Юрий Михайлович Сушко Я убил Степана Бандеру - Юрий Сушко

Остаётся лишь подивиться высокой сознательности будущего украинского национального лидера, проклюнувшейся в нём в столь юном возрасте.

Когда в 1918 году огромная, но сотканнная гнилыми нитками из лоскутных частей Австро-Венгерская империя стала дробиться на мелкие земельные делянки между Россией, Пруссией, Австрией и Польшей, галичане тут же подняли гордые головы и знамёна, затеяв отчаянную борьбу за свои кровные земли.

Даже Андрей Бандера, бросив на произвол судьбы паству, подался в Украинскую Галичанскую армию. Разумеется, как служитель алтаря, он не мог брать в руки оружие. «Парох» (отец), полевой капеллан Бандера был нужен фронтовикам — и для отправления службы Божьей, и для исповеди, и для причастия, и для отпевания.

Вскоре после начала боевых действий ударную армию Галичины начал косить тиф, количество жертв которого едва ли не превышало число павших на поле брани от штыков, шрапнели и пуль. Отец Андрей не оставлял без своего внимания, доброго участия и сострадания ни одного солдата, палимого тифозной горячкой. Подхватил опасную заразу и сам, но избежал печальной участи умерших. После безусловного и полного разгрома галичанского воинства в 1920 году вернулся в родные края. Земляки избрали его своим послом в парламент самопровозглашённой Западно-Украинской Народной Республики. Правда, существовала эта «республика» совсем недолго, но тем не менее отцовский титул — «посол» — в сознании впечатлительного Степана был созвучен чуть ли не с гетманским званием.

Биографы считают, что его детство закончилось уже в десятилетнем возрасте, когда родители решили отправить сына на обучение в гимназию в Стрый.

«В народную школу я не ходил вообще, — откровенничал Бандера, — ибо в моём селе… школа была закрыта с 1914 г. из-за призыва учителя в армию и других событий военного времени. Знания в объёме народной школы я получил в родительском доме, вместе с сёстрами и братьями, пользуясь несистематической помощью домашних наставниц…»

Стрый юного поповича ошеломил. По сравнению с родным селом этот пусть невеликий и пыльный городок с узкими, но зато мощёными улочками, кирпичными домами, костёлами показался ему суровым, неприступным и неприветливым к пришлым чужакам. Слава богу, в Стрые жили родные люди — дед Михайло и бабушки, у которых он и остановился.

Обучение стоило немалых денег. За курс наук родителям приходилось ежегодно выкладывать как минимум 240–250 злотых. Много это или мало? Примерно в такую же сумму обходилась покупка на местном скотном рынке двух бурёнок. Нужны были ещё и канцелярские принадлежности, и учебники. Но только словарь по латыни тянул на 10 злотых, а греческий — на 15. Часть и без того скудного бюджета гимназиста «съедали» (невольный каламбур) расходы на пропитание — до 50 злотых в месяц. Хорошо ещё, что в дедовом огороде были свои картошка, капуста, поспевали огурцы с помидорами, да и курятник не пустовал.

«Материальную возможность учиться в гимназии, — суховато подбивал «баланс» Степан, — я имел благодаря тому, что проживание и содержание обеспечивали родители моего отца, которые имели своё хозяйство… Там же жили мои сёстры и братья во время школьного обучения. Как у отца во время ферий (каникул), так и у деда я работал в хозяйстве в свободное от занятий время…»

Позже, начиная класса с четвёртого, гимназист Стефка Бандера приноровился зарабатывать на карманные расходы репетиторством, занимался с нерадивыми учащимися бурсы.

От рождения не блещущий крепким здоровьем Степан рос болезненным и хилым. Золотуха и весь шлейф неизбежных детских хворей позже усугубился коленным ревматизмом — по его народному определению, это «зверь, который лижет суставы, но кусает сердце». Случалось, что у мальчика порой даже отнимались ноги.

Свои недуги Степан сносил мужественно. До седьмого пота истязал себя физическими упражнениями, бегал, прыгал, стремясь убедить всех, что обожает походы, лыжные гонки и даже иноземную диковинку — «кошиковку» (баскетбол).

Раньше остальных ребят, по достоинству оценив его настырность, Степана приняли в элитные скаутские организации — „Пласт” и «Сокол». «Кроме того, — раскрывал он «детские» секреты, — существовали тайные подпольные кружки школьников средних классов, которые были идейно связаны с Украинской Воинской Организацией — УВО — и имели цель воспитывать отборные кадры в национально-революционном духе, влиять в этом направлении на молодежь и приобщать старшеклассников к вспомогательным действиям революционного подполья (например, организовывали сборы на содержание украинского тайного университета, распространяли запрещенные польским правительством украинские зарубежные издания, призывали к бойкоту польских обществ, первых выборов и т. д.)».

Принадлежа к пластунам (казакам) ещё с третьего класса, Степан являлся членом 5-го пластунского куреня имени князя Ярослава Остомысла, а затем 2-го куреня старших пластунов отряда «Красная калина». Достойная пластунская карьера.

В начале 1920-х годов, в период школярских лет Степана, общественно-политическая жизнь Галичины стремительно менялась. И вовсе не в лучшую сторону для коренных жителей этой окраины Украины. Даже само наименование земель — Западная Украина высокомерная шляхта изъяла из официального обращения и заменила на унизительное — Малопольска Всхудня (Восточная Малополыпа).

В 1923 году Совет послов Европы, где дипломаты ломали голову и перья над проектами обустройства послевоенной жизни Старого Света, признал права новообразованного Польского государства на западноукраинские земли, но при условии предоставления местному населению культурной автономии. Естественно, эти требования ясновельможные паны не считали для себя обязательными к исполнению.

Правительство Польши сразу стало проводить жёсткую политику так называемой пацификации, или полонизации, Галичины. Кстати, слово «полон» по-украински означает «плен». А сама Польша в латинской транскрипции звучит как Полония. Подобные лингвистические хитрости для западноукраинцев были зловещим знаком. Хотя пацификация и переводилась как «умиротворение», но, по сути, являлась грубой зачисткой территории.

Очень скоро во Всхудню из нищей, малородящей Центральной Польши хлынули охочие переселенцы. Здесь они без всяких проволочек получали немалые земельные наделы на самых льготных условиях. Всего здесь осело 77 тысяч осадников (поселенцев), в основном отставных офицеров польской армии. В 1930 году депутаты английского парламента, обеспокоенные непомерными аппетитами новых латифундистов в Восточной Европе, обратились к Лиге Наций: «200 тысяч гектаров пахотной земли в Восточной Галичине, такие же площади на Волыни и в Полесье выделены польским колонистам. А местное украинское население редко имеет свыше 0,5–1,5 гектара… Польские сельскохозяйственные организации получили 79 миллионов злотых в качестве финансовой помощи от польской власти, украинские организации — ни гроша…»