Повелители камней - Патриция Маллен

Когда Ньял вернулся из сарая, кузнец выбрал три тяжелых железных слитка и положил их на угли горна.

— Это смесь, которая даст железу силу и гибкость, — сказал гном. — Для придания лезвию остроты я использую слиток Моерского Укрепления, будь они там все прокляты. Слиток из Аргонтелльской равнины согнет и одолеет силу большую, чем его собственная. А этот, — он указал па странно черный и тяжелый кусок железа, — этот из рудника гномов здесь, в Троллевых горах. Он соединит все слитки и даст мечу жизнь.

Мехи, громоздкие и старые, совсем не желали, чтобы их качали. Ньял сбросил с себя куртку и налег на шест. Он толкал его и тянул на себя и скоро взмок от жары.

Когда слитки тускло засветились, кузнец вытащил их из огня и ковал каждый до тех пор, пока они не стали длинными и тонкими. Затем он ловко сложил их друг на друга и положил ребром на угли.

— Теперь качай как следует, юноша из рода Кровелла! — сказал он. — Металл должен петь в огне!

Ньял качал и качал, пока горн не взревел.

Когда кузнец наконец выхватил заготовку из огня, они светились вишнево-красным, шипели и искрились. Опустив слитки на наковальню, он ударил своим огромным молотом. Полетели искры, и воздух наполнился дымом. Железо складывалось под ударами молота, пока не превратилось в цельную полосу тускло светящегося металла.

— Качай! — приказал Бродерик. Когда полоса железа снова запела и заискрилась, гном выхватил ее клещами из огня и еще раз сложил; его молот вызванивал мощный гул по огромной наковальне.

Ньял наблюдал за работой кузнеца. В его серых глазах на залитом потом лице отражались блики огня. Снова и снова Бродерик уверенными ударами сминал железо и превращал его в тонкую полосу. Жар стал нестерпимым, и Ньял чуть отстранился, заслонил глаза от слепящего блеска металла. Каждый раз, когда железо остывало и тускнело, Бродерик вновь бросал его в огонь, а Ньял снова налегал всей тяжестью на шест мехов.

Они работали несколько часов. Постепенно под руками кузнеца металлический брусок принял длинную и изящную форму. Наконец Бродерик кивнул.

— Отдохни, — сказал он Ньялу. — Очень скоро ты мне снова понадобишься. — Гном опустил клинок на землю и остудил его, кинув сверху полную лопату свежей земли.

Ньял, пошатываясь, вышел из кузницы. К его удивлению, уже наступила ночь. Луна в последней четверти висела над крышей хлева. Облако наползало на лунный серп, и во дворе потемнело. Никогда еще он так не уставал. Его одежда промокла от пота и почернела от сажи. Он запнулся о ведро, которое, лязгая, покатилось по двору, и повис на загородке, благодарно вдыхая прохладный воздух. А потом прислонился к стене, в изнеможении опустился на землю, расслабил онемевшие руки.

Почему Бродерик так себя с ним вел? Это было так же странно, как и то, с какой неохотой Телерхайд послал его сюда. Брату Ньяла, Брэндону, не пришлось ни ждать своего меча, ни помогать ковать его. Всего через пару недель после своего восемнадцатилетия Брэндон разыскал Бродерика, остановился на постой у семьи гномов, лакомился там пирогом с козлятиной и кексами, пока его меч не был готов. Ньял попытался вспомнить, что говорил ему Телерхайд о создании Доносчика. Уж конечно, великий воин не прикладывал рук к изготовлению своего собственного меча. Но Ньялу некогда было отдыхать и строить догадки: кузнец позвал его, и юноша неимоверным усилием воли заставил себя встать на ноги.

Внутри кузницу ярко освещал горн. На наковальне лежал длинный плоский кусок железа, напоминающий очертаниями меч. Мокрые волосы Бродерика прилипли к голове, его огромные уши торчали, будто маленькие крылья. Гном не сказал ни слова, только кивком велел Ньялу приступать к работе. Мехи снова засопели, горн замерцал от жара. Кузнец то и дело поворачивал будущий клинок длинными клещами, пока сталь не разогрелась докрасна. Наконец он довольно улыбнулся и опустил клинок в корыто с водой. Железо сердито зашипело.

— Ни трещинки, ни выбоины… прекрасно, — сообщил Бродерик, осматривая остывший металл. — Он прошел первое испытание! Теперь мы должны его закалить, чтобы он обрел прочность. — Бродерик снова указал жестом на горн, но руки Ньяла так отяжелели, что он едва сумел дотянуться до шеста.

— Не могу больше, мне нужно отдохнуть, — взмолился он.

— Сейчас не время для отдыха! — рявкнул гном. — Сейчас самая работа начнется, юноша! Если ты хочешь получить этот меч, ты должен отдать мне всю свою силу!

Ньял с неохотой, спотыкаясь, поплелся к мехам. Жара была нестерпимой, пот ручьями лился по его телу. Казалось, шест мехов становился все неподатливее. Волдыри на ладонях лопнули и кровоточили. Ньял хрипел и задыхался, а мехи не слушались его, протестующе стонали и ревели. Он бы заплакал, если бы гном не смотрел на него. Но, выгибая спину, он тянул и нажимал на шест, поднимал и опускал. Дыхание перешло в короткие всхлипы, руки подрагивали от напряжения.

В огне клинок засветился малиновым, потом оранжевым.

— Еще! — крикнул кузнец, прикрывая руками лицо от жара.

Возмущенно шипя, мехи раздували угли: вот они уже голубые, вот они побелели, а клинок посветлел, зазолотился. Кузнец снова и снова поворачивал его, добиваясь, чтобы свечение было ровным от одного конца меча до другого. Цвет его из темно-золотого стал ярко-золотым, затем ещё ярче…

Ньял перестал чувствовать свое тело. Не осталось ни боли, ни изнеможения, только ощущение, что он стал частью мехов, что он всегда был здесь, в неистовом свечении горна, и всегда будет. Клинок замерцал, дрожа и пульсируя на углях. Но не только будущий меч бился во мраке кузницы. Будто окруженный безмолвным аккордом музыки, Ньял излучал сияние более чистое, чем любой свет. Гном заметил это и довольно улыбнулся.

Железо засветилось бледным оттенком золота, и тогда наконец мастер кузнец крикнул: «Да!», — выхватил клинок из огня и бросил его в чан с водой. Вода забурлила, пар заполнил кузницу. Вспышка молнии на дворе заставила Ньяла вздрогнуть от неожиданности. Раскаты грома пробежали по холмам.

— Гроза будет нешуточная, — заметил кузнец.

Он быстро выковал рукоять из металлических обрезков, лежавших на полу. Ньял устало смотрел на собиравшиеся на горизонте зловещие тучи.

Наконец готовый темный и тяжелый меч лег на наковальню. Снаружи бушевала гроза, проливной дождь низвергался на гумно. Бродерик вытер пот со лба и указал на каменный круг рядом с горном.

— Заводи точило, Ньял, и мы снабдим твой клинок жалом.

У Ньяла не было сил протестовать; он только тихо застонал, взялся за рукоятку и повернул тяжеленный точильный камень. Сталь, касаясь камня, оглушающе визжала, но скоро клинок заблестел в руках гнома. Он становился все тоньше и острее.