Гимназистка Лиза. …когда любовь коварней морфина - Вадим Сатурин

– Хм, оригинально! – улыбнулся Стэнли. – У вас правит консерватизм?

– Что вы, что вы. Конечно же, нет! У нас сформирована уникальная воспитательная программа. Миссис Паттерсон, Лиза, вы можете пройтись вместе со мной и пообщаться с любой гимназисткой от первого до второго курса, узнав от них мнения о качестве обучения, – ответив на вопрос, предложила Фрау фон Шварц.

– Отличная идея! – обрадовался отец. – А я пока пойду на улицу, выкурю сигарету и дождусь Профессора Беррингтона.

Если посмотреть на гимназию с высоты птичьего полета, можно увидеть прямоугольный двор, окруженный металлической оградой и средний по величине дом перевернутой Т-образной формы. Перед домом слева стоит небольшая беседка, выкрашенная в белый цвет. Справа по кругу расположились деревянные скамейки и несколько столиков, где в теплые весенние и летние дни гимназистки могут гулять, читать друг другу стихи или слушать лекции по культурологии и философии. Во внутреннем дворе, выйти в который можно было и через черный ход дома, стоит несколько качелей, сиденья которых крепятся толстыми металлическими цепями.

Стэнли любовался четкой каменной кладкой здания, стараясь растянуть сигарету подольше, чтобы Оливия и Лиза могли полноценно осмотреть гимназию изнутри. На улице для последних дней лета было относительно тепло, а главное сухо. Последние дни августа, согретые полуостывшими солнечными лучами, навевали на сердце легкую меланхолию, но не столь глубокую, чтобы уйти в печаль с головой. Ему было жаль расставаться с дочерью на такой продолжительный срок, а еще грустнее было остаться один на один с женой, ведь в их отношениях уже давно исчезли страсть и взаимопонимание. Умел бы он ее слушать… ах, умела бы она восхищаться им. Быть может, тогда, как две бочки сухого пороха, взорвались их сердца и от вспышки зажглась любовь. Но уже не сейчас. Есть то, что никогда не вернет любовь.

Неожиданно, словно по чьей-то команде, ученицы, взяв чашки с чаем и кофе, вышли во двор и направились по своим делам. Кто-то принялся читать книгу, кто-то – расчесывать волосы, другие девушки, сев на деревянные скамейки, принялись о чем-то беседовать.

Паттерсон насчитал около двадцати гимназисток, одетых в одинаковые черные платья с белыми воротничками и туфли на невысоком каблуке. На левой руке у каждой были надеты одинаковые золотые часики, на шее – золотые цепочки с крестиком. Но еще больше мужчину привлекло то, что в этих молодых, еще юных и невинных девушках совершенно не было никаких эмоций: ни радости, ни тоски, ни печали. Каменные, бледные, словно неживые, кукольные лица не выражали совершенно ничего. Пожалуй, и вам они бы показались странными, будто бы гуляющими наяву под гипнозом. Но подобные наблюдения ни сколько не отбили желания познакомиться с будущими сокурсницами и старшекурсницами своей дочери.

– Доброе утро. Меня зовут Стэнли… Мистер Стэнли Паттерсон. Мы вместе с женой привезли сюда нашу дочку. Она поступила на первый курс по приглашению Профессора Беррингтона, – вежливо обратился к девушкам мужчина, подыскивая урну, куда он может выкинуть окурок.

Никто не обратил на него внимания, лишь одна из гимназисток, подняв голову, посмотрела ему прямо в глаза. От этого холодного равнодушного взгляда по спине пробежал холодок, но спустя мгновение, еще не успев опомниться, он услышал:

– Мы думаем, что вашей дочери очень понравится у нас. Это лучшая гимназия во всей стране, а может быть, и в мире. Говорят, не так давно ее закончила девушка из Москвы: русская, прекрасная, самых голубых кровей и самой высокой чести. Она уехала обратно в Россию и многого добилась там. А как зовут вашу дочку? – спросила девушка невысокого роста с родинкой на верхней губе и каплей вишневого джема на белом воротничке.

– Лиза… Элизабет, ее имя.

– Лиза, – уголки рта девушки слегка вздрогнули, но на лице осталась совершенно равнодушная гримаса. – Красивое имя. Ей здесь непременно понравится. Профессор Беррингтон и Хельга фон Шварц – самые замечательные люди на свете…

Почему-то от всех этих слов на душе отца не стало легче. Быть может, даже наоборот…

Вернувшись в просторную гостиную комнату, он застал сидящего на диване мужчину, читающего газеты последних известий за чашкой кофе.

– Вы мистер Паттерсон? – спросил мужчина, откладывая газету в сторону.

– Да, мы приехали по вашему приглашению. Моя жена, дочка Лиза и Фрау Хельга пошли знакомиться с ученицами, заодно подыскивать комнату для размещения, – сказал Стэнли, протянув руку профессору, но Профессор сделал вид, что не заметил этого жеста и тут же продолжил:

– Я в курсе. Я знал, что вы приедете, уважаемый Мистер Паттерсон! Лучшего места для обучения вашей дочери не найти во всем мире… Эм, я думаю, мне не стоит показывать все регалии своей гимназии и передавать вам книгу отзывов и благодарностей для изучения. Поверьте, она толще, чем «Война и мир», и красочней, чем «Алиса в стране чудес», – сдерживая улыбку, произнес хозяин. – Но это неважно. Я вижу, что вас мало интересуют подробности. Мы, люди, зачастую не думаем о том, как приходим на ту или иную дорогу – нас интересует только выход из нее… нам важнее конечный результат, чем средства и методы, которыми мы его добиваемся! Ведь так?!

– Нельзя не согласиться! Вы зрите в корень! – ухмыльнулся Паттерсон, осматривая тем временем помещение, в котором стоял приятный запах кофе.

– Это «Крем-брюле» – кофе, который мне подарил один месье из Парижа, – опередив мысли гостя, заявил Беррингтон. – Его дочь наконец-то избавилась от своих комплексов. Две недели назад она подарила своему мужу и отцу – теперь уже дедушке – двух великолепных девочек, которых сейчас записали в нашу гимназию. Ах, надеюсь, жизнь позволит мне воспитать их третье поколение. Увы, наше существование недолговечно.

Мужчина встал с дивана и жестом предложил сесть туда Стэнли, а сам направился к массивному кожаному креслу напротив. Густые черные волосы с мелкой проседью были аккуратно зачесаны на левую сторону, в правый глаз был вставлен монокль, а из нагрудного кармана бежевого пиджака свисала серебряная цепочка от карманных часов. Сам же Профессор Беррингтон был одет в однотонный костюм-тройку. Верхняя пуговица белой рубашки с высоким воротником была застегнута, а конец черного в белую полоску галстука был спрятан под жилетку, на безымянном пальце правой руки – красивое дорогое обручальное кольцо. «Вдовец», – подумал Паттерсон.

Двое мужчин сели напротив друг друга.

– А теперь по существу, Мистер Паттерсон! A maximus ad minima, или если перевести с моей любимой латыни – от большего к меньшему! – сказал Профессор, который всегда любил вставлять крылатые выражения в разговор. Это помогало ему не только концентрироваться и выдерживать необходимую паузу, но и чувствовать себя в диалогах и спорах на уровень выше своих оппонентов. – Первое! С дочерью вы сможете видеться в любое время, но только после предварительной заявки. Это может быть телефонный звонок, телеграмма или письмо. Спросите, почему?.. Ответ прост! Наша программа обучения состоит из непрерывного погружения в материал. Неделю мы можем изучать одну только философию, другую – уйти в историю и живопись. Поймите меня правильно, крайне важно, чтобы ни одна гимназистка не отвлекалась от занятий из-за приезда родственников. Мне и моим преподавателям не нужна тоска по дому, а вдали, мы понимаем, насколько нас тянет назад. Соответственно, наш уровень развития откатывается назад. Так зачем толкать тяжелый камень в гору дважды, если мы и так его тяжело подняли однажды?

Стэнли внимательно слушал хозяина гимназии.

– Второе, – продолжил он, вытащив монокль и протерев веки безупречно белым носовым платком. – Срок всего обучения два года, но зачастую наши безмерно талантливые ученицы закрепляют материал быстрее. Оплату за обучение вы можете произвести в любом банке страны, – сказал Беррингтон, протянув бумажку с реквизитами своему собеседнику. – Я думаю, что эта сумма не удивляет вас?

– Нисколько, – улыбнулся Паттерсон и убрал реквизиты в нагрудный карман. – Разве можно жалеть деньги на любимого человека?

«Деньги и любимый человек? Он видит в этом прямую связь?! Глупец!» – подумал Профессор.

– Великолепно! Вот, собственно говоря, и все, что я хотел вам сказать.

– Одну минуточку, – приподняв указательный палец, сказал гость. – Помимо того, что я оплачу обучение дочери, я бы хотел сделать небольшой финансовый взнос в фонд вашей гимназии.

Чек. Ручка. Круглая сумма. Подпись.

– Вот возьмите!

– Что это и зачем? – удивился Эдгар Беррингтон, зная, что когда человек дарит деньги так спонтанно и так много, он хочет что-то купить: любовь, доверие, симпатию или нечто вовсе непредсказуемое, например, душу.