Царская внучка - Светлана Бестужева-Лада

– Отчего же вы, тетушка, не отправили? – осведомилась я все тем же умирающим голосом.

– Да вишь, сбили меня с толку, – досадливо отозвалась та. – Крести мол скорее – и все тут. Разве же они в православии чего смыслят?

– Остерман, небось, торопил? – предположила я.

И попала, что называется, «в яблочко». Августейшая тетушка аж побагровела от злости.

– Это кто ж тебе шепнул о наших тайных переговорах?

– Да ваши тайны, тетушка, всему дворцу известны, – окончательно обнаглела я. – Думаете, ваши дураки да приживалки глухие и немые? Они все слышат, все примечают, а у некоторых-то и ума поболее будет, чем у иных министров.

Тут уж я била наверняка: все иностранцы, не сговариваясь, писали о том, что российский императорский двор при Анне Иоанновне был «под завязку» забит юродивыми и приживалками, ворожеями и шутами, странниками и предсказателями. В шуты не гнушались идти князья Голицын и Волконский, родственник царицы Апраксин, гвардейский офицер Балакирев. А из русских источников мною были почерпнуты сведения о том, что большинство этих так называемых дураков таковыми отнюдь не были, а просто нашли удобный способ существования при непростом дворе «царицы престрашного зраку».

Тетушка примолкла. Действительно ведь могли подслушать. Да и речь-то шла не Бог весть о каких тайнах. А теперь надобно ковать железо, пока оно не совсем остыло.

– А еще тот старик мне запретил по-немецки говорить. Собачий, говорит, язык, на нем только собакам брехать.

– Что-о-о?! – снова «завелась» моя родственница. – Это, значит, батюшка твой – пес?!

– А вы бы, тетушка, сперва у маменьки моей спросили, кто мой отец на самом деле, – пустила я в дело расхожую версию современных мне «историков».

Мощная ладонь обрушилась мне на губы.

– Молчи! Молчи, мерзавка, о том, чего не ведаешь!

Одного взгляда на мою здешнюю маменьку было достаточно, чтобы понять справедливость поговорки: «Врет, врет, да ненароком и правду соврет». Значит не все новомодные гипотезы – сплошная глупость и выдумки. Похоже, был грех у Екатерины Иоанновны с любимым дядюшкой, императором Петром Алексеевичем. Не зря слухи были.

– Да ты ликом-то в супруга моего, герцога вся удалась, – попыталась маменька защитить свою честь.

– А мне говорили – в прадеда, благоверного государя Алексея Михайловича, – быстренько ввернула я, пока тетушка не удумала снова затыкать мне рот.

– Кто говорил?! – заорала она.

Я пожала плечами.

– Не помню точно. Кажется, бабушка говорила, царица Прасковья Федоровна, царствие ей небесное.

– Старая дура, – прошипела моя маменька.

– Ты-то сама не больно умна, сестрица, – оборвала ее тетушка. – Вся в маменьку удалась, глупее тебя только Парашка-покойница.

Обо мне, похоже, на время забыли. А я тем временем включила на полную мощь соображение и память. Парашка – это, надо полагать, младшая из сестер Иоанновных, Прасковья, которую еще прозвали «Волочи ножку». Та, кажется, действительно была полной дурочкой. Померла она, стало быть? Одной дурой меньше. Теперь, кажется, и маменьке моей недолго осталось. Ладно, разберемся по ходу дела.

– А ты, племянница, язык-то свой обсуши, – почти ласково посоветовала мне императрица. – Мало ли кто что говорит. Ты есть моя родная племянница, рожденная сестрой моей в законном браке с герцогом Мекленбургским. А про бабушкины сказки забудь, мало ли что старуха тебе наплела перед смертью.

– Плохо мне, тетушка, – скорбно вздохнула я. – Приказали бы баньку истопить. Помыться больно охота.

Обе сестрицы тупо уставились на меня. Точно я попросила чего-то совершенно невероятного. Строго говоря, банька им самим не повредило бы: от маменьки за версту несло потом, а от августейшей тетушки еще и какими-то омерзительными духами в сочетании с тем же потом. Я даже расчихалась.

– Баньку, говоришь, – вышла, наконец, из ступора императрица. – А еще чего пожелаешь?

– Чистые простыни, – немедленно отозвалась я.

– И кто тебя этому подучил?

– Вы, тетушка, поменьше бы венгерского с утра кушать изволили, – поджала я губы. – Для родной племянницы баньки жалко. Чай не бриллианты с изумрудами прошу. Совсем вас, гляжу, немцы в небрежение привели: запустили вы свою высокую особу. Вы же императрица самодержавная российская, а не какая-нибудь немецкая герцогиня вшивая…

Позабытая мною на время группка придворных заперхала: то ли от смеха, то ли от ужаса перед моей наглость. А тетушка… расхохоталась.

– Ишь ты, какая смелая стала, – сказала она, оттирая слезы, выступившие от смеха. – Герцогиня, говоришь, вшивая? И то я на некоторых своих придворных нет нет, да и замечу вошь или блоху, точно на смердах худых… Смените принцессе простыни, приказываю. И баню действительно истопите, заодно и я попарюсь, молодость вспомню.

– Ваше императорское величество! – возопил лейб-медик. – Сие варварское заведение может пагубно отразиться на вашем здоровье!

– Остынь, доктор, – ласково посоветовала я ему. – Испокон веков на Руси русские люди в баню хаживали, царицы в мыльне рожали, да здоровее нас были. А как немцы свои порядки заводить начали, так и стали императоры да императрицы помирать…

– А ведь правду девка говорит, – неожиданно спокойно сказала императрица. – Дедовские обычаи забываем, за то Бог нас, грешных, и наказывает. Топить баню немедленно! Иначе всех к Андрею Ивановичу отправлю – за покушение на здоровье моего величества. Давай, сестрица, собирайся и ты с нами. Небось, забыла уже, как с березовым-то веничком париться.

– И то верно, – поддакнула маменька. – И пускай в баню венгерского принесут да закусок всяких. Проголодалась я чего-то.

– Не позорьте себя, маман, – поморщилась я. – Вам бы все венгерское пить, да жрать. Даже в пост скоромное трескаете.

Маменька затихла. Жаль, ненадолго: судя по тому, что мне о ней было известно, больше всего эта русская царевна и мекленбургская герцогиня любила три вещи: хорошо выпить, плотно закусить и всласть покувыркаться на перинке с тем, кто в данный момент оказывался под рукою. Недаром же заслужила прозвище «Дикой».

Судя по реакции венценосной тетушки, поведение своей сестрицы она, мягко говоря, не одобряла, но поделать ничего не могла: родная кровь, во-первых, невозможность показать хороший личный пример, во-вторых. Сама была не дура выпить и закусить, правда с любовником своим жила почти супружески, а став императрицею российской, хранила ему абсолютную верность.

Что еще я знала об Анне свет Иоанновне? Очень много и… практически ничего. Вставала она в семь утра, ела за завтраком самую простую пищу, запивая ее пивом и двумя рюмками венгерского вина. Гуляла за час до обеда и перед ужином, а затем полтора часа ужинала и в десять часов ложилась спать. День ее был заполнен игрой в карты, разговорами и сплетнями с приживалками и гадалками, разбором драк шутов и дураков. Как-то вклиниться в это расписание или поменять его было, мягко говоря, проблематично.

Еще она очень любила стрельбу из ружей и была столь в ней искусна, что била птицу на лету. Во всех ее комнатах стояло множество заряженных ружей, и Анна стреляла через открытые окна в сорок, ворон и даже ласточек, пролетавших мимо. В Петергофе был заложен для нее зверинец, в нем содержалось множество зайцев и оленей, завезенных из Германии и Сибири. Если заяц или олень пробегали мимо ее окон, участь их была решена – Анна Иоанновна стреляла без промаха. Для нее соорудили тир, и императрица стреляла по черной доске даже зимой, при свечах.

Придется вспомнить курс военной подготовки в институте и полюбить стрельбу. Не очень, конечно, деликатное занятие, но с волками жить… Что у нас там еще в досье на тетушку?

Остаток дня проводила она в манеже, катаясь верхом, в чем ей очень способствовал любовник – Бирон, пропадавший в манеже и конюшне целыми днями. Летом же Анна Иоанновна превращалась в страстную охотницу, выезжавшую со сворой гончих на травлю зайцев и лисиц, ловлю зверей в силки и капканы, чтобы затем перевести своих четвероногих пленников в дворцовый зверинец.

Верхом я вообще никогда не ездила. Значит, придется научиться. Ежели буду сиднем сидеть в своих комнатах, да книжки почитывать, как делала настоящая принцесса Анна Леопольдовна, то повторю ее судьбу от и до. Брак с каким-то второсортным австрийским принцем, ребенок, рожденный для того, чтобы провести жизнь в заточении, ссылка в Холмогоры после государственного переворота, учиненного дорогой кузиной Елизаветой Петровной и смерть родами в возрасте двадцати восьми лет. Вот оно мне надо?

Но все-таки пунктом номер один в моем плане должно быть неукоснительное соблюдение правил личной гигиены. Номер два – подружиться с самым влиятельным церковным деятелем тех времен – Феофаном Прокоповичем, позаниматься с ним вопросами православной веры, сделать своим верным союзником и помощником. И номер три – создать свой собственный «малый двор», чтобы не скучать в обществе мадам Адеракс, с которой вообще надо бы расстаться, и худо-бедно протянуть годика три-четыре, дабы иметь возможность самой решать свою судьбу.