Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [Только текст] - Татьяна Рожнова

— К барьеру! Я еще в состоянии сделать свой выстрел!»{14}.

«После слов Пушкина, что он хочет стрелять, г. Геккерен[3] возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правою рукою»{15}, — поведал П. А. Вяземскому Данзас.

Полулежа, «приподнявшись несколько и опершись на левую руку», долго целясь, Пушкин выстрелил. Дантес упал. Видя своего противника падающим, Пушкин, отбросив в сторону пистолет, крикнул: «Браво!» — и потерял сознание.

«Придя в себя, спросил у д’Аршиака:

— Ну, что? Убил я его?

— Нет, вы его только ранили, — ответил д’Аршиак.

— Странно, — сказал Пушкин, — я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет… Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем»{16}, — пересказывал ход дуэли великому князю Михаилу Павловичу П. А. Вяземский.

«…Между тем кровь лила из раны, — писал Жуковский отцу поэта. — Геккерн упал, но его сбила с ног только сильная контузия, пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь и будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки: эта пуговица спасла Геккерна»{17}.

«…Пушкин был ранен в правую сторону живота, пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась.

Данзас с д’Аршиаком подозвали извощиков <…> Общими силами усадив Пушкина бережно в сани, Данзас приказал извощику ехать шагом, а сам пошел пешком подле саней, вместе с д’Аршиаком; раненый Дантес ехал в своих санях за ними»{18}, — писал Аммосов.

«Сани сильно трясло <…> Пушкин страдал, не жалуясь. Г. барон Геккерен смог, поддерживаемый мною, дойти до своих саней, и там он ждал, пока противника его перенесли. И я мог сопровождать его в Петербург»{19}, — уточнил секундант Дантеса.

«…У Комендантской дачи нашли карету, присланную на всякий случай бароном Геккереном, отцом. Дантес и д’Аршиак предложили Данзасу отвезти в ней в город раненого поэта. Данзас принял это предложение, но отказался от другого, сделанного ему в то же время Дантесом, предложения скрыть участие его в дуэли.

Не сказав, что карета была барона Геккерена, Данзас посадил в нее Пушкина и, сев с ним рядом, поехал в город. Во время дороги Пушкин держался довольно твердо, но чувствуя по временам сильную боль, он начал подозревать опасность своей раны»{20}, — рассказывал со слов секунданта Пушкина А. Н. Аммосов.

Вскоре виконт д’Аршиак доставил домой раненого Дантеса, где его дожидалась жена — старшая сестра Натальи Николаевны, Екатерина Николаевна Гончарова, всего 17 дней назад ставшая баронессой Дантес де Геккерн.

В отличие от жены Пушкина, она знала о предстоящей дуэли, но предупредить сестру о возможном несчастье или не захотела, или не сочла нужным. Между тем свою светскую приятельницу Марию Валуеву[4], дочь Вяземских, она оповестила еще утром, при встрече. Теперь же, после состоявшегося поединка, Екатерина Геккерн написала ей короткую записку, в которой пыталась выглядеть великодушной по отношению к родной сестре.

Вот строки из письма матери Марии, Веры Федоровны Вяземской:

«В среду 27 числа, в половине 7-го часа пополудни, мы получили от госпожи Геккерн ответ на записку, написанную моей дочерью. Обе эти дамы виделись сегодня утром. Ее муж сказал, что он будет арестован. Мари просила разрешения у его жены навестить ее, если это случится. На вопросы моей дочери в этом отношении г-жа Г. ей написала: „Наши предчувствия оправдались. Мой муж только что дрался с Пушкиным; слава Богу, рана (моего мужа) совсем не опасна, но Пушкин ранен в поясницу. Поезжай утешить Натали“»{21}.

Примерно в то же время карета, в которой находился раненый Пушкин, подъезжала к дому поэта. «<…> Во время дороги Пушкин в особенности беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жены, и давал наставления Данзасу, как поступить, чтобы этого не случилось. <…> По дороге раненый чувствовал жгучую боль в правом боку, говорил прерывисто, преодолевая страдания»{22}, — писал Аммосов.

Домой возвратились в седьмом часу вечера. Камердинер поэта, 58-летний Никита Тимофеевич Козлов, «взял его в охапку» и понес по лестнице в дом. «„Грустно тебе нести меня?“ — спросил у него Пушкин».

Пока раненого выносили из кареты, Данзас по его просьбе «…чрез столовую, в которой накрыт уже был стол, и гостиную прошел прямо без доклада в кабинет жены Пушкина. Она сидела с своей старшей незамужней сестрой Александрой Николаевной Гончаровой. Внезапное появление Данзаса очень удивило Наталью Николаевну, она взглянула на него с выражением испуга, как бы догадываясь о случившемся.

Данзас сказал ей, сколько мог покойнее, что муж ее стрелялся с Дантесом, что хотя ранен, но очень легко. Она бросилась в переднюю, куда в это время люди вносили Пушкина на руках.

Увидя жену, Пушкин начал ее успокаивать, говоря, что рана его вовсе не опасна, и попросил уйти, прибавив, что, как только его уложат в постель, он сейчас же позовет ее»{23}, — записал Аммосов.

Жуковский, напротив, утверждал: «Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств»{24}.

Согласно воле Пушкина, его внесли в рабочий кабинет. Здесь, среди книг и незавершенных рукописей, в окружении родных и друзей, еще в течение сорока шести часов билось сердце первого Поэта России.

Жуковский писал: «…Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван, находившийся в кабинете. Жена, пришедши в память, хотела войти; но он громким голосом закричал: „Не входи“, — ибо опасался показать ей рану, чувствуя сам, что она была опасною. Жена вошла уже тогда, когда он был одет. Послали за докторами. Арендта не нашли; приехали Шольц и Задлер»{25}.

Они были первыми из врачей, кто осматривал рану Пушкина, о чем позднее Вильгельм Шольц написал:

«…Прибывши к больному с доктором Задлером (Карл Задлер к тому времени уже успел перевязать руку Дантеса. — Авт.), которого я дорогою сыскал, взошли в кабинет больного, где нашли его лежащим на диване и окруженным тремя лицами, супругою, полковником Данзасом и г-м Плетневым. — Больной просил удалить и не допустить при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал: „Плохо со мною“. — Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами»{26}.