Черный феникс. Африканское сафари - Сергей Кулик

Нашу еду женщины пробовать наотрез отказались. Постоянно полуголодные в этих суровых местах представители большинства нилотских и кушитских племен тем не менее проявляют удивительную консервативность к новой пище. Не раз, останавливая посреди пустыни машину в ответ на просьбу измученных голодом людей дать им поесть, мы встречались с отказом отведать незнакомые консервированные мясные продукты, в то время как хлеб и кукуруза принимались с благодарностью.

Оставив женщин и Питера у костра, я пошел в машину отдохнуть. Но спать пришлось не долго. Страшный непонятный шум заставил меня вскочить на ноги. Я дернул за ручку дверцы — тщетно, уперся в дверцу ногой — не помогало. А шум между тем переходил уже в рев. С трудом все же приоткрыв дверцу, я почувствовал, как в лицо ударила обжигающая струя воздуха, смешанного с песком, мелкими камешками, колючками акаций и сухими листьями. От неожиданности я отпрянул внутрь, и дверь с силой захлопнулась.

Протерев глаза, я включил фары и огляделся, пораженный увиденным. Казалось, все, что было на поверхности земли, поднялось и носилось в черном воздухе, подхваченное ураганом. Ветер выл на все лады, оглушительно грохотали высохшие листья пальм. Хлопая друг о друга, они издавали металлический лязг, скрежет. Поднятые ветром мириады песчинок и сухой листвы почти лишили атмосферу прозрачности. На западе, очевидно над рекой, одна за другой полыхали зарницы, придававшие воздуху матовый оттенок.

Я навел фонарь на пальму с шалашом, но в развилке ствола его не обнаружил. Скользнул лучом вниз — Питер и женщины сидели под пальмой, судорожно обхватив ствол.

Довольно легко открыв дверь машины с противоположной стороны, я выбрался наружу и сразу же почувствовал, будто в тело впились сотни, тысячи иголок. Кое-как добежав до пальмы, я пригласил всех в машину. Питер рассказал, что после того, как я пожелал оставшимся у костра спокойной ночи, он отправился в «гнездо». Но при первом же порыве шквального урагана он был сдут оттуда вместе с шалашом и его обитательницами. К счастью, все они отделались легкими ушибами…

Ураган буйствовал больше часа. Потом внезапно стих, и почти тотчас же на землю обрушился ливень. Ни до, ни после этого я не видел такого дождя. В течение следующего часа он ежеминутно то прекращался, то вновь изливал на нас водяные потоки. Когда дождя не было, иногда среди низких рваных туч на мгновение открывался кусок усыпанного звездами черного неба. Но через несколько секунд тучи смыкались и дождь вновь принимался за свое.

Вновь завыл ветер, но на сей раз уже для того, чтобы прогнать облака. Почти полная луна осветила непривычно залитую водой пустыню призрачно-голубым светом. И почти сразу же повсюду запели цикады.

Утром мы все же проехали километров десять сквозь заросли рокю, поселившиеся на песках, и остановились. Впереди, насколько хватало глаз, простиралось идеально ровное пространство, сложенное из довольно крупных, диаметром до двух метров, глинистых отложений, разделенных глубокими, шириной 25–30 сантиметров, трещинами. Они образуются на глинистых солончаковых почвах в результате засухи и на протяжении многих лет остаются твердыми как камень, звеня, словно такыр, под копытами изредка наведывающихся сюда антилоп. Но сегодня, как назло, за один час ливня соленая глина напилась воды и разбухла, раскисла.

Я вышел из «Лендровера» и встал в середину такого фрагмента. Ноги тут же по щиколотку ушли в липкую грязь, и я почувствовал, как неведомая сила тащит их в разные стороны — от слегка выпуклого центра такыра к периферии. Как ни старался я высвободить ноги, они расползались все дальше, и я упал, измазавшись в соленой грязи. Пришлось позвать на помощь Питера.

— Общение «Лендровера» с этими лепешками кончится гораздо трагичнее, — сказал я ему. — Как только машина забуксует — а случится это тотчас же, как мы въедем на солончак, — те же неведомые силы потащат ее в трещину. Высвободить колеса будет более чем трудно. Огромное пространство превратилось в непреодолимое для нас болото.

— О бвана, я только сейчас сообразил, о чем вчера говорили мне женщины, когда я не понимал их. Они объясняли, что никто, кроме местных жителей, не может найти их, потому что никто другой не найдет дороги сюда и дальше в их деревню. Мы встретили их на участке, который по форме похож на бутылку Одна из женщин рисовала мне ее на песке. Мы настигли их там, где находится как бы «дно» этой бутылки, которую обрамляют две старицы Омо, образующие «остров». На востоке эти старицы сближаются, образуя нечто вроде «горлышка». Только через него, по одной-единственной скрытой тропе, и можно попасть в «бутылку». Женщины очень удивлялись, как нам это удалось сделать. Во время сильных дождей старицы выходят из берегов и сплошь заливают «остров». Но обычно он сух и, как рассказывали вчера женщины, «покрыт большими круглыми тарелками, разделенными трещинами». Если мурле на своих верблюдах случайно забредут сюда, то скорее всего погибнут: ноги верблюдов попадают в трещины и ломаются. Вот, оказывается, о чем нам говорили вчера женщины. Но я не понял, о каких «тарелках» идет речь, пока сам не увидел этой странной местности, бвана.

Итак, мы оказались в центре гигантской ловушки, неизвестно для кого созданной самой природой. Можно, конечно, было бы попытаться вырваться из нее прежним путем. Но там подстерегали завалы черных камней, в сущности и загнавшие нас в «бутылку».

— Знают ли женщины, как выбраться отсюда в объезд солончака? — спросил я у Питера.

— Нет, — закончив, как всегда, длительные переговоры, перевел он. — Но они говорят, что где-то есть еще один проход, очень узкий и малозаметный, по которому раз в месяц ездит полицейская машина. Однако показать его нам они то ли не могут, то ли не хотят. Советуют обратиться к мужчинам.

— Согласны ли они теперь показать нам дорогу в селение, где есть мужчины?

— Нет. Но они могут сходить туда и привести знающего человека. Но могут и не привести, потому что почти все мужчины сегодня с утра должны были уйти к реке охотиться на бегемота. В селении только старики, а они могут и не захотеть показывать дорогу. Тогда придется ждать конца охоты — два-три дня.

Положение, конечно, было сложным, но не трагичным. Машина у нас на ходу, это — самое главное. В лучшем случае ближе к вечеру люди покажут нам дорогу, в худшем — спустя три-четыре дня все кругом подсохнет, и мы будем выбираться из «бутылки» сами.

— Скажи женщинам, чтобы они шли в селение и поторопили мужчин прийти к нам на помощь, — обратился я к Питеру. — Чем быстрее они придут, тем лучше будет вознаграждение.