Интересная жизнь. Рассказы - Владислав Артемов

Русский бунт

Тотчас же после выборов негодяй воздвиг себе в центре города особняк из красного кирпича. На народные средства. Вокруг забор — высоченный, чугунный, каслинского литья. Внутри — баня с бассейном семь на восемь. Молдаване рыли.

Пока по поводу бассейна роптали, он на площади имени Воровского, в здании Народного театра, игорный дом устроил с однорукими бандитами. Пока обсуждали это, он под шумок бывший Дом пионеров на жену оформил. Со всеми кружками и секциями. Теперь — платно.

Много чего успел, всего не перечислишь. Ну, погоди же. Терпели, терпели, да не век же терпеть, как говорится. Ропщи не ропщи, а и дело делать надо.

К убийству готовились заблаговременно.

Готовились всю ночь, сосредоточенно и тщательно, стараясь учесть и предусмотреть каждую мелочь. Но поскольку профессионалов среди них не было, то между соучастниками то и дело вспыхивали споры, которые тут же перерастали в ругань и размолвки.

— Я предлагаю все-таки отложить до понедельника, — приставал ко всем бледный, с самого начала оробевший Лев Евгеньевич, бывший учитель литературы. — Настоятельно предлагаю. Думается все-таки, знаете… Семь раз отмерь…

— А один раз зарежь! Кхе-хе-хех… — нервно засмеялся бывший физрук Семен Семенович, затем неожиданно выхватил из кармана нож, щелкнул кнопкой и вонзил выскочившее узкое лезвие в деревянный косяк двери.

— Мягче надо, Семен Семенович, — заметила бывшая медсестра Зоя Федоровна. — Резать человека надо умеючи. Ведь если, к примеру, спящего колоть, то заорет непременно. Надо сперва потормошить и сразу же, пока не проморгался, всаживать в левый бок. Нож под ребра как в маргарин входит.

— Н-да, с практикой у нас хреновато, — сокрушенно вздохнул Семен Семенович. — А времени на подготовку в обрез.

— По-моему, так надо прямо сейчас пойти и грохнуть без всяких подготовок! — резко перебила красавица Нина, бывшая артистка Народного театра. — Прямо в спальне, голенького…

— А охрана? — разумно напомнил Лев Евгеньевич.

— Охрану передушить по-тихому, — сказал бывший сторож Васюк и, красуясь перед Ниной, резко сжал обеими руками себя за горло, после чего высунул язык и выкатил глаза, показывая будущий результат. — Тут главное — внезапность.

— Вот именно! — обрадовалась поддержке Нина. — Если всем миром дружно навалиться. Да не дергайте же меня за рукав, Лев Евгеньевич! Что вы все канючите, глядеть на вас тошно. Тварь вы дрожащая. Выпейте вон водки для храбрости.

— Да пил уже! Пил! — отчаянно выкрикнул Лев Евгеньевич. — И водку пил, и валерьянку пил. И-э-эх!.. Может, до понедельника все-таки?.. Я ведь, братцы, никогда еще людей не убивал.

— Надо же когда-нибудь начинать, — спокойно сказала красавица Нина. — Получается же как-то у других.

— Говорят, тошнит сильно. После первого-то, — сказал Васюк, взвешивая в руке продолговатый сверток. — С непривычки.

— А вы не глядите, — посоветовала Зоя Федоровна. — Примерьтесь, а потом, зажмурившись или отвернувшись…

— Может, отложить все-таки, а?.. Чего горячку-то пороть? Тем более что суббота. Неловко как-то знаете все-таки. Не убий…

— Не убий! Вот вы, Лев Евгеньевич, всегда влезете в серьезное дело со своими предрассудками и пустяками! — не выдержав, раздраженно воскликнула Зоя Федоровна — и собиралась сказать еще что-то едкое, но Семен Семенович зашикал и замахал на нее руками:

— Ах, Зоя Федоровна, сколько раз повторять, что здесь не бывает пустяков и мелочей! Тут необходимо все учесть скрупулезнейшим образом… Это ведь не бомжа подзаборного замочить…

— А я вот все-таки настоятельно предлагаю отложить, — снова влез бледный Лев Евгеньевич. — А уж потом, подумавши, семь раз отмеривши…

— Тут важна всякая мелочь, — не слушая увещеваний Льва Евгеньевича, в который раз повторил излюбленную фразу Семен Семенович, щелкая лезвием выкидного ножа и с размаху втыкая его в измочаленный дверной косяк. — На мелочах-то больше всего и попадаются.

— Семен Семенович! Да прекратите вы щелкать этим ножичком, черт вас возьми! — не выдержала наконец бывшая заведующая районо Вера Сергеевна, которой поручено было подготовить целлофановые мешки в достаточном количестве. — Нельзя же вот так щелкать и щелкать, у всех уже в ушах гремит от вашего щелканья!

Семен Семенович закрыл выкидной нож и спрятал его в карман, но, не удержавшись, огрызнулся:

— Если вы из-за таких пустяковин психуете, то что же с вами будет там, когда до настоящего дела дойдет? Он ведь сопротивляться будет, кричать, биться в ваших руках. Что вы тогда скажете, если лезвие застопорится? Зубами за кадык, что ли? Тогда поздно уже будет идти на попятную.

— А гантеля на что? — Васюк показал Семену Семеновичу продолговатый сверток. — Бац по черепушке…

— Идиот! Гантеля к мешкам привязывается, чтобы грузило было! — взорвался Семен Семенович. — Вы что ж, хотите, чтобы труп сверху плавал? Сколько раз уже говорено! Нет, этот кретин снова все перепутал.

— Прекратите ссориться, братцы, я вас умоляю! — проблеял Лев Евгеньевич. — Так и до драки недолго, нехорошо… Поглядите лучше, какое утро выдалось замечательное. Это хорошая примета, вот что я вам скажу!

Все, оставив на минуту свои занятия и приготовления, подняли головы и поглядели в окно. Лев Евгеньевич быстро подошел к нему, широким движением раздвинул пыльные, темные шторы, отчего золотые столбы солнечного света обрушились на веранду, ударили косыми широкими лучами в цветные стекла витражей, засияли на полу разноцветными пятнами — изумрудными, рдяно-алыми, лазурными…

— Ах, как хорошо! — вырвался вздох умиления у красавицы Ниночки. — Какая погода нынче замечательная! Лев Евгеньевич, распахните рамы, будьте любезны.

Лев Евгеньевич завозился с медными шпингалетами, дернул раз, другой… Наконец, громко затрещав высохшими бумажными полосками, окна распахнулись в сад и свежая прохлада летнего утра хлынула в просторное помещение. Оглушительный птичий хор мощно ворвался в комнату, и все поглядели друг на друга, растерянно улыбаясь, словно с трудом узнавая самих себя.

— Какая роса! Поглядите, какая роса! — закричала Ниночка, кидаясь к распахнутому окну. — Обратите внимание, Лев Евгеньевич, какая роса!..

— Хрусталь! — восхитился и Лев Евгеньевич, высовывая наружу руку и осторожно трогая цветущую ветвь яблони. — Горный хрусталь, честное слово. Тут даже радуга небольшая, взгляните…

Все стали вглядываться, но никакой радуги не заметили. Однако каждый кивнул головой.

Долго стояли, сгрудившись молчаливым табунком у раскрытого в роскошный сад окна.

— В тюрьме нехорошо сейчас, беспредел, — вдруг рассудительно произнес Васюк, и горестная складка обозначилась в углах его рта. — Там, брат, вот так окно не распахнешь. Там чуть что — дубинкой по почкам!

Снова повисла напряженная тишина, в которой звенело веселое птичье пение.

— А может, ну его? А? Как вы, братцы? — быстро проговорил Лев Евгеньевич. — Пусть живет…

— Да я как все… — нерешительно оглядывая собравшихся, сказала Зоя Федоровна.

— И я как все! — крикнул Васюк. — Из-за одного козла всем страдать, что ли? Да пропади он пропадом!

— Давайте-ка лучше нажарим шкварочек, выпьем водочки, погуляем от души… Вон какой денек-то! Тут и столик имеется. Вон он, под липой. И качели, и гамачок…

— А и в самом деле, черт с ним! — радостно крикнул Лев Евгеньевич. — Эту нечисть ничем ведь не изведешь. Пока она сама себя не выест.

— Это так. Всех не перебьешь. А наш-то и без нашего вмешательства все равно подохнет рано или поздно. Не век же ему жить.

— И ему не жить, и нам в тюрьме не сидеть! — подытожил Васюк, и фраза его прозвучала крепко, ладно, весело.

И всем вдруг стало легко и отрадно на душе, точно они только что сделали очень хорошее, очень благородное, очень доброе дело.

А всего-то — они не захотели убивать негодяя.

Не захотели убивать.

Не захотели.

Сборщик мяса

По-видимому, отсчет этих событий следует начать с того мгновения, когда, возвращаясь в свое жилище, Зайцев увидел безмятежно спящего человека под стеной десятиэтажного дома.

Это было в конце марта. После морозной ночи вдруг выдался славный денек, солнечный, безветренный и жаркий. Такой день всегда случается весной, и всегда бывает так, что застигнутые врасплох люди мучаются на городских улицах в отяжелевших зимних одеждах… Сам Зайцев шел в тот день со службы в дубленке нараспашку, в сдвинутой на затылок ушанке, все время вертя головой и вытягивая мокрую вспотевшую шею, пытаясь освободить ее от ставшего вдруг неприятно колючим мохерового шарфа.

Человек лежал на боку, подложив под щеку ладонь, подтянув одну ногу к животу и выпрямив другую, и вся фигура его напоминала позу бегуна, которого изображали когда-то на значке ГТО.