Инкские войны. Incas - Игорь Олен

Рассеялись облака средь скал, над коими плыли кондоры. Има-сýмак плела венки на нечастых лугах.

Выше – тучи с ветрами, и Има-сýмак хныкала, что, мол, «щиплет». Выли метели, все тогда падали и лежали, пока не являлось солнце… В сумраке проходили кручей, инка-по-милости Йáкак сбросил кого-то, видела Има-сýмак.

За перевалом – вниз, вниз к долине с речкой… Вдоль дорог часто сидели по одному-два люди, как бы «гонцы»… Шли строем, грязным, неровным. Встретив лам с ношей, дикая вздумала их убить камнями. Звери плевались, ибо привыкли драться слюной «в зобу, выплёвывая в того, кто ближе, чтоб попасть прямо в глаз, не куда-либо». Испуганная, вскочила она на камень, где был гонец в тюрбане. Вáрак согнал её.

Ночевали на станциях, сложенных камнем, крытых соломой. Инки-по-милости и вожди – внутри, воины – под навесом.

Речка в долине всё приближалась…

Справа и слева выросли стены дикого камня. Пленные озирались. На площади, где отряд путь кончил, высились на платформах здания под соломенной кровлей. Множество златоухих было близ старца на золотом седалище. Йáкак шёл с криками:

– Инка великий наш Титу Йáвар! Ты властелин Востока! Жизнь тебе! Слава да изойдёт к тебе из Трёх Пещер! Вернулись мы, утвердившие в диких власть сынов Солнца. Вожди покорённых племён с дарами!

Сгорбившись от животного страха, пленные нанесли корзин с плодами, клетки с животными и мешки с изумрудами.

Вспыхнули нити в косах наместника, искрились золотые орнаменты на рубахе. Глашатай выкрикнул:

– Слово Инки! Подвиги ваши достойны предков, подданных моего отца Йáвар Вáкака, бывшего повелителя всех Сторон! Больше дикие не придут к нам с войнами. Слово Инки! Лучших я отошлю к Дню Ясному5 для наград. Честь Солнцу и и Трём Пещерам Паукар-тáмпу! Айау-хайли!

Воины отвечали: – Хайли!

Длинная скатерть легла на площадь. Лучшие воины стали пить с инками, вспоминая сраженья. Женщины пили тоже.

Видела Има-сýмак стены с одеждами на крючках, крышу из тростника-соломы, ложе из шкур; бил в клиновидные окна солнце. Сунувшись в три отверстия шерстяного мешка, бывшего, в вариациях, одеяньем андских народов, дикая уцепилась в балку, чтобы ногами откинуть в конце концов полог перед собой… Илльи!!! Там тоже комната! По столбу в середине ползут вверх ленты; пол под паласом.

В низенькой третьей комнате, устланной ламьей шкурой, ел кашу мальчик.

– Маленький муравьед, кто ты? Я Има-сýмак из Мусу-Мýсу.

– А я не маленький. Я Печута. А ты наложница. Мать выйдет из-под земли, прибьёт тебя.

Она выбежала от страха.

Общий двор замкнут общей стеной, домá кругом. В ямках, чтоб не сбежали, – дети, чем-то играют. Много простора, света; нет мошек, змей, не прыгнет с ветвей ягуар… Прекрасно!

Рослая девочка повлекла Има-сýмак. – Переоденься: ты обрядилась, точно мужчина.

– Что?! – отбивалась та и ругалась. Но вдруг увидела тонкошерстный наряд, сандалии с ремешками. Волосы девочка убрала особо, очень красиво.

– Наш народ, он из лучших главного Инки; женщины наши причёсываются вот так… или побьют, знай. Ты стала наша… Ты и наложница господина над сотней – нам всем пример, общинницам.

Има-сýмак, набросив ликлю6, положенную андским женщинам, вышла гулять.

На площади за стеной квартала высилась пирамида из трёх платформ одна над другой. Она влезла по каменной древней лестнице. Каменный плоский верх был тёпл, ветер трепал подол. Медленно она выпрямилась во весь рост.

Горы теснили всхолмления, вился тракт. Террасами нисходили поля. Вниз за селением за садами взблёскивала речка. Возле хранилищ что-то таскали.

Как хорошо! Как славно! Славного инкапаруна съела она! Он бог, дал счастье! Вытащив из-за ворота, Има-сýмак погладила и упрятала его снова.

Илльи!! Хозяин? С кем он?!

Дикая поскакала вниз, где старик с красным носом, выскочив, повалил и ударил её.

– Сквернавка! Что делала?! Храм поганила?! Получай, тварь поганая!!

Вáрак, быстро шагнув, сдержал палку. – Бьёшь её, Умпу, жрец? Моя женщина!

– Вáрак, ты? Ты курака стал?! Господин стал? Ровня?!! – и жрец ощерился. – Девку спалим! Да, вечером!!! – заорал он, ткнув её палкой. – Взошла на священный дом Солнца!! Вот ты какую взял, вождь из черни! Скажешь что?

Сотник придерживал мальчика, рвавшегося к дикой.

– Пóкес такого не знали!! – дёргал жрец палкой. – Добрый огонь зажжём, чтобы сжечь её!

– Глупая, – бросил Вáрак, – не понимает…

– А нарядил как знатную? Я от предков курака вот! Но моя жена ходит бедно.

– Я из страны Мусу-Мýсу; есть изумруды, шкуры…

Сморкаясь, жрец двинул в дом сотника, взял мешок отступного и, выпив, бросил: – Если собака по недомыслию храм обмочит, что за спрос? Накажи дуру всё-таки.

Има-сýмак лежала, когда её муж привёл мальчика в старой робе, хрупкого, большеглазого.

– Это Чавча, сын воина. Ты его с твоим родом съела. Дай ему кость, иль стукну.

Дать… а как жить потом? Где найти бога нового?

Мальчик ждал.

Она вынула позвонок, журча: – Инкапаруна отец твой вкусный! Кровь была вкусная! У людей мусу-мусу он – как Уху-Уху, как Маморé, как… – она указала пик вдали.

– Твой отец им стал бог, – кончил Вáрак. – Которых сжирают, те не кричат – те боги.

ГЛАВА ВТОРАЯ

завязывающая сюжетные узлы таких величин, что вблизи охватить совокупность их невозможно, и увлекающая описанием

Града Куско…

Птицы щурились, проносясь над ним, и, ослепнув от блеска, падали. Глазом кондора, ухом кондора, клювом кондора, рухнувшего в век царствованья Тýпак Инки Йупанки на главную пл. Восторга и Ликования, ознакомимся с Пупом Мира.

Солнце сияет. Пахнет пустынями и лесами, сходно и скалами: почвы всех сторон света смешаны здесь намеренно. Окоём – пирамиды. С севера, что левей, Касáна – «Обликом Леденящая». Правая, древняя Кора-Кора, или «Лугá», – в низине. Дальше, восточней – зáмки Имперского Арсенала, Города Виракочи, так называемого Большого Замка и остальных громад. К югу – весь золотой, в смарагдах, сверкающий Дом Избранниц и блок фундаментов под строительство.

Кондор вздрогнул… и встал на лапы, глядя из набежавших толп на сияние в кровлях, сложенных из соломы, балок из золота, серебра, электра…

Кондор взлетает…

Виден ручей, делящий площадь надвое…

Люд в улочках…

На востоке ручей двоится, и городской квартал Пумий Хвост – в развилке.

Над городом – Саксавáман, холм с крепостью.

Каменные кварталы сходят в предместья рощами; дальше средь полей – тракты в четыре стороны, горы, холмы и храмы…

Бликнуло в клубах пыли что-то на севере, приближающееся спешно…

И кондор с клёкотом заскользил вдаль.

Много руканцев – царских носильщиков – мчались с носилками по имперскому тракту перед отставшей колонной воинов в чёрном, секироносцев. Кнут вился в воздухе, подгоняя; с пенным ртом, мчал гонец без тюрбана, сползшего в гонке. Он горбился, слыша крик:

– Сын ламы!! Медлишь?! Дуй, иль владыка окажется в Куско прежде!

Встречные бухались и окутывались пылью.

Мчали к предместьям. От воплей личности на носилках вскинулись ламы подле обочин.

– Мы будем первые!

Кнут ожёг тела. Ойкнув, вывалился руканец.

Гонец меж тем пересёк ручей, трубя в раковину.

– Стой, гуанако7!!

И гонец рухнул на площади.

Вмиг носильщики перешли на шаг.

Мелкий, старообразный мужчина, сойдя по спинам, ему подставленным, и откинув кнут, захромал вперёд, поддавая подолу чёрной рубахи острым коленом. Руки с браслетом мечены шрамами. Семицветной тесьмой сжата стриженая головка. Лоб – в бахроме красных нитей; ниже – пронзительный, резкий взор, выше – два маховых чёрно-белых пера коре-кенке, сказочной птицы. До плеч почти с ушей виснут диски золота, ни один в Четырёх Сторонах не имел дисков бóльших.

– Что, раб, за весть принёс?

Но гонец прижал к себе сумку с почтой и не ответил. Мужчина зá ухо приподнял его.

– Знаешь службу. Пить с тобой будем на празднике!

Группа женщин в ликлях-накидках засеменила от знати под топот гвардии, выбежавшей на площадь. Круглая и румяная от волнения дама запричитала:

– Ты не был год! Воюешь?! А здесь детей твоих убивают, кондор упал, ты знаешь? Это к несчастью… Ты, верно, там не воюешь? Тешишься с девками? Так, Тýпак Инка?! Ответь мне! Что ты ответишь?

– Ты на сносях, божественная Мама Óкльо, сестра-супруга? – бросил мужчина и, оглядев её, двинул к гвардии, задыхавшейся после бега.

То были инки в чёрном, с круглыми маленькими щитами, все сплошь с секирами, златоухие (их обязывали растягивать мочки золотом; и размер золотого кружка означал ранг носителя).

– Бросили нас?! Отстали?! – слышала гвардия. – Видеть вас не хотим! – Ругатель зло захромал прочь.