Жена врага - Юлия Булл

носом, тонкими губами. Улыбаясь во весь рот, отчего ее вид с оттопыренными ушами меня еще больше забавлял, она немного прихрюкивала. Остановившись около меня, звонко произнесла:

– Доброго дня! Жена учителя нашего? Вчера приехали? Как разместились? Нравится у нас?

Какой-то поток вопросов лился из нее. Так и хотелось спросить: «Ты вообще кто?» Она все несла какую-то чушь, не давая возможности мне ответить хотя бы на один вопрос. Я только наблюдала, как ее мальчонка, босой, уселся на тропинку и играл с перевернутым на спину жуком. Он сначала его переворачивал соломинкой, а потом обратно кидал в положение мотылявшихся лапок. Я вздрогнула, когда звонкий голос этой бабы меня пронзил по всему телу:

– Марфа я, живу тут рядом, рады всегда будем, а тебя звать как?

– Мария, – ответила я и хотела уже попрощаться, как вдруг ее пухлая ладонь опустилась на мое плечо с громким хохотом!

– Машка, что ли? Ой не могу, Мария. Ну ладно, свидимся еще.

И она, подобрав своего сына с земли, пошла дальше, проговаривая мое имя. «Чертовы хуторяне», – подумала я. Отчего-то она мне была противна.

На реке набрав воды, собрав небольшой букет луговых цветов, я вернулась домой. Подогрела чан с водой, настругала туда немного мыла и приступила к уборке. За водой я еще два раза ходила, но больше никого не встретила, чему бесконечно была рада.

Достала из своего скромного приданого небольшой кусок ситцевой ткани, расписанный крупными разноцветными цветами, платье из такого пестрящего ужаса я точно носить не стала бы, а вот занавески на окна самое то! Моя любимая шкатулка хранила все самое сокровенное, полный набор портнихи и бижутерию. В печь поставила пшено томиться и принялась дальше приводить избу в порядок.

Вечером валилась с ног, но была собой до ужаса довольна. Из старых простыней, снятых с кровати, я сделала новый «занавес» за печкой, предварительно постирав их. Сделала дополнительные полки из двух досок, протянув веревки сквозь, и подвесила их на гвозди, тем самым отделив библиотеку Алексея от кухонной утвари. Перестирала вещи, просушила и уложила в сундук. После чего села за стол, покрытый белой скатертью, рассматривая свой незамысловатый букетик, стала ждать Алексея.

– Добрый вечер.

Я оглянулась через правое плечо.

– Уютно как… и пахнет приятно.

В его глазах невозможно было скрыть и радость, и удивление. «Значит, угодила», – улыбаясь, подумала я.

– Вот посмотри, здесь кое-какие продукты, разбери и давай будем ужинать, – произнес он и приступил к умыванию лица и рук.

Я посмотрела на продуктовый набор. Немного соли, крупа, мука, сало, маленький шарик топленого масла. За столом мы сидели тихо. Молчание прервал Алексей.

– Ты вот что… – вздохнув, произнес он и продолжил: – Не бойся, не переживай, я к тебе не прикоснусь, пока ты не готова будешь. Да и возрастом еще, сама понимаешь. Я пока во дворе под навесом ночевать буду, как захолодает, здесь на полу или вон на лавке. А завтра со мной пойдешь, насчет работы надо договориться.

Алексей немного привстал, а потом снова сел на место и добавил:

– Тебе надо работать, так теперь положено, Мария. Я в церкви расположился, детишек обучаю, там выделили нам место, остальное под зернохранилище.

Он встал из-за стола и направился на выход. Не смотря в мою сторону, произнес последнюю фразу:

– А вечером их родителей грамоте приучаю.

До боли было обидно смотреть на эту несправедливость. А поделать люди ничего не могли. Молчали и терпели. Получается, тот, кто работал, он злой кулак, а нищие ленивые – с ними делиться надо. Еще прошлой весной я наблюдала с отцом, как его знакомого ростовщика раскулачили на глазах всей деревни. Разрешали взять с собой кое-что из посуды, немного теплых вещей, а потом все складывали в одну телегу, туда же сажали детей и увозили куда-то. За что? Почему у них все забирали? Зачем их увозили? Тогда я не все понимала…

Скотину, которую вырастили, ухаживая и заботясь о ней, весь инвентарь, который смастерили или купили, годами собирали капитал. Все наживали своим трудом, нелегким трудом! И все во все горло кричали: «Кулаки эксплуататоры!»

Бедных в деревне было больше, я думаю, они были либо ленивые, либо за что ни возьмутся, все наперекосяк. В активистах в основном были именно бедные, они же и становились бригадирами. Вскрывали амбары и кладовые у всех зажиточных односельчан. Забрали и у нас все: инвентарь, скот, картофель, зерно, даже жмых от подсолнухов и тот унесли.

Глава 3. Жена

Как было обговорено накануне, утром я собралась и пошла с Алексеем насчет работы. Мы пришли к избе приличного строения, с хорошо покрытой крышей, с многочисленными большими окнами. Видно было, что жила здесь зажиточная семья, во дворе конюшни и другие постройки, баня, хозблок. Сейчас же здесь расположился председатель колхоза, о чем гласила вывеска на крыльце.

Это был мужчина средних лет, со взглядом исподлобья, со странным выражением лица, будто его перекосило. Пожав руку Алексею, произнес:

– Мария Никифоровна Сивко, значит.

– Да, жена моя, – немного откашливаясь, произнес Алексей, как будто ему было неудобно это говорить.

Председатель окинул взглядом нас по очереди и продолжил:

– И какому ремеслу обучены? Что делать умеете?

– Я окончила семилетку, хотела осенью на курсы в город поехать, а так родителям по хозяйству всегда помогала.

Алексей взял меня под руку и произнес:

– Читать, писать и цифрами владеть умеет, хорошо знакомо ведение хозяйства, может дояркой.

– Вот и славно! – воскликнул председатель.

Я чуть было не закричала: «Что? Дояркой? Я счет вела, за всем следила, матери помогала с бухгалтерией. Почему дояркой? Как же так, коров доить? Изучать науку не требовалось для этого».

Нет, я умею и могу, мне не зазорно, но я так мечтала уехать, я так хотела городской жизни, гулять по аллеям, в порту наблюдать за приходящими и уходящими кораблями, есть мороженое, ходить в театр, стать модельером и создавать красивые наряды для женщин.

Я все юбки и рубахи перешивала, создавала платья под себя, и они были не такие, как все, растопыренные в разные стороны, пестрые и тяжелые. Я хотела легкости и минимализма в расцветке с аккуратными воротничками и манжетами, шла всю дорогу и кричала про себя, сопя под нос.

– Пока будет так, придется потерпеть, прости, мне пора, тебя я провожу, – как всегда, сухо, не произнося моего имени, сказал Алексей.

На ферме был какой-то беспорядок. Сама же ферма находилась в существующем дворе, когда-то так же кому-то принадлежащем из кулаков. Скот распределяли по возрасту и полу. Весь пронумеровали и держали в отдельных отстойниках. Мне была знакома эта порода коров, я любила именно этих, с коричневым окрасом.

Здесь я встретила вчерашнюю знакомую, отчего скривилась при виде нее. Она с той же тупой улыбкой вразвалочку подгребла ко мне. Вытирая руки об уже и так замусоленный передник, стала нести свои скороговорки…

– К нам, что ли, определили? Вот молодцы, рук-то не хватает. Все не допросишься, всех в поле гонят, а то еще куда дальше, работать вообще некому. Ну да ничего, справимся!

И она произнесла это свое слово – «теперешне». А потом начался нездоровый хохот и глотание соплей, с сопровождающим хрюканьем.

От нее несло прокисшим молоком и навозом, думаю, это все ее передник, бессменно служивший каждый день, который никогда не видел мыльной воды.

Я после ее трепа, тяжело вздохнув, приступила к исследованию «смотрин» рабочего места и знакомства с коллегами.

– Вот здесь вот тара, потом расскажу куда да чего, – точнее, она говорила «куды» да «чаво», ну это я старалась пропустить мимо ушей. – Тут у нас каждый со своим кузовком, кто что принес, вместе настилаем и обедаем, молока норму дают, хочешь – здесь, а хож – домой забирай, только норму смотри.

Нас было пять женщин, один пастух и бригадир. Мы делали все от дойки до уборки. На ферме быть не позднее шести утра, домой отлучиться только