Христа ради юродивый старец Паисий, рясофорный инок Киево-Печерской Лавры - Владимир Зноско
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошел день, другой, третий, неделя, а Прокопий в родной дом не возвращается. Перепуганная родня всполошилась, дали знать в полицию, разослали публикации в газеты, но тщетно: беглец точно исчез без вести. Много тревожных дней пережила за это время его родня. Много горьких слез пролила за это время родная мать Прокопия и, наконец, отчаявшись видеть когда-либо своего сына в живых, возвергла печаль свою на Господа Бога.
Было 3 мая — день памяти преподобного Феодосия Печерского. Народу в Лавре было видимо-невидимо. Соблюдая монастырское постановление со времен преподобного Феодосия — бесплатно устраивать в этот день богомольцам обеденную трапезу, иноки Лавры с раннего утра поставили для народа обеденные столы возле Великой церкви и наполнили большие кади монастырским квасом. Вот загудели лаврские колокола, и подвижник-митрополит Филарет вышел из церкви на паперть, чтобы благословить народную трапезу. Церемония кончилась, и утомленные долгим ожиданием богомольцы шумной толпой ринулись захватывать места и усаживаться. Брат Прокопия Григорий с женой Ириной тоже были здесь и со стороны наблюдали эту величественную и умилительную картину. Вдруг наблюдательный взор Ирины, жены Григория, заметил невдалеке юного Прокопия. Он суетился около столов, услуживая трапезующим. Женщина подошла к нему и громко окликнула беглеца. Прокопий испуганно взглянул на нее и хотел было незаметно скрыться, но брат Григорий удержал его сзади за руку и, крепко обнимая, со слезами радости принялся лобызать его.
— Прокопий! Что ты сделал с нами?.. Зачем убежал из дому?.. Зачем причинил нам столько горя, хлопот, — задыхающимся от волнения голосом заговорил Григорий.
Открытый в замыслах, Прокопий стоял перед ним бледный, неподвижный, растроганный. Так прошло несколько минут. Но потом, оправившись несколько, начал говорить брату.
— Не мешайте мне восходить горе к Богу… Вы знаете меня… Знаете мое настроение. Вам знакомо влечение моего сердца… Не мешайте же мне… Я не хочу жить в мире…
— Прокопий! Ты юн еще… Не думай, что это твердая твоя воля… Это влечение неопытной молодой души… Вернись к нам, вернись… Ужели ты забыл любовь мою к тебе?.. Ужель я не заменял тебе отца родного?
Но все уговоры оказались тщетными. Прокопий остался непоколебим. Монастырь казался ему лучше всего. Он не замечал здесь суетливой беготни людской. Не слышал громких споров из-за жизненных интересов и целей земных и т. п. Все напоминало здесь о едином на потребу. Все поражало чистотой, порядком, благоустройством и благолепием. И теплящиеся перед образами лампады, и строгое выполнение богослужебного церковного чина, и стройное пение иночествующей братии — все располагало трудиться на пользу души. Все научало презирать суету мирскую… Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1). И поддаваясь всецело такому впечатлению, Прокопий остался трудиться в Киево-Печерской Лавре и был перемещен в число клирошан Ближних пещер.
О, блаженна та юность, которая посвящает себя на служение Богу. Не весной ли пашет земледелец землю? Не весной ли он засевает семена свои на поле, чтоб иметь хорошие плоды?.. А юность — это и есть весна нашей жизни… И кто в период этой весны посеет семена благочестия, тот пожнет в будущем обильный плод…
Прошло несколько лет. Прокопий свыкся со своим положением. Но будучи на временном послушании, — в списках послушников Лавры не числился, а потому и права называть себя сыном обители не имел. Это его сильно беспокоило и угнетало. Чтобы достигнуть этой цели, ему нужно было преодолеть немалые препятствия. Прежде всего необходимо было получить увольнение из среды Лубенского мещанского общества, что потребовало его личной поездки туда. Правда, общество уволило его беспрекословно и приняло все казенные подати и общественные повинности на свою ответственность; но оставалось еще второе главное препятствие: испросить согласие родственников, а в особенности благословение матери, которая видела в нем опору своей старости и настойчиво требовала возвращения в родительский дом для устройства домашних дел. Но юный подвижник, всей душой привязавшийся к обители Печерской, хотя с великим трудом и усилием, но все-таки получил материнское согласие и благословение, а братия выдали от себя даже письменное удостоверение в этом.
Однако на этом дело не кончилось. Духовный собор Лавры, рассмотрев представленное Прокопием увольнительное свидетельство, нашел его недостаточным в таком виде и отослал еще на рассмотрение и утверждение в Полтавскую казенную палату. Дело рассмотрения длилось около 3 лет и настолько ослабило волю Прокопия и поколебало все его надежды, что удрученный его бесконечным замедлением, юный подвижник подал прошение об увольнении его вовсе из Лавры.
Но стопы человеческие не от людей, а от Господа исправляются. Провидение Божие, от юности избравшее Прокопия сосудом благодати Своей, чудесно удержало его в обители, ибо в тот самый день, когда Прокопий получил от Лавры расчет и документы, он опасно занемог и был отправлен в братскую больницу на излечение. В эту же ночь, говорят, он удостоился во сне некоего чудного озарения Свыше. Ему открыта была тайна будущего подвига, на который призывал его Господь, а Матерь Божия укоряла его в малодушии и, обещая ему Свою небесную помощь, укрепила в надежде и вере. Извещенный об этом видении наместник Лавры, архимандрит Лаврентий, которому сообщено было об этом духовником Прокопия, немедленно отдал приказание оставить Прокопия в Лавре. А находившиеся у него на руках документы отобрать и приобщить к канцелярским делам.
Таким образом многочисленные препятствия миновали, и молодой подвижник благочестия, согласно воле митрополита Филарета, был зачислен 23 марта 1850 года в число действительных послушников Лавры с оставлением на клиросном послушании при пещерах.
II
Святая Киево-Печерская обитель, издревле славящаяся своими подвижниками, представляла и на сей раз для Прокопия обширное поле для его духовных наблюдений. Сам приснопамятный святитель Филарет, выдающийся аскет-администратор того времени, и его достойные сподвижники иеросхимонахи — Парфений, Христа ради юродивый Феофил и другие иноки Лавры, служившие высоконазидательным образом для монашества, — имели на Прокопия неотразимое влияние. Многочисленные рассказы о духовных подвигах и выдающихся чертах непостижимого образа жизни этих людей не раз закрадывались в глубину сердца Прокопия, побуждая впечатлительный ум к полезным для души размышлениям… Келья великого старца
