, чего нет у нас, нечто, что делало некоторые возможности для него практическими, оставляя их для нас лишь теоретическими, и чего, несмотря на все его объяснения, мы не могли достичь и не понимали, как это сделать. Казалось, не хватает какого-то существенного ключа. Позже этот ключ был показан. Но это уже совсем другая история.

Во время войны Успенский уехал в Америку. В связи с необычайным раскрытием возможностей, которое проходило под видом «лекций», я вспомнил, что около 1944 года в Нью-Йорке он дал нам задачу, которая, как он сказал, будет для нас интересна. Этой задачей было «классифицировать науки» в соответствии с принципами, объяснявшимися в системе; классифицировать их в соответствии с мирами, которые они изучают. Он обратился к самой последней классификации наук – Герберта Спенсера – и сказал, что хотя она интересна, но не вполне удовлетворительна ни с нашей точки зрения, ни с точки зрения настоящего времени. Своим друзьям в Англии он также писал об этой задаче, и только несколько лет спустя, когда эта книга была почти полностью закончена, я понял, что на самом деле она является одним из возможных ответов на задачу Успенского.