Феномен советской украинизации 1920-1930 годы - Елена Борисёнок

Современные украинские ученые достаточно подробно анализируют законодательные акты и основные мероприятия по развертыванию украинизации. Приводятся статистические данные, убедительно свидетельствующие о росте удельного веса украинцев в партийных организациях, в советских учреждениях, учебных заведениях и т. п. Отмечаются новые «оригинальные явления» в украинской литературе и искусстве{31}. Имеется опыт рассмотрения процесса украинизации в отдельных регионах республики{32} и за ее пределами, в местах компактного проживания украинского населения в других республиках СССР{33}.

Историки отмечают принципиальные изменения, произошедшие в национальной политике центра в начале 1930-х гг. Если в период нэпа утвердилась «независимость, децентрализация управления культурой», все сферы которой находились в компетенции республиканских народных комиссариатов просвещения, то рубеж 1920-1930-х гг. стал временем унификации культурного строительства{34}. Основной опасностью стал считаться «местный национализм». Разгром «национальных уклонов» знаменовал собой переход от «либерального периода нэпа к эпохе террора и открыто имперской политике»{35}. В данной связи главное внимание в украинской исторической литературе уделяется партийным чисткам 1933-1934 гг. и массовым репрессиям против «украинских националистов», обвиненных в срыве хлебозаготовок, которые привели к голоду на Украине в 1932-1933 гг. Весьма подробно об этом пишут В. Пристайко и Ю. Шаповал{36}. Они доказывают, что украинская интеллигенция была практически уничтожена, руководившие украинизацией партийные и советские работники арестованы, расстреляны либо сосланы. Под жесткий партийный контроль были поставлены средства массовой информации, книгоиздательская деятельность, учебные и культурно-просветительные учреждения.

В данной связи особое внимание уделяется голоду 1932-1933 гг. на Украине. Ю.И. Шаповал подчеркивает его «анти-украинскость»{37}. По его мнению, московское руководство помнило о крестьянском сопротивлении на Украине 1930-1931 гг., «когда против „великого перелома“ воевали целыми селами»{38}. «Это было сознательное и продуманное решение, имевшее одной из целей поставить Украину на колени, – пишет Шаповал. – Именно оно стало фатальным для нашего народа. Именно оно абсолютно подпадает под определение понятия „геноцид“, принятое международным сообществом»{39}.

Завершение украинизации обычно датируется 1938 г., когда «сталинское руководство взяло курс на ускорение ассимиляции». Сюда относят издание центральных и областных русскоязычных газет, создание комиссии по новому украинскому правописанию, введение обязательного изучения русского языка в начальных школах со второго класса{40}.

Таким образом, украинизация рассматривается современными исследователями как один из важнейших факторов общеполитического развития межвоенной Украины. Введено в научный оборот большое количество нового фактического материала. Делаются попытки соотнести украинизацию с национально-культурным возрождением 1920-х гг. и противопоставить русификации 1930-х, а также включить эти процессы в общий контекст цивилизационной истории Украины{41}. Однако современные украинские историки рассматривают украинизацию исключительно как политику в сфере языка, культуры, науки, просвещения, не затрагивая ее экономические и социальные аспекты. Официальная партийная политика, по мнению украинских ученых, являлась в значительной мере реакцией на активизацию национальных процессов в стране и обладала по преимуществу регулирующими функциями. Но так как основное внимание украинских историков уделяется выработке концепции национальной истории, это обстоятельство зачастую мешает объективно соотнести события, имевшие место на Украине, с общесоюзными тенденциями. При этом часто таким общесоюзным тенденциям, как усиление централизации и репрессий, придается регионально-национальный характер. В то же время исследователям удалось в целом верно оценить причины украинизации, выявить различные позиции украинских большевиков по отношению к национальной политике.

К сожалению, среди российских историков, в отличие от их украинских коллег, тема украинизации не пользуется популярностью. «Центристский» взгляд на историю России, обусловленный особенностями советского научно-информационного пространства, продолжает господствовать. Объясняется это тем, что в советское время центры по изучению истории народов СССР сосредотачивались на местах, т. е. в самих союзных республиках, поэтому после распада Союза российские научные центры столкнулись с нехваткой «узких» специалистов (по истории Украины, Белоруссии и т. д.). Такая ситуация надолго определила специфику исторической проблематики: для российской историографии характерен взгляд «сверху вниз», из центра на республики, в связи с чем обычно ставятся вопросы влияния государства на национальные, экономические, социальные, культурные процессы в республиках. В то же время ощущается дефицит работ, непосредственно посвященных украинской тематике, особенно касающихся межвоенного периода и украинизации{42}.Следует все же упомянуть о взглядах российских историков на проблемы, так или иначе затрагивающие тему украинизации. Например, крупным проблемным блоком, активно разрабатывающимся в последние годы, является анализ обоюдного влияния двух важнейших внутриполитических факторов: политики большевистского центра и «окраинного национализма». Вопрос о степени зрелости украинского национального движения рассматривается по-разному. С точки зрения одних исследователей (И.В. Михутина), до революции носители национальной идеи находились среди своих земляков в меньшинстве и формированию украинского самосознания способствовала советская власть, осуществившая национально-территориальные постулаты дореволюционного украинского движения{43}.

Другие исследователи признают существование национальных движений и связанных с ними центробежных тенденций, имевших важное значение для судеб различных территорий бывшей Российской империи. В этой связи следует отметить важную тенденцию в российской историографии, связанную с попытками рассмотреть «характер психосоциального симбиоза социализма и национализма в русской революции»{44}.

В.П. Булдаков считает, что местные национальные партии возникали ранее общероссийских, что было связано с «упреждающей и небескорыстной реакцией национализма расколотых и угнетенных народов на грядущие геополитические подвижки в мире». При этом такие партии зачастую именовались социалистическими, что, в свою очередь, отражало процесс «взрывоопасного соединения социалистической доктринальности с растущей этнической нетерпимостью»{45}.Рассматривая межнациональные столкновения в стране в период революции, Булдаков делает вывод о том, что в национальных движениях относительно силен оказался культурно-автономистский компонент, тогда как собственно уровень сепаратизма был «поразительно мал». «Окраинный национализм», по мнению ученого, набирал силу по мере «солдатизации» национальных движений, когда внутри страны происходило увеличение массы вооруженных маргиналов: именно солдатская масса с какого-то момента диктовала украинской Центральной Раде свои правила игры. В то же время окраинный национализм подогревался и аграрным вопросом, «придававшим крестьянскому движению шовинистические формы»{46}. Однако «только приход к власти большевиков подтолкнул местных националистов к шагам по национально-государственному отмежеванию от российской анархии»{47}.

В то же время, поднимая вопрос о соотнесении роли национального и политического факторов в период революции и Гражданской войны, российские исследователи подчеркивают значение политической борьбы за власть в этот период. СВ. Чешко считает, что во время Гражданской войны происходила именно «гражданская война, в которой никто никого не завоевывал, – политическая борьба с помощью оружия», поэтому независимые национальные государства, образовавшиеся в результате распада Российской империи, следует рассматривать прежде всего как продукт политической дестабилизации страны, а политику большевиков -как производную от чисто политической борьбы, а не как внешнюю экспансию в отношении этих независимых национальных государств{48}.

Кроме того, на судьбу образовавшихся в результате крушения Российской империи национальных государств существенное влияние оказал внешнеполитический фактор. Пример Украины здесь весьма ярок: в условиях ожесточенной борьбы за власть большевики должны были проявить особую гибкость в своей тактике в отношении национальных сил в связи с заинтересованностью польских политических и военных кругов в украинском вопросе. Г.Ф. Матвеев обращает внимание на особый интерес, который вызывало у «начальника» польского государства Ю. Пилсудского развитие событий в Литве и Украине. Последние могли сыграть роль щита между белой или красной Россией и независимой Польшей, поэтому сотрудничество на антироссийской основе Польши с УНР, а затем тесные контакты поляков с украинской военной эмиграцией требовали от большевиков неусыпного внимания{49}.