Покинутая женщина - Оноре Бальзак

Он решил написать г-же де Босеан; но что сказать женщине, которую ты никогда не видел и которая тебя не знает? Кроме того, Гастон был не уверен в себе и, подобно всем молодым людям, еще не утратившим иллюзий, пуще смерти боялся презрительного молчания, дрожал при мысли, что его первое любовное письмо будет брошено в камин. Тысячи противоречивых мыслей одолевали его и боролись в нем. Создавая один фантастический проект за другим, сочиняя целые романы, он, изрядно поломав себе голову, в конце концов, как это всегда бывает при подобных упорных поисках, набрел на счастливый способ показать женщине, пусть даже самой целомудренной, всю силу страсти, внушенной ею. Часто между женщиной и ее возлюбленным встает столько действительных препятствий, созданных условностями общества, что самые причудливые вымыслы, которыми восточные поэты украшают свои сказки, почти не кажутся преувеличением. В нашем мире, так же как и в мире фей, женщина всегда должна принадлежать тому, кто умеет пробиться к ней и освободить ее от страданий. Нищий дервиш, влюбленный в дочь калифа, без сомнения, не был дальше от нее, чем Гастон от г-жи де Босеан. Виконтесса и не подозревала об осаде, подготовляемой Гастоном де Нюэйлем; его любовь росла от возникавших перед ним препятствий: они придавали его нежданной возлюбленной ту прелесть, какой обладает все недосягаемое.

И вот, уповая на свое вдохновение, он во всем положился на любовь, которую виконтесса прочтет в его глазах. Убежденный, что разговор всегда красноречивее письма, полного самых страстных излияний, и рассчитывая на женское любопытство, он отправился к г-ну де Шампиньелю искать у него помощи в задуманном им деле. Гастон сказал г-ну де Шампиньелю, что у него есть важное и весьма деликатное поручение к г-же де Босеан, однако он не уверен, пожелает ли она читать письмо, написанное незнакомой рукой, и оказать доверие неизвестному ей человеку, поэтому он просит г-на де Шампиньеля узнать у виконтессы при первом же свидании, соблаговолит ли она принять его. Взяв с г-на де Шампиньеля слово сохранить все в тайне в случае отказа, он весьма остроумно внушил маркизу, какие привести доводы, чтобы повлиять на решение виконтессы. Ведь маркиз — человек честный, благородный, он не способен потворствовать чему-либо бестактному, а тем более неблагопристойному! Высокомерный аристократ, польщенный в мелком своем самолюбии, был обманут этими уловками, ибо любовь придает молодому человеку спокойную уверенность и скрытность опытного дипломата. Маркиз старался разгадать секрет Гастона, но тот, не зная, что сказать, уклончиво отвечал на хитро поставленные вопросы де Шампиньеля, который, как истый французский рыцарь, похвалил его за скромность.

Господин де Шампиньель поспешил в Курсель с величайшей готовностью, какую обычно проявляют пожилые люди, оказывая услугу красивым молодым женщинам. Жизненные обстоятельства виконтессы де Босеан были таковы, что это поручение не могло не возбудить ее любопытства. Хотя, порывшись в своей памяти, она не нашла никаких оснований для посещения Гастона де Нюэйля, но вместе с тем не видела причин для отказа, — после того как предусмотрительно осведомилась о его положении в свете. Однако виконтесса начала с отказа; затем обсудила с г-ном де Шампиньелем эту просьбу с точки зрения этикета, стараясь при расспросах уловить, известны ли ему самому причины предполагаемого визита; наконец дала согласие. Эти разговоры и вынужденные умолчания маркиза еще сильнее возбудили ее любопытство.

Маркиз де Шампиньель не желал попасть в смешное положение и вел себя как человек, посвященный в тайну, но скромный, полагая, что виконтессе, вероятно, известна причина визита, тогда как виконтесса тщетно старалась угадать ее. Г-жа де Босеан в своем представлении связывала г-на де Нюэйля с людьми, которых он даже не знал, терялась в нелепых догадках и задавала себе вопрос, видела ли она его когда-нибудь. Самое искреннее или самое искусное письмо любви не могло произвести того впечатления, какое произвела эта своеобразная неразрешимая загадка, к которой то и дело возвращались мысли г-жи де Босеан.

Узнав о согласии виконтессы принять его, Гастон пришел в восторг от того, что так быстро добился страстно желаемого счастья, но был сильно смущен, не зная, как завершить свой маневр.

— Ах, только бы увидеть ее, — повторял он, одеваясь. — Увидеть ее — это самое главное!

Гастон надеялся, что, перешагнув порог Курселя, он найдет способ развязать гордиев узел, завязанный им самим. Он принадлежал к тем людям, которые, веря во всемогущество случая, всегда идут вперед и в последнюю минуту, очутившись лицом к лицу с опасностью, вдохновляются ею и находят в себе силы преодолеть ее. Он решил одеться особенно тщательно. По обыкновению молодых людей, он воображал, будто его успех зависит от того, как лежит завиток волос, не зная, что в юноше все чарует и привлекает. Впрочем, незаурядных женщин, подобных г-же де Босеан, можно пленить только чарами ума и благородством характера. Возвышенный характер приятен для их самолюбия, сулит возвышенную страсть и кажется способным удовлетворить запросам их сердца. Ум в мужчине доставляет им развлечение, отвечает вкусам их изысканной натуры, — им кажется, что они поняты. Разве не все женщины желают, чтобы их занимали, понимали и обожали? Но только хорошо зная жизнь, усвоишь, что высшее кокетство — не щеголять при первой встрече ни своим нарядом, ни своим умом. Когда мы становимся достаточно проницательны и могли бы действовать как тонкие политики, мы уже слишком стары, чтобы воспользоваться нашим опытом. Гастон, не надеясь на обаяние своего ума, старался произвести впечатление внешностью, да и г-жа де Босеан тоже инстинктивно внесла особую изысканность в свой туалет и, заботливо укладывая волосы, оправдывалась перед собой: «Все же незачем быть пугалом».

На всем облике, складе ума и манерах Гастона лежал отпечаток какой-то своеобразной наивности, — она придавала особую прелесть и самым обыденным его движениям и мыслям, позволяла ему безнаказанно высказывать все, что угодно. Он был образован, проницателен, у него было приятное и подвижное лицо, отражавшее впечатлительную душу. Живой, чистосердечный взгляд его был исполнен непритворной нежности и страсти. Решение, которое он принял, переступив порог Курселя, вполне гармонировало с его открытым характером и пылким воображением. Хотя любовь придает смелости, сердце у него трепетало, когда, пройдя через внутренний двор, где был разбит английский сад, он вошел в зал и слуга, спросив его имя, пошел доложить, а затем вернулся за ним.

— Барон де Нюэйль!

Гастон вошел медленно, но довольно непринужденно, что особенно трудно, когда в гостиной не двадцать женщин, а только одна. В уголке, где пылал, несмотря на летнее время, яркий огонь и с камина два канделябра проливали мягкий свет, он увидел молодую женщину в модном кресле с очень высокой спинкой и низким сиденьем, позволявшим ей принимать разнообразные грациозные и изящные позы: то опускать голову, то склонять ее набок или медлительно подымать, словно под тяжестью большого бремени; скрещивать ножки, слегка показывать их и снова прятать под складками длинного черного платья. Виконтесса протянула руку, чтобы положить на круглый столик книгу, которую читала, но так как при этом она повернула голову в сторону Гастона де Нюэйля, то книга, положенная на край стола, соскользнула и упала между столом и креслом. Не обратив внимания на книгу, молодая женщина выпрямилась и едва заметно, почти не приподымаясь с кресла, в котором она утопала, ответила на поклон гостя. Она наклонилась к огню и быстро помешала угли; потом подняла перчатку, небрежно надела ее на левую руку, бросила было взгляд в поисках второй перчатки, но не нашла, и белоснежной правой рукой, почти прозрачной, без колец, хрупкой, с удлиненными пальцами и розовыми ногтями безупречной овальной формы, она указала незнакомому посетителю на стул, приглашая сесть. Когда Гастон сел, она с неописуемым изяществом, кокетливо и вопросительно повернула голову в его сторону; этот поворот головы, выражавший благосклонность, был одним из тех грациозных, хотя и заученных движений, которые вырабатываются благодаря воспитанию и привычке к жизни, полной изящества. Гамма непрерывных и плавных движений очаровала Гастона тем оттенком изысканной небрежности, какой красивая женщина придает аристократическим манерам высшего круга. Г-жа де Босеан так отличалась от тех мумий, среди которых ему пришлось больше двух месяцев прожить изгнанником в глуши Нормандии, что она мгновенно стала олицетворением его мечтаний; да и всех женщин, встречавшихся ему прежде, она затмила своим несравненным совершенством. Эта женщина и эта гостиная, убранная, как гостиные Сен-Жерменского предместья, полная дорогих безделушек, разбросанных по столам, полная книг и цветов, вновь вернули его в Париж. Его ноги погружались в настоящий парижский ковер, он снова видел перед собою знакомый облик хрупкой парижанки, ее пленительную грацию, чуждую надуманных поз, которые так невыгодно отличают провинциалок.