С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы - Лев Шаховской

Справа у нас была пропасть, на дне которой широкий ручей казался узкой струйкой; за пропастью вздымались высочайшие горы; слева стеной стояли неприступные каменистые глыбы, высоко поднимавшиеся под самое небо. Ущелье было узко, дико и как-то подавляло нас, стесняя дыхание. Несколько человек болгар попались нам навстречу с навьюченными лошадьми, и на наш вопрос «где находится генерал Гурко?» объяснили, что Гурко ушел очень далеко, что Казанлык взят нашими войсками и что до Казанлыка остается еще верст 40–50. При выходе из ущелья мы встретили еще более многочисленную партию болгар, человек тридцать с женщинами и детьми, которые только и делали, что повторяли:

– Турци, турци, много турци!

В эту минуту мы выезжали из Балканских гор в Казанлыкскую долину. После узкого ущелья, стеснявшего дыхание и кругозор, перед нами развернулась просторная картина: широкой лентой лежала перед нами зеленая равнина, окаймленная вдали горами, тонувшими в голубоватом освещении. Столбы дыма там и сям по равнине обозначали горящие турецкие деревни, а налево от нас из-за зелени деревьев выглядывала красиво расположенная деревня Хаинкиой; к этой деревне мы и повернули наших коней. От Хаинкиойского ущелья до деревни оставалось всего версты четыре, и мы поехали шагом под лучами сильнейшего солнца. По дороге то и дело встречались болгары, которые снимали шапки и кланялись в пояс и до земли, умоляя, как мы могли понять, защитить их от турок. В особенности меня поразила фигура одного священника, который выбрался из Хаинкиой в горы вместе со своими прихожанами: он весь дрожал как в лихорадке, а рядом с ним, низко нам кланяясь и сняв шапку, старик болгарин показывал нам еще свежую рану на голову, говоря, что эта рана сегодня нанесена ему турками.

Из расспросов этих спасающихся в горы от страха перед турками болгар мы могли понять, что отряд генерала Гурко ушел из Хаинкиой два дня тому назад, что в горах теперь показались башибузуки и угрожают жителям Хаинкиой; жители в страхе бегут в горы по направлению к Тырнову, забирая с собой только ручной багаж. Положение наше становилось критическим. До отряда Гурко оставались сутки, а может быть, и более пути. Башибузуки могли появиться каждую минуту, и что мог бы сделать против них наш маленький отряд в семь человек, вооруженных только пистолетами, да еще один казак, вооруженный как следует. Лошади наши утомились, и мы не могли бы даже ускакать от конных башибузуков, наконец турки могли подсторожить нас из-за какого-нибудь куста. Хорошо еще, думалось мне, если убьют моментально, а то попадешься к ним в руки, они начнут мучить и еще надругаются над нами, отсекая по частям руки, ноги, уши, как они делают с пленными. Придется, думалось мне, самому пустить себе пулю в голову, как скоро положение сделается безысходным.

Я взглянул на роскошную долину Казанлыка, освещенную ярким солнцем: столбы дыма там и сям стояли по ней густыми облаками, и чудная картина долины показалась мне зловещей и мрачной. На минуту мною овладела внутренняя тревога, и я силился ничем не выдать своего внутреннего состояния товарищам. Но спутники мои, французы, уже догадались, в чем дело, по выражению лиц бегущих болгар и по их смущенному виду. Ла Мотт и Дик Лонлей стали приставать ко мне с сотней вопросов, упреков, атакуя меня с двух сторон, не давая сосредоточиться и обдумать то, что надо делать. Ла Мотт настаивал, чтобы немедля вернуться в Тырново; Дик Лонлей просто бранился; один испанец Пелисье сохранял философское спокойствие и ехал молча, угрюмо насупившись. Я и И. порешили прежде всего, что в подобном положении следует сохранять полнейшее строжайшее хладнокровие и импонировать на французов выражением спокойствия.

Между тем мы шагом подымались к деревне по широкой равнине, и если бы где-нибудь в окрестных горах находились башибузуки, они могли бы видеть наш маленький отряд как на ладони. Я подозвал к себе казака и, приняв вид спокойной беззаботности, спросил его:

– Можешь, брат, уложить человек десять турок!

– А Бог знает, ваше благородие, – отвечал казак, – как придется.

– А человека четыре уложишь? – настаивал я дальше.

– Четырех-то как не уложить, а только тут никто как Бог. Бог не поможет и с одним не справишься, а поможет, так и десять турок не страшны.

Ответ был успокоительный. Мы были уже у самой деревни, полагая не найти в ней ни одного болгарина, так как много болгар встретили по дороге. Мы подвигались с осторожностью, из опасения вместо болгар застать в деревне турок, но к удивлению нашему мы встретили в деревне много не ушедших еще жителей. Мужчины все были вооружены ружьями и сидели кучками у ручья, протекавшего посредине деревни; женщины, девушки и дети жались друг ко другу невдалеке от мужчин. Беспокойство и смятение было ярко написано на всех лицах. При нашем приближении крестьяне и крестьянки встали, подошли к нам навстречу, низко кланяясь и повторяя:

– Турки, башибузуки идут! Защити нас!

Мы показали им на их ружья и дали им понять, что они сами должны защищаться и что турки не страшны. В ответ на это жители стали спрашивать нас, когда придет к ним русское войско, и показывали на горы, говоря, что там все турки, которые придут и перережут их. Мы слезли с лошадей, привязали их и прежде всего попросили хлеба, молока и всего, что найдется для обеда. Нашлось весьма немногое: хлеб и плоды. Пообедав, я порешил, что прежде всего надо отдохнуть от усталости и волнения и постараться уснуть хотя бы на полчаса.

Я отошел от товарищей в тень огромного орехового дерева, положил себе седло под голову и успел подремать около часа. Французы не ели и не спали, находясь в сильнейшей тревоге. Сквозь сон я слышал, как Ла Мотт громко жаловался на то, что поехал со мной; Дик Лонлей кричал, что он приехал на войну, чтобы быть корреспондентом, а не воевать. Мы решили остаться еще один час в Хаинкиой, чтобы дать вздохнуть лошадям и после этого ехать дальше, стараясь скорее нагнать отряд генерала Гурко. Кстати, мы нашли трех солдат болгарской дружины, отставших от отряда по болезни и собиравшихся, так же как и мы, нагонять отряд. Это было нам на руку. Распрощавшись с жителями, в три часа дня мы снова сели на своих лошадей и двинулись в путь в сопровождении более многочисленной свиты. У нас была пехота в количестве трех болгар, кавалерия в образе казака и артиллерия в форме наших пистолетов. Бегство жителей из Хаинкиойя, попавшихся нам еще в горах, панический страх и смятение людей, которых мы застали в самой деревне, их уверения, что идут башибузуки резать их, наконец несколько выстрелов, о которых я забыл упомянуть выше и которые мы слышали в направлении Хаинкиой при нашем выезде из деревни, – все это повергло нас в тревогу и представило нашему воображению весь риск предстоящего нам пути до передового отряда генерала Гурко. На чем основывался панический страх жителей: на одном ли предположении, что башибузуки могли прийти или же башибузуки в действительности были близко и показывались у деревни? Объяснения этому мы никак не могли добиться у жителей по незнанию их языка и трудности объясняться с ними.