Ветреный день на Среднем Западе - Юрий Нестеренко

— Остаются дети, — возразила Бетти.

— Ага, а у тех — свои дети, а у тех — свои… Неужели ты не видишь, что это все — одно большое надувательство! Миллион нулей, выстроенных в ряд, все равно даст ноль!

— Может быть, будь у вас дети, вы бы не смотрели на вещи так мрачно.

— Я не говорил, что у меня их нет. Я говорил, что у меня нет дочери.

— Значит, у вас есть сын?

— Да. Ему двадцать лет, и недавно он получил работу в супермаркете.

— У него какие-то проблемы?

— По-моему, он счастлив.

— Выходит, с ним все в порядке?

— В полном, если не считать того, что он даун.

— О… простите.

— Это все парень по имени Ген Хромосом, — сказал Палмер. — Ты читала Каттнера?

— Кого?

— Каттнера… или Гарднера, я их вечно путаю. Один пишет детективы, другой фантастику. Вот у того, который фантастику, есть серия про Хогбенов. Смешные такие рассказы. Хогбены — мутанты, практически всемогущие, но живут, как типичная деревенщина. Когда их младшему дед рассказывает о природе мутаций, тот говорит: «Я понял только, что все это устроил его приятель по имени Ген Хромосом». По большому счету, намного ли больше мы сами в этом всем понимаем? Ни у меня, ни у жены в роду такого не было. Если она, конечно, не врет, как обычно.

— Похоже, вы не очень-то с ней ладите?

— Вот уже 74 часа я не могу понять, почему терпел эту суку предыдущие 20 лет.

— Ее зовут Бетти?

— Что? Мой бог, нет. Ее зовут Маргарет, и мне, черт побери, нравится это имя, несмотря на то, что я ненавижу эту тупую жирную визгливую истеричную суку. Я и женился на ней не в последнюю очередь из-за того, что мне нравилось ее имя. Очень романтично, да, Бетти? Ее имя нравилось мне больше, чем ее сиськи. Хотя, по правде сказать, сиськи у нее тогда тоже были ничего. Тогда она еще не была жирной. Она перестала следить за собой после рождения Макса. Как тебе эта идея — назвать дауна Максом? Она бы еще Сильвестром его назвала!

Бетти промолчала.

— И все эти двадцать лет, — продолжил Пит, — она пилила меня, утверждая, что это я виноват. В том, что Макс такой. Потому что я, дескать, трахнул ее пьяный. Да она тогда вылакала больше моего! Ей же, мать ее, хотелось романтики! Ужин при свечах и с шампанским. Она в одиночку выхлестала полторы бутылки, а я пил совсем чуть-чуть, я вообще не люблю шампанское. Под конец она хохотала без перерыва и пыталась под столом влезть своей ступней мне в ширинку. Мы тогда еще не были женаты. Но ни одному из нас не пришло в голову предохраняться. Как же, это не романтично! Как будто в трахе вообще есть хоть что-то романтичное… Тебе приходилось трахаться, Бетти? Черт с тобой, можешь не отвечать. Мы скоро поженились, еще не зная, что она беременна. И уже через пару месяцев я убедился, что характер у нее не сахар. Но тут как раз пришли результаты анализов, я думал, все с этим связано, и после родов она успокоится… А потом родился Макс, и все окончательно пошло наперекосяк. Она сдала его в интернат, а потом опять-таки регулярно обвиняла в этом меня. К слову, я ни разу не видел Макса с тех пор. Она таскалась к нему, а я никогда. Он мне омерзителен. Но сдала его она сама. Когда она слишком доставала меня своим нытьем, я предлагал ей забрать его обратно домой. Она говорила, что так и сделает, и уходила реветь в свою комнату. Разумеется, этим все и заканчивалось. В последние годы она пристрастилась к бутылке. Один раз даже лежала в больнице с каким-то алкогольным психозом. Но, к сожалению, ее выписали, и она вернулась домой.

Палмер замолчал.

— Послушайте, мистер… — робко начала Бетти.

— Пит!

— Хорошо, послушай, Пит… а что случилось 74 часа назад? Ты случайно… не убил ее?

— Хороший вопрос! — хохотнул Палмер. — Нет, думаю, что нет. Хотя стоило бы, клянусь богом.

— Что значит — думаешь?

— Ну, если только она не скопытилась от инфаркта, когда узнала, что больше не увидит не только меня, но и моих денег.

— Ну, я, конечно, не юрист, но, наверное, тебе все-таки придется платить ей алименты.

— Какие, на хрен, алименты, Бетти? Ты что, забыла, что я теперь безработный? Ты хочешь знать, что произошло 74 часа назад? Скоро уже будет 75… Хорошо, я расскажу. Этой суке, которую я даже не хочу называть ее красивым именем, повезло, что это произошло не дома. Может быть, я бы и впрямь убил ее. Но это случилось на работе. Я тридцать лет не менял места работы, Бетти. Оно менялось само — поначалу это была мелкая фирма, торговавшая краской, потом ее прикупила компания, имевшая сеть бытовых магазинов и мастерских, потом компанию приобрел концерн, а сейчас все это входит в гигантскую корпорацию, которая производит и торгует тысячью вещей — от машин для строительных работ до туалетной бумаги. И двадцать шесть лет из этих тридцати я провел под началом одного человека — Уильяма Т. Джилса. Сначала я был его рядовым сотрудником. Потом он заметил, что на мне можно пахать, как на рабочей лошади, и сделал меня своим заместителем. Я был молодой и глупый, я был ужасно горд — как же, расту, опережая других сотрудников, которые старше и имеют больший стаж! Я из кожи вон лез, чтобы оправдать доверие мистера Джилса. Между прочим, я всегда звал его «мистер Джилс», а он меня — «Пит», хотя он был на год моложе меня — правда, уже в 25 он имел заметную лысину и очки, так что выглядел старше. Ну и этот сукин сын, конечно, вовсю пользовался моим рвением. Воображаю, как он посмеивался про себя. Я делал за него всю работу, ему доставались все розы от начальства, а на меня сыпались все шишки за недоработки. Потом он ушел на повышение — ты думаешь, я занял его место? Как бы не так, он уже оценил, насколько я ему полезен. Он перетащил меня за собой, и я снова стал его заместителем, уже на новом уровне. И так оно и продолжалось все эти годы. Этот ублюдок пользовался мной, а я вечно ходил на вторых ролях. Один раз я для пробы назвал его «Вилли», и он ничего не сказал, но так на меня посмотрел, что я тут же вернулся к «мистеру Джилсу». Мне потом целую неделю было стыдно и противно, когда я вспоминал об этом. В последнее время он был генеральным менеджером регионального отделения корпорации, а я, стало быть, его заместителем. И вот три дня назад случилось два события. Во-первых, мне исполнилось пятьдесят. А во-вторых, Джилс в очередной раз пошел на повышение — уже на самый верх, в головной офис на Восточном побережье. Слухи об этом ходили и раньше, но он любил в таких делах напускать тумана до последнего. И я нутром чуял, что на сей раз он меня за собой не потянет — да и меня давно уже тянуло блевать от его рожи. Стало быть, у меня маячила перспектива выйти наконец из его тени и стать генеральным менеджером. Так вот вызывает меня этот мерзавец к себе… ты, наверное, думаешь, что он оставил меня с носом, и должность менеджера получил кто-то другой? Нет, Бетти, она досталась мне. Вершина моей тридцатилетней карьеры. «Поздравляю с юбилеем, Пит, — сказал он. — И у меня есть для тебя подарок — вот этот кабинет отныне твой.» И ты думаешь, я радовался? Гребаное дерьмо, ни хрена я не радовался! Потому что вдруг понял, что это конец. Это последнее повышение в моей жизни. Из этого кабинета я уйду только на пенсию. Тридцать лет я крутился, как белка в колесе, и ради чего? Все та же затрахавшая суета, дурацкая и бессмысленная возня. Всем тем, чем я занимался и раньше, я буду заниматься и впредь, пока меня не погонят пинком под зад, чтобы освободить дорогу более молодому. Ну, прибавится жалованье, зато прибавится и головная боль — я ведь не привык работать так, как Джилс, и не смогу валить все на заместителей. И вот пока я стоял, думал об этом и слушал тот самый свист в ушах, с которым поезд приближается к станциям Рак или Альцгеймер — как думаешь, что подумал Джилс, глядя на мою кислую рожу? Этот траханый сукин сын возомнил, что мне грустно от перспективы расставания с ним! «Что поделать, Пит, — сказал он утешающе, — мне тоже жаль с тобой расставаться, но на новом месте мне нужен кто-нибудь помоложе.» И тут я сделал то, о чем мечтал уже много лет. Я двинул ему в морду со всей силы, на какую был способен. Думаю, что выбил ему как минимум пять зубов, а может, и больше. Не удивлюсь, если сломал ему челюсть. Меня словно какая-то пелена окутала, я не помнил себя от ярости. От удара он шмякнулся в свое кресло и откатился назад, ударившись о стену. Он сидел и смотрел на меня выпученными глазами, очки свалились, по подбородку текла кровь, а я выдавал ему тираду минуты на четыре. Если бы не это кресло на колесиках, я бы, наверное, продолжал его избивать. Но так он оказался уже далеко от меня, и к тому же между нами был стол, так что я ограничился словами. Я даже не помню, как именно его крыл, но, кажется, так я не ругался ни разу в жизни. Потом я вышел на улицу, сел в машину и поехал на запад. Перед выездом из города, правда, я останавливался дважды — один раз у банка, чтобы снять деньги со счета, а другой раз у почты, чтобы написать и отправить Маргарет письмо, в котором изложил ей все, что о ней думаю. Затем я отправил еще несколько таких писем — тем, чьи адреса смог вспомнить.