Визуализатор - Михаил Рощин

Он произнёс, уже намного спокойнее: – На сегодня всё. Идите работать.

Подчинённые безропотно поднялись со своих мест и стайкой потянулись к двери, никто не хотел задерживаться тут дольше необходимого. Внезапно в тишине вновь раздался голос Шефа:

– Кальнов, останься.

Максим замер. Общаться с начальником, когда он в таком настроении, хотелось меньше всего. Проходящие мимо коллеги сочувственно улыбнулись, кто-то скорбно покачал головой.

Наконец, последний из них вышел, закрыв за собой дверь. Максим остался с Шефом один на один. Молча стоял на своём месте, там, где его застало распоряжение начальника.

Тот внимательно смотрел на Максима, как будто видел его впервые в жизни.

– Ты ведь недавно у нас работаешь, да?

Максим кивнул, но так и остался стоять.

– Садись, надо поговорить. Есть для тебя отдельное задание.

Молодой человек присел на боковой стул, приготовился слушать. Шеф еще раз внимательно посмотрел на него. Затем набрал в легкие воздуха, шумно выдохнул и произнёс себе под нос, как бы договариваясь о чем-то с самим собой.

– А, черт с ним. Была не была…

***

Максим уже бывал в этом кабинете тет-а-тет с шефом. Но еще никогда не приходилось оставаться после совещания, это было странно и необычно. Как правило, в середине дня, когда люди начинают немного расслабляться к обеду, раздавался звонок внутреннего телефона и секретарша Света вызывала кого-то из сотрудников на ковёр. Такое же несколько раз случалось и с Максимом. Но чтобы вот так сразу, с утра, получить нагоняй – к этому Максим не был морально готов.

Однако, ситуация не была похожей на обычную. Шеф вёл себя спокойно, дождался, пока все выйдут, и только потом начал говорить – совершенно спокойным, ровным голосом, какого Максим еще ни разу не слышал. Он даже раньше ни разу не задумывался, а может ли его начальник разговаривать спокойно? Как оказалось, может.

– Тебя ведь зовут Максим, не так ли? – немного вкрадчиво спросил Шеф.

Тот кивнул.

– Для тебя, Максим, у меня будет особое задание. Ты когда-нибудь брал интервью?

Молодой человек отрицательно покачал головой.

– Ты вообще говорить-то умеешь? Или ты немой?

– Да. То есть нет. – растерялся Максим. – То есть, да, умею говорить.

– Вот и хорошо. – обрадовался Шеф. – Тебе нужно будет взять интервью у одного человека. А если не умеешь разговаривать, то ничего и не получится.

Максим немного опешил. Он никак не ожидал именно такого задания. В лучшем случае, написать какую-нибудь статью вместо внезапно заболевшего сотрудника. Но брать интервью – такое поручали уже опытным репортёрам, каковым он себя ну никак не считал.

Шеф тем временем продолжал: – Может быть, ты слышал: пару недель назад освободили от изоляции одного человека.

С этими словами он извлёк из ящика стола недавний номер одного из конкурирующих изданий.

– Вот, посмотри. Выпуск двухдневной давности, от понедельника. Это у меня не с целью плагиата, просто купил почитать, – подмигнул он Максиму, – уже многие газеты начали писать об этом, да всё почти одно и то же.

Максим взял в руки газету, развернул её перед собой. Шеф, между тем, продолжал:

– Человек отбывает пожизненное наказание. За последние тридцать лет он не виделся ни с одной живой душой.

На первой странице газеты крупным шрифтом значилось: «Иван Шлыков. Изоляция закончена!».

Максим поднял глаза. Сразу было понятно, что он не имеет ни малейшего представления о теме разговора.

– А кто это такой, Иван Шлыков? – спросил он.

Шеф откинулся на спинке кресла, на несколько секунд задумался. Взгляд его поднялся кверху, вспоминая что-то очень далёкое.

– Тогда еще я был подростком, когда на всю страну прогремело дело Шлыкова. Подробностей сейчас уже не вспомню. Но практически все знакомые мне люди интересовались этим делом. То ли он был маньяком, то ли наёмным убийцей… Не могу сказать точно. Я тогда мало интересовался событиями, которые не касались меня лично. Но дело не в этом.

Максим, с газетой в руках, чуть наклонился вперёд, приготовился слушать. Шеф продолжал, уже тише:

– Поговаривают, что он был приговорён к изоляции не просто так. Большая часть материалов исчезла или утеряна за тридцать лет, а может быть, это просто официальная отговорка. То, что есть в свободном доступе в архивах, практически не проливает свет на эту историю. Это было крупное дело, и довольно тёмное, осталось много пробелов. Поэтому все хотят первыми осветить эту тему в печати. Наверняка, кто-то из «наших коллег» – тут он хмыкнул, – уже планирует своё собственное журналистское расследование.

Максим не перебивал Шефа, продолжая сжимать газету в руках.

– Но, насколько мне известно, все столкнулись с проблемой. Всего одной, но довольно серьезной. – Шеф сделал многозначительную паузу. – Шлыков ни с кем не хочет говорить.

– Ну… может он не хочет раскрывать всю правду о себе – предположил Максим.

Шеф покачал головой.

– Как мне шепнули хорошие люди, он просто всех игнорирует, даже не отвечает на вопросы. Наши «первополосники» уже к нему ездили. Да, что греха таить, и я пробовал, да всё без толку.

Он встал из-за стола, обошел его и присел на край, поближе к Максиму. Голос его стал еще тише.

– Когда я к нему приехал, он также хранил молчание. Не знаю, может, по случайности, или еще по какой причине, у меня с собой оказался один выпуск нашей газеты. Я тоже внутренне был готов к отказу, но он внезапно заговорил. Попросил нашу газету, посмотреть. Читать её он даже не начал, просто пролистал. Замедлился только на одной странице, ткнул пальцем в маленькую колонку в конце. «Кто это написал?» – спрашивает – «С ним буду общаться». И газету мне вернул. Догадываешься, чья была колонка?

В горле Максима вдруг пересохло, он попытался ответить, но внятных звуков не получились. В итоге, он только кивнул.

– Так что у тебя наметилось задание. От основной работы я тебя освобождаю, вообще можешь хоть домой идти. Почитай про него, подумай, что спросить. Всё на твоё усмотрение. А завтра с утра заедешь, возьмёшь редакционную машину и поедешь в тюрьму. Я уже позвонил куда нужно, тебя пропустят. Поговори с ним, выясни, сколько сможешь. Материал должен быть еще тот…

Максим вернул Шефу газету, встал и молча направился к двери. Уже взявшись за ручку, он услышал голос редактора:

– Ты только пока не говори никому, ладно.

***

Пожизненное заключение с обязательной тридцатилетней изоляцией – таково было наказание Ивана Шлыкова. Тридцать лет назад, после допросов, сбора улик, длительного судебного заседания, его поместили в эту камеру. Жизнь здесь тянулась скучно и однообразно. День начинался с включения тусклого светильника под потолком, а заканчивался с отбоем. Камерой была маленькая комната, два на четыре метра, без окон. При включенном освещении становилось видно скудное убранство помещения. Узкая кровать вдоль стены, унитаз, совмещенный с умывальником – в углу. Три стены были пусты, лишь исчерчены старыми и непонятными надписями бывших обитателей. Посреди четвертой стены находилась железная дверь, с маленьким прорезанным окошком для подачи еды, которое всегда было закрыто.

Режим дня, как и недели, как и месяца – был далёк от разнообразия. Приём безвкусной еды трижды в сутки. Два раза в неделю – обязательный душ. Раз в неделю – вместе с едой появлялась случайная книга из тюремной библиотеки. Раз в месяц – часовая прогулка на свежем воздухе. Просто открывался замок на двери, она распахивалась и застывала в молчаливом ожидании. Если выйти, то оказывался в коротком мрачном коридоре. Дверь слева всегда была закрыта, дверь справа – в неё нужно было войти, после чего она захлопывалась. Прогулкой называли нахождение в бетонной яме, где вместо потолка было небо, отгороженное решеткой. Целый час он мог наслаждаться свежим воздухом и слышать звуки из внешнего мира. В это же время в камере производился обыск, уборка и смена белья. Он никогда не встречал людей, делавших эту работу. Он знал, что за ним наблюдают, через глазок висящей в углу камеры наблюдения. Но он даже не подавал виду, что его это беспокоит. В изоляции нельзя сдаваться. Иначе разум очень быстро давал трещину и человек терял связь с реальностью. А дальше только два пути: или в петлю, или в психушку. Но Иван знал – скоро всё должно было закончится.

Срок его изоляции подошел к концу. В этот день он встретил первых людей за последние годы. Дверь его камеры открылась, на пороге стояли двое охранников. Один со стороны наблюдал за ними, пока второй одевал наручника. Его перевели в другую камеру, и он получил статус обычного заключенного. Ему было разрешено читать свежую прессу, раз в неделю смотреть телевизор, и, самое главное – принимать посетителей.