На темных аллеях (сборник) - Татьяна Тронина

На чердаке, как ни странно, было светлее, чем в подъезде – наверху, под черными балками, мерцала тусклая лампочка… Пахло голубями, старой мебелью.

Только сейчас девушка поняла, что сама загнала себя в ловушку. Уж здесь киллер расправится с ней без всяких проблем! Она хотела закрыть люк, но задвижки со стороны чердака не оказалось. И забаррикадироваться невозможно – вокруг только старые плетеные кресла, ветхие этажерки – все такое легкое, ненадежное. Детская коляска, стул без сиденья…

Сдерживая рвущиеся из груди рыдания, девушка бросилась на другой конец чердака, между тем как люк за ее спиной скрипнул, открываясь во второй раз, и до ушей девушки донеслось глубокое, мерное дыхание ее преследователя.

И вот он уже тоже барахтается в нежной пыли, и вот он снова на ногах и топает вслед за своей жертвой…

Девушка прыгала по скрипучим доскам, инстинктивно отбрасывая попадающийся на ее пути хлам за спину, под ноги своему преследователю, пытаясь тем самым хоть на секунду задержать его. Она по-прежнему очень хотела жить.

Глазами девушка ощупывала мертвенную полутьму вокруг в поисках другого выхода, и когда все-таки увидела его – такой же люк в полу, – то снова возликовала безмерно и из последних сил рванула этот люк на себя.

Он не поддался!

Ужасная мысль мелькнула у нее в голове – а что, если и этот тоже запирается только снаружи?..

Она застонала и еще раз рванула люк на себя, мысленно обращаясь к Богу, еще к кому-то – кто до этой ночи хранил ее маленькую жизнь… И люк открылся. Мощное, ритмичное дыхание ее преследователя между тем уже слышалось рядом.

Девушка не спустилась, а скорее – рухнула вниз, задерживая свое падение только руками, которые продолжали инстинктивно цепляться за ступени железной стремянки, ведущей вниз. Еще одна перекладина. Один шаг – и вот она, ровная поверхность.

Девушка успела.

Вернее – она почти успела спуститься вниз с чердака на последний этаж соседнего подъезда. Почти – поскольку вслед за ней в подъездную полутьму потянулась сильная рука, и эта рука в жадном и нетерпеливом рывке успела ухватить девушку за воротник пальто.

Девушка повисла в сумрачном пространстве над полом. Она подняла голову вверх. Лицо мужчины было в полуметре от ее лица. Двое смотрели друг другу в глаза. Она – с мольбой, отчаянно, он – с холодным любопытством.

Это длилось пару секунд. Убийца не смог подтянуть жертву к себе. В этот раз не успел он – потому что девушка просто подняла руки и выскользнула из собственного пальто. Так ящерки отбрасывают хвост, не задумываясь ни на секунду.

…Она уже бежала вниз по ступеням, мимо новых молчаливых квартир, и с каждой ступенькой в ее душе росли ожесточенное упрямство и надежда. Это второе дыхание открылось у нее – теперь, когда она надеялась только на собственные силы.

Дверь второго подъезда выходила на широкую улицу – это хорошо, что не в тот глухой двор. От долгой погони бегунья покрылась испариной – и, выскакивая из подъезда, она ожидала, что холод пронзит ее всю, мокрая рубашка на теле заледенеет моментально.

Но осенняя промозглая сырость не ощущалась – только бодрящая свежесть, а с ней – возможность бежать легко и быстро.

Девушка не оглядывалась, она уже привыкла к тому, что в спину ей, не отставая, дышит опасность, ей достаточно было ловить за собой топот и мерное, глубокое дыхание преследователя, и машинально, на слух, определять расстояние, отделяющее их друг от друга.

Пейзаж постепенно менялся – фонари все реже попадались на ее пути, дома вокруг становились все более безликими и огромными. Окраина. Спальный район.

И опять, как назло, – ни одного прохожего. Неверные мужья уже давно вернулись домой, а собачникам еще рано выгуливать своих питомцев. Час безвременья…

Сейчас спасти девушку могла только быстрота ее ног. Два неуловимых движения – и туфли были отброшены в сторону.

Теперь она бежала босиком, каблуки не мешали ей, пальто не стесняло движений. Так маленькая юркая кошечка легко ускользает от груды мускулов – злобного бульдога.

Дыхание бегущего за ней человека становилось все тяжелее и громче – и теперь девушка позволяла себе останавливаться на несколько мгновений, чтобы отдышаться и осмотреться по сторонам. Внезапно она заметила, что черный ночной воздух становится прозрачнее, словно кто-то разбавляет его молоком. Неужели рассвет? А ей казалось, что прошло всего полчаса после убийства, свидетельницей которого она стала.

Город кончался – впереди сплошной неровной полосой растянулся лес. Уже не останавливаясь, девушка мчалась к нему – ей казалось, что по ковру мягких опавших листьев она сумеет убежать далеко-далеко и никто не найдет ее в лабиринте деревьев.

Вероятно, догоняющий ее человек почувствовал то же самое – насколько ей лес показался желанным, настолько он не желал оказаться в нем, в глухой, гасящей все звуки полутьме. Какое-то шестое чувство заставило девушку оглянуться, и вовремя – убийца достал из кармана пистолет и уже поднимал руку. Знакомым блеском сверкала в этой руке сталь. Тоска…

Девушка охнула; беспомощно, бездарно споткнулась – и со всего размаха полетела на мокрую скользкую дорогу – перед самым лесом.

И, падая, она почувствовала, что силы вдруг покидают ее, что вспышка страха уничтожила последние из них – в отличие от того, первого раза, когда она сумела стать стремительнее времени. Близость смерти каждый раз действует по-новому.

Ее преследователь передумал стрелять, сунул пистолет обратно в карман и даже замедлил шаги – теперь он мог догнать ее без проблем. Его огромные руки при каждом шаге вырывались вперед, точно заранее готовились задушить свою жертву.

Девушка не ощущала боли от удара о землю – вероятно, она и не ушиблась даже, впрочем, сомнительно называть такие падения удачными. Все ее тело точно парило в какой-то невесомости, оно перестало подчиняться ей, хотя мозг посылал нетерпеливые сигналы – бежать! бежать!

Она могла только тихонечко всхлипывать – жалко, беспомощно, устало.

Когда убийца был от нее уже в нескольких шагах (по времени – пара минут до смерти, наверное), она стянула с головы свой серый беретик и провела им по грязному и мокрому лицу. Этакая прилежная паинька, которая даже смерть хочет встретить с чистой мордашкой.

Под серым беретом, оказывается, пряталась копна рыжих, нет, даже огненных волос. В предрассветном, мутном сумраке они сверкнули, как встающее из-за горизонта солнце.

Убийца остановился в полуметре от нее. Он переводил дыхание перед тем, как шагнуть в последний раз. Эти яркие волосы почему-то смутили его – до того он видел в девушке лишь невзрачную серую мышку, которую совсем не жалко прихлопнуть. Эти волосы оказались слишком яркими, слишком красивыми. «Так вот ты какая!» – озадаченно подумал он. А еще он не мог не восхититься ее стойким характером, ее силой, ее жаждой жизни.

Она плакала, он стоял над ней… Кончалась ночь.

Вдруг мужчина наклонился и поднял девушку своими железными руками – так берут на руки детей, чтобы успокоить. Положил ее голову к себе на плечо.

Он шел по лесной тропинке и напевал что-то смутное низким, грубым, непривычным к нежности голосом – «аа-ааа, аа-ааа…» – и баюкал ее, и баюкал. А она плакала, лежа щекой на его плече.

Он больше не мог причинить ей зла. После проведенной вместе ночи они уже не были чужими друг другу.

Амазонка

Лифт был сломан.

И толку-то – досадовать теперь? Эмоциями делу не поможешь. Поэтому, подпрыгнув и сместив рюкзак за плечами на нужное место, Катя бодро подхватила лыжи и связку громоздких ботинок (в которых так легко было кататься на горных склонах и которые так неудобно тащить в руках) и методично затопала вверх по лестнице.

Забравшись, наконец, на свой этаж, она вся взмокла, но ничуть не устала. Мышцы, натренированные на Домбае, работали без напряжения – ведь их хозяйке было только девятнадцать.

Открыла дверь Даша, старшая сестра, потрепала за волосы и сварливо заметила, что «ты, Катька, провоняла вся в этих горах». От лыж и рюкзака и правда несло смолой и костром, и еще тем особым запахом, которым всегда пропитываешься в походах и который столь непривычен и странен для всякого домоседа.

Катя запихнула свое снаряжение в кладовку и только потом заперлась в ванной.

Перед тем как включить душ, она услышала из-за двери голос Дашиного мужа, Мити. Значит, он тоже был дома. Кажется, зять спросил: «Катя вернулась?»

– Катька, ты есть будешь? – крикнула с кухни Даша.

– Нет!

Катя ответила так, хотя была чудовищно голодна.

…Родители назвали их именами прелестных сестер из романа Алексея Толстого, правда, Катя – младшая. У них была разница в одиннадцать лет, и они совершенно не походили друг на друга. Даша – пухлая невысокая болтушка, ленивая и самоотверженная одновременно, любительница покричать на своих близких, впрочем, без всякой злобы, кудрявая и веселая – словно опереточный Керубино. Молодая женщина носила цветастые платья, мазала губы помадой малинового цвета и обожала парфюм с фруктовыми нотками.