1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

На мой взгляд, в какой-то мере эту оценку маститого историка допустимо применить к мемуарам Н.С. Хрущева14. О незаурядности этих записей говорит уже то, что Брежнев и компания долго и тщательно скрывали их от советского читателя. А в этих мемуарах, по моему мнению, Хрущев оказался выше самого себя. В основном они искренни, вызывают доверие и для человека того времени мужественны. (Хотя он, конечно же, «скромно» умалчивает о своей корчевательной работе.) В них содержится немало редкостных свидетельств, уникальных наблюдений, помогающих более полно ощутить атмосферу того и героического по-своему, и трагического времени, детали беспощадной расправы с некоторыми советскими военачальниками[2].

Особую цену имеют свидетельства людей, на себе испытавших все «прелести» застенков НКВД. Всемирно известно «художественное исследование» А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Недавно опубликовано еще одно выдающееся произведение подобного жанра – книга О.В. Волкова «Погружение во тьму». 28 лет своей жизни автор мотался по тюрьмам, лагерям, ссылкам и пересылкам. И все же выжил. И не просто выжил, а нашел в себе силы поведать миру о пережитом. Со справедливым возмущением он осуждает конформизм и лицемерие таких видных деятелей «социалистической» культуры, как И.Г. Эренбург, А.М. Горький, А.Н. Толстой, В.В. Шкловский, М.М. Шостакович: «…тяжка, безмерно тяжка вина их перед своим народом, перед обманутым ими мировым общественным мнением»15. В своих мучительных скитаниях по «архипелагу ГУЛАГ» Солженицын и Волков неоднократно встречались с отбывавшими наказание бывшими военными и поделились с читателями своими впечатлениями об этих встречах.

Как будет видно из последующего изложения, подавляющее большинство командиров, начальников и политработников, обвиненных в участии в военно-фашистском заговоре, немедленно расстреливались. Но какая-то часть их в 1939–1941 гг. избегла «вышки» и оказалась в «исправительно-трудовых» лагерях. А кое-кому из них удалось и на свободу вырваться, и даже в армии восстановиться. Но в основном им было не до мемуаров. В довоенные годы о порядках в лагерях даже заикнуться было нельзя. Да и всякий выпущенный «на волю» подписку давал «о неразглашении». И только после смерти Сталина, после разоблачения его культа стали появляться воспоминания некоторых военных, переживших тюрьмы и лагеря.

Появились, например, воспоминания К.А. Мерецкова и К.К. Рокоссовского. Но эти достопочтенные авторы даже словом одним хотя бы упомянули о своем пребывании в застенках НКВД. И только бывший комбриг (а позднее – генерал армии) А.В. Горбатов не убоялся и попытался поведать миру о пережитых страданиях16. И за это чуть ли не анафеме был предан. Как же – нарушил неписаный закон высшего руководства: вспоминать можно только разрешенное этим руководством.

Этот же «обет молчания» действовал, давил на психику и тех военных мемуаристов, которые служили в РККА в предвоенные годы. На их глазах творилась кровавая расправа с цветом Красной армии, многие из них сами были буквально на волосок от позорной гибели. Они тогда в основном чудом уцелели. И вот спустя десятилетия теперь они в маршальском чине, и на склоне лет делятся с читателем своими воспоминаниями и размышлениями о пройденном пути, о смысле жизни. Публикуют свои мемуары Маршалы Советского Союза И.X. Баграмян, С.С. Бирюзов, А.М. Василевский, А.А. Гречко, А.И. Еременко, Г.К. Жуков, И.С. Конев, К.С. Москаленко. В основном они пишут о Великой войне, но неизбежно вспоминают и предвоенные годы. И о репрессиях, о нависавшей над их головами секире смерти – ни звука. Как будто ничего подобного и не было. Хотя некоторым из этих авторов были не чужды угрызения совести. Генерал армии С.П. Иванов вспоминает о таком разговоре с И.X. Баграмяном: «Зная, что я задумал готовить к печати воспоминания, он говорил: – Ты, Семен Павлович, на целых десять лет моложе меня и, наверное, доживешь до того времени, когда, наконец, позволено будет писать о войне более правдиво. Так постарайся же тогда поправить невольные искажения и умолчания тех, кто ушел из жизни слишком рано»17.

Очень удобная эта позиция: нам не позволяли писать правду, мы совершали невольные искажения и умолчания. Было, конечно, и это. Но была и привычка к холопскому послушанию «капралу с палкой», боязнь рисковать обретенным благополучием и просто жалкая и презренная трусость. Маршалы Советского Союза, дважды (а то и четырежды!) Герои Советского Союза – и герои по фронтовым заслугам – настолько затурканы и запуганы, что в жажде напечататься готовы закрыть глаза на правду. А ведь как еще Вольтер говорил, умолчание о преступлении – это соучастие в нем.

Из известных мне военных мемуаристов правдиво и без всякой утайки рассказали о событиях 1937–1938 гг. и предшествовавшей им обстановке только И.В. Дубинский, командовавший в 1936 г. танковой бригадой, и П.Г. Григоренко, учившийся в эти страшные годы в Академии Генерального штаба РККА18.

Большой степенью объективности отличались также воспоминания знаменитого в годы войны наркома Военно-Морского флота Н.Г. Кузнецова. Вращаясь с предвоенных лет в высшем эшелоне руководства вооруженными силами и страной, он было попытался честно поделиться с читателями своими наблюдениями и впечатлениями об атмосфере, в которой творился «разгром военно-фашистского заговора». Но опубликовать эти ценные записи очевидца удалось только через 19 лет после кончины их автора (см. «Военно-исторический журнал», 1993, № 6).

Хочется, наконец, рекомендовать читателю и книгу воспоминаний последнего председателя КГБ СССР В.В. Бакатина («Избавление от КГБ». М., 1992). Она интересна уже тем, что уникальна – ведь ни один высший руководитель ВЧК – ГПУ – НКВД – КГБ мемуаров до того не печатал. И хотя здесь автор в основном повествует о перипетиях своей 107-дневной попытки реформировать КГБ, но иногда делает краткие экскурсы и в прошлое этой организации. И здесь, поскольку автор по своему тогдашнему положению имел фактически неограниченные возможности ознакомления с любым документом КГБ (что и поныне является лишь «хрустальной мечтой» для рядового историка), некоторые его наблюдения и пронизанные демократизмом оценки являются, на мой взгляд, весьма ценными.

Значение документальной основы для успешного исследования данной проблемы нельзя переоценить. Поистине исключительную роль играют, по определению академика В.И. Вернадского, «первоначальные источники»19. Именно их фронтальное изучение позволит произвести реконструкцию исторического процесса по-настоящему объективно. Если еще до сих пор объективной (и «достаточной» для историков) у нас считается та информация, которая устраивает начальство нынешнее и даже бывшее, то совокупность «первоначальных источников» позволяет постигнуть исторический процесс во всех его истинных, реальных красках. И тут даже не надо ничего придумывать, нужно только выявить эти документы, получить к ним доступ, а затем тщательно и беспристрастно их изучить. Именно беспристрастно, а точнее даже сказать – бесстрастно. Только сейчас начинаешь понимать всю глубину пушкинского образа старца Пимена, который, изучая историю:

…Точно дьяк, в приказах поседелый,Спокойно зрит на правых и виновных,Добру и злу внимая равнодушно,Не ведая ни жалости, ни гнева.

Ибо любое пристрастие, как правило, искажает реальную картину исторического процесса. Очень удачно выразился историк из Штутгарта Эберхард Экель в изданной в 1969 г. книге «Взгляд Гитлера на мир»: «Бесстрастный портрет Гитлера обладает такой разоблачительной силой, что делает излишним бесконечное употребление уничижительных эпитетов»20.

Необходимо сказать и о другой стороне проблемы. Историк, особенно историк новейшей истории, не может быть профессиональным историком, не работая в архивах, так же как певчая птица не может быть таковой, если она не поет. А известный историк В.М. Далин привел по этому поводу даже такое сравнение: «Историк, никогда не работавший в архиве, подобен футболисту, ни разу в жизни не забившему ни одного гола»21.

Трудности исследования данной проблемы по «первоначальным источникам» исключительно велики. Ведь все первичные документы, связанные с арестом, следствием, судом, приведением приговора в исполнение, до сих пор находятся за семью замками и практически недоступны не только для зарубежных, но и для российских историков. Порядок возвращения рассмотренных судами дел в органы НКВД был установлен еще циркуляром НКВД, Прокуратуры и Верховного суда СССР № 01533/3002516 от 21 августа 1934 г. и директивой председателя Военной коллегии Верховного суда СССР № 00331748 от 15 сентября 1934 г. Следственные производства по всем расследуемым органами Главного управления госбезопасности НКВД делам подлежали возврату в органы ГУГБ НКВД22, где они до сих пор и хранятся (если еще хранятся), а по сути, укрыты от глаза людского.