Ванька Каин - Даниил Мордовцев

Что же это была за личность — этот Ванька Каин, и что выразила собой эта личность такого рельефного и памятного, чтобы так поразить народное воображение и так крепко засесть в памяти масс чем-то историческим, незабываемым?

По-видимому, значение Ваньки Каина до сих пор не понято. А между тем, право Каина на историческое бессмертие заключается в том, что он — живое отражение всей тогдашней России, микрокосм нашего деморализованного общества, которое, начиная от лиц, стоявших у престола, и кончая голью кабацкой, практиковало в широких размерах нравственные и гражданские правила Ваньки Каина — воровало, мошенничало, грабило, доносило: Меншиков ворует казну, грабит народ и, наказываемый исторической дубинкой Петра из рук самого царя, продолжает вновь грабить и подобно Ваньке Каину ссылать своих сообщников и доносить на других; Бирон и доносит, и грабит, и казнит; Шувалов грабит и доносит; военачальники грабят и доносят на своих противников; временщики грабят сами, доносят и принимают доносы; сенаторы грабят и доносят; духовные пастыри, как Феофан Прокопович и другие, грабят и доносят; подьячие грабят и доносят. Является Ванька Каин, и в нем, как в фокусе рефрактора, отражается все безобразие русского общества: он тоже весь пропитывается ходячей, практической идеей века — ворует, грабит и доносит. Если кого русские люди половины прошлого века могли назвать «героем своего времени», в постыдном значении этого слова, — так это Ваньку Каина. Ванька Каин в изворовавшемся и в деморализованном «ненавистным изражением» «слово и дело» обществе, был то же, что и Дон Кихот в оглупевшей от идей издыхавшего рыцарства Испании, и тот, и другой — крайнее выражение ходячей нравственной эпидемии века.

Оттого такие личности, как Ванька Каин в изворовавшейся России и Дон Кихот в одуревшей Испании, являются народными типами целого века и становятся чем-то пословичным и нарицательным: Дон Кихот жив до сих пор в применении к жизни известных понятий; Ванька Каин тоже живет до сих пор в народе, как что-то «отъемное», с значением «отъемного» входит даже в русский справочный словарь, в числе имен нарицательных[1].

Одним словом, Ванька Каин — это известный тип, как такими же типами стали в русской земле создания лучших деятелей русской мысли, Фон — Визина (Фонвизина — прим. ред.), Грибоедова, Гоголя, Гончарова: типы митрофанушек, скотининых, молчалиных, князей тугоуховских, чичиковых, ноздревых, хлестаковых, подколесиных, обломовых и т. д. Ванька Каин — тип исторический, широкий тип, соединяющий в себе самые безобразные черты всего тогдашнего русского общества, как Шемяка — судья, тоже унаследовавший историческое бессмертие в народной памяти, выражает собой все безобразие суда, под которым жил русский народ в течение многих столетий: в свое время русская земля проведала, как незаконно и с каким полным презрением прав человечества судили враги князя Дмитрия Юрьевича Шемяку, и с тех пор всякий неправильный и возмутительный суд называет «судом шемякиным»; в свое время народ знал также, с каким искусством и с какой полнотой Ванька Каин выразил собою болезненные стороны всего общественного строя русской жизни — с тех пор Каин не умирает, хотя, в сущности, его постыдною исторической памятью осуждается вся система государственной и общественной нравственности, а не осуждается сам Каин, к которому народ, вследствие этого, и относится с заметным сочувствием.

Происхождение Каина. — Маленького Ваньку привозят в Москву. — Жизнь его в барском доме, у гостиной сотни купца Филатьева. — Начало развития воровских привычек в мальчике. — Бегство из дома Филатьева. — Знакомство с Петром Камчаткою. — Нападение на дом попа — соседа. — Каин и Камчатка под Каменным мостом в воровском притоне.

В одном из старинных жизнеописаний Каина, которое носит заглавие «Жизнь и похождения российскаго Картуша, именуемаго Каина, известнаго мошенника и того ремесла людей сыщика, за раскаяние в злодействе получившаго от казны свободу, но за обращение в прежний промысел сосланнаго вечно на каторжную работу, прежде в Рогервик, а потом в Сибирь, писанная им самим, при Балтийском порте, в 1764 году», — Каин говорит будто бы от своего имени: «Я родился в 1714 г.»[2]; в исследовании же г. Есипова, составленном на основании подлинных документов сыскного приказа, значится, что Каин родился в 1718 г. в Ростовском уезде, в с. Иванове, в крестьянском семействе, принадлежавшем гостиной сотни купцу Филатьеву.

Тринадцати лет Ванька привезен был в Москву на господский двор, где, по-видимому, вся обстановка его жизни сложилась так, чтобы выработать из крестьянского мальчика тип «удалого доброго молодца», только не «понизового разбойничка», не «бурлаченьку вольного Поволжья», а гражданина «матушки каменной Москвы». Жизнь при господском дворе в то время была, можно сказать, исключительно приспособлена к тому, чтобы из дворовых людей вырабатывать будущих «разбойничков» и тем пополнять и без того богатый контингент понизовой вольницы.

В помянутом жизнеописании Каина он сам рассказывает о причинах и начале своих воровских похождений и рассказывает со свойственными его оригинальной, чисто народной речи прибаутками, рифмованными пословицами и ловкими загадочными сравнениями, которые так нравятся народу, в устном ли рассказе, или под какими-нибудь лубочными картинами.

«Что до услуг моих принадлежало, — говорит Каин, — то со усердием должность отправлял, токмо вместо награждения и милостей несносные от него бои получал». Это тот же эпический прием рассказа, который мы читаем во всех разбойничьих делах прошлого века, где пойманные разбойники постоянно показывают на допросах, что служил-де он у своего господина с усердием, но только бывал от него неведомо за что жестоко истязуем, а пить-де, есть было нечего, обуться-де, одеться не во что, отчего-де босиком по морозу хаживал, а для своего прокормления у соседей куски стаскивал, а наконец-де, не стерпя тяжких побоев, ушел из дому, жил где день, где ночь, питался милостыней и пристал затем к атаману Гавриле Букову или Ивану Брагину и т. д.

То же сделал и Каин, когда жизнь его у Филатьева стала ему невмочь.

«Чего ради вздумал встать поране и шагнуть от двора его подале. В одно время, видя его спящего, отважился тронуть в той же спальне стоящего ларца его, из которого взял денег столь довольно, чтоб нести по силе моей было полно; а хотя прежде оного на одну только соль и промышлял, а где увижу мед, то пальчиком лизал, и оное делал для предков, чтоб не забывал. Висящее же на стене его платье на себя надел, и из дому тот же час не мешкав пошел; а более за тем поторопился, чтоб он от сна не пробудился и не учинил бы за то мне зла».

Это пролог к воровской, полной приключениями жизни Каина. В самом прологе этом слышится эпический прием рассказчика: так поступали все, кому жизнь была тяжела, тем более, что выхода из тяжелой обстановки дворовым того времени не было предоставлено даже законом — крестьяне по закону не могли жаловаться на своих помещиков, «аки дети на родителей». Жалоб крестьян на помещиков не принимали, а вместо того самих жалобщиков возвращали помещикам для наказания — «на правеж», сажали под караул, секли плетьми, отдавали в солдаты или ссылали в Сибирь. Все это в порядке вещей — в порядке вещей было и то, что сделал Каин, дитя своего времени. Мало того, эпичность обстановки, в которой является вся жизнь Каина, яснее выказывается и в том, что у Каина был уже учитель будущего его ремесла — это солдатский сын Петр Камчатка. С ним он познакомился, как обыкновенно знакомились «удалые добрые молодцы», в «царевом кабаке», который всегда был неизбежною эпической деталью в жизни каждого доброго молодца: как римский народ решал свои дела на «форум романум», так русская голытьба, за неимением форума и из боязни полиции, о которой римляне не имели понятия, всегда принимала наиболее важные решения своей жизни под эгидой царева кабака. О кабаке с этой точки зрения говорит и одна из известных «удалых» песен, где мать обращается к сыну с такими словами:

Не ходи, мой сын, во царев кабак,Ты не пей, мой сын, зелена вина,Не водись, мой сын, со бурлаками,Со бурлаками с понизовыми,Со ярыгами со кабацкими,Потерять тебе, сын, буйну голову.

Камчатка и был таким «ярыгою кабацкою», который объяснил Каину, что жизнь дворового, жизнь под страхом ежедневных побоев и с Сибирью или солдатством в перспективе, жизнь голодная, подневольная может быть заменена жизнью вольною, разгульною, хоть тоже подчас и голодною, и холодною, но по своей воле — это жизнь бродяги, жизнь площадная, уличная.

Камчатка, по уговору, дожидался Каина, когда тот должен был бежать от своего господина. В рассказе о своей жизни Каин говорит, что, уходя из дому помещика, он написал у него на воротах: