Летопись Третьего мира Ч.5 История Тоурен (СИ) - Мария Версон

Я не уверен, знал ли это Ирл, но я прекрасно помню тот день, когда видел маму. Я видел ещё и слышал её, так четко, как больше не мог слышать вообще ещё почти шестьдесят лет. Я помнил слова Ирла о том, что я никогда не смогу стать настоящим змеем рода Одера. Я познал эмоцию. И ею был страх.

Не знаю, на что рассчитывал мой рыжеволосый учитель. Может, он думал, что это воспоминание сотрется, потеряется среди сот тысяч дней и часов одиночества и тьмы, но нет, оно оказалось слишком сильным.

Много времени я думал над тем, есть ли способ убить в себе это, но ответ приходил раньше, чем я успевал додумать вопрос: я по-прежнему боялся, и со временем я понял чего же именно. Я боялся тени.

Не темноты, а именно тени. Чьей-то шевелящееся, передвигающейся тени. Всякий раз, когда Ирл разжигал свой красный огонь, я начинал бояться собственной тени. И не просто шугаться и закрывать глаза: моя кровь начинала теплеть, я снова чувствовал холод и даже слышал биение своего сердца.

Вскоре Ирл вовсе перестал освещать нам путь во тьме пещер.

11 э 1164 год

Ирл наконец решил покинуть ту смрадную пещеру, и мы снова отправились плутать по извилистым тоннелям, изредка выбираясь на поверхность, чтобы пополнить припасы.

За несколько лет проживания… нет, существования здесь мне так и не удалось как следует исследовать бесконечное множество тоннелей и проходов нашего места обитания. Мой воспитатель никогда не отпускал меня далеко, но даже в те редкие моменты, когда горел свет, мне удавалось отвлечься от всегда охватывавшего меня страха перед тенью и обратить внимание на то, что всё это время было вокруг меня.

Я до сих пор не могу с уверенностью сказать, было ли увидено истинным, или же всё, что мне удалось запомнить, являлось плодом моего разросшегося воображения, но я готов поклясться, что видел в этих пещерах следы давно ушедшей отсюда жизни.

Изредка, краем глаза я замечал ровные стены с выгравированными на них, стертыми годами и сыростью, но все ещё видными и даже различимыми письменами и рисунками. На них изображались непонятные мне по сей день круглые символы разной толщины и размера, и рисунки показывали мне неизвестных существ.

Иногда я видел тянущиеся во тьму бездны круглые рифленые колонны, растущие из грубого свода пещеры и уходящие вниз, в пропасть.

Я не знал, что за существа могли здесь обитать, а Ирл никак не комментировал ярко выраженное на моем лице любопытство. Лишь однажды, уже когда мы поднимались из недр ненавистного мне убежища, и я уже чувствовал на себе дыхания сквозного ветра, феникс приостановился у одной из выпирающих из пола и будто росших из неё плит, присел рядом с ней и, положив на неё руку, снова обратился к самому себе:

- Я не видел вас уже много тысячелетий. – Он невесело ухмыльнулся, словно когда-то приложил руку к произошедшему в этих пещерах, но его последующие слова обратили в прах мою догадку. – Народ, который никогда не знал жизни. Ричи, - он редко обращался ко мне по имени, и всегда мне было приятно его слышать, - перед тобой один из немногочисленных безмолвных народов. Так их когда-то прозвала твоя мать.

При упоминании о ней по моей спине всегда искрой пробегал холодок любопытства.

- Они не живут. Именно так, они просто не живут в том понимании, к которому мы привыкли. Но я бы не рискнул назвать их… неживыми. Они, Ричи. – Он повернулся ко мне и посмотрел в глаза. – Они – ярчайший пример того, каким должно быть сознание истинного змея. Они не имеют тел, они изолированы друг от друга, они неспособны общаться, но они мыслят. Эти письмена… взгляни.

Ирл поднес неярко светящийся кулак поближе к камню, и я ахнул: в самом низу, у серого камня, по которому мы шли, тихо осыпалась пыль, а на плите появлялся новый изогнутый круглый символ.

У меня сердце замерло, и я не сумел скрыть своего восторга и удивления, чем раздосадовал воспитателя, но он, сквозь плотно сжатые зубы сдержал свое негодование.

- Прирожденные философы, не знающие ничего о мире, но размышляющие о нем. Чистый разум. Они – то, чем должен становиться любой из рода Одера. Таким должен стать ты.

Я понимал, к чему клонит Ирл, но моя наполненная восторгом голова отказывалась принять это. Для меня это был всего лишь камень, каким-то чудом способный создавать новые рисунки и письмена. Но никто и ничто, даже суровый нрав первого из элементалей огня не смог бы заставить меня желать себе подобного. Быть просто камнем, пусть даже он способен мыслить.

Через много часов мы выбрались на поверхность, и Ирл с легкой тенью удовлетворения на лице сообщил о том, что «волна» миновала.

Я вышел вслед за ним и увидел мёртвое поле, или поле мёртвых, или оба этих понятия смешались и вылились в то, что предстало предо мной. Местность походила на золотисто-белые болота, с желтой водой и растущими из неё сухими растениями. С первого взгляда я бы никогда и не подумал, что эти песочного цвета колосья и ветки в действительности являются чьими-то останками. На эту мысль меня натолкнул мой нос.

Ирл нахмурился, понимая, что я догадываюсь о том, что вижу, но его тревожил не пейзаж, а исключительно я и моя голова, с мелькающими в ней в ней предположениями о событиях, имевших место быть здесь.

- Не было здесь боя. – Феникс словно читал мои мысли и чаще всего опровергал их. – Как не было, нет и никогда не будет таких болот, равно как и выглядывающих из трясины останков существ из чистого золота. Это лишь последствия прошедшей волны, они сотрутся, как только начнет надвигаться новая.

Я, должно быть, выглядел очень озадаченным, раз Ирл решил продолжить объяснение.

- Я не знаю, что это за волны, они появились вскоре после восстания Ди. Я много думал об этом, и меня страшит одна только мысль о том, что разрыв нашей с ним связи мог послужить толчком такого рода аномалии. Но это возможно. Я хочу, чтобы ты понимал, Ричи, что для могущественного элементаля, каким ты когда-нибудь станешь, нет ничего важнее поддержания баланса системы. То, что ты видишь, - он окинул взглядом раскинувшуюся перед нами долину, - может быть следствием взаимоуничтожения двух элементалей-первооснов. За каких-то два или три года появляются и исчезают новые земли и народы, их населяющие. Быть может, одно наше мгновение тянется для них годы, или же их время возникает из неоткуда и им на существования дается всего одно мгновение – момент их неминуемой гибели. Вспомни, когда мы спускались в эту пещеры, здесь не было ничего, кроме серого камня, выглядывающего из-за облаков.

Я не моргая смотрел на воспитателя и жадно впитывал каждое его слово, и впервые мне пришло в голову, что даже один из создателей мира может не знать что происходит с его детищем.