Как будто вне любви есть в жизни что-нибудь… - Афанасий Фет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Лозы мои за окном разрослись живописно и даже…»
Лозы мои за окном разрослись живописно и дажеСвет отнимают. Смотри, вот половина окнаВерхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними,Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!Ты доставать виноград высунешь руку на двор, —Белую, полную ручку легко распознают соседи,Скажут: она у него в комнате тайно была.
1847«Тебе в молчании я простираю руку…»
Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.Ты втайне поняла души смешную муку,Усталых прихотей ты разгадала скуку;Мы вместе – и судьбе я молча предаюсь.
Без клятв и клеветы ребячески-невиннойСказала жизнь за нас последний приговор.Мы оба молоды, но с радостью стариннойЛюблю на локон твой засматриваться длинный;Люблю безмолвных уст и взоров разговор.
Как в дни безумные, как в пламенные годы,Мне жизни мировой святыня дорога;Люблю безмолвие полунощной природы,Люблю ее лесов лепечущие своды,Люблю ее степей алмазные снега.
И снова мне легко, когда, святому звукуВнимая не один, я заживо делюсь;Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.
1847«Не говори, мой друг: «Она меня забудет…»
Не говори, мой друг: «Она меня забудет,Изменчив времени всемощного полет;Измученной души напрасный жар пройдет,И образ роковой преследовать не будетОчей задумчивых; свободней и смелейВздохнет младая грудь; замедленных речейПольется снова ток блистательный и сладкой;Ланиты расцветут – и в зеркало украдкойНевольно станет взор с вопросом забегать, —Опять весна в груди – и счастие опять».Мой милый, не лелей прекрасного обмана:В душе мечтательной смертельна эта рана.Видал ли ты в лесах под тению дубовС винтовками в руках засевших шалунов,Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,Несется горячо согласных гончих стаяИ, праздным юношам дриад жестоких дань,Уже из-за кустов выскакивает лань?Вот-вот и выстрелы – и в переливах дымаЕще быстрее лань, как будто невредима,Проклятьем вопреки и хохоту стрелков,Уносится во мглу безбрежную лесов, —Но ловчий опытный уж на позыв победныйК сомкнувшимся губам рожок подносит медный.
1854«Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?..»
Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?Ведь снова не пойму я ни одной страницы —И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,И ложных призраков заблещут вереницы.
За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?Ужели помысел мне должен быть укором,что так язвительно смеется призрак твойИ смотрит на меня таким тяжелым взором?
1854«Под небом Франции, среди столицы света…»
Под небом Франции, среди столицы света,Где так изменчива народная волна,Не знаю отчего грустна душа поэтаИ тайной скорбию мечта его полна.
Каким-то чуждым сном весь блеск несется мимо,Под шум ей грезится иной, далекий край;Так древле дикий скиф средь праздничного РимаСо вздохом вспоминал свой северный Дунай.
О боже, перед кем везде страданья нашиКак звезды по небу полночному горят,Не дай моим устам испить из горькой чашиИзгнанья мрачного по капле жгучий яд!
1856Смерти
Когда, измучен жаждой счастьяИ громом бедствий оглушен,Со взором, полным сладострастья,В тебе последнего участьяИскать страдалец обречен, —
Не верь, суровый ангел бога,Тушить свой факел погоди.О, как в страданьи веры много!Постой! безумная тревогаУснет в измученной груди.
Придет пора – пора иная:Повеет жизни благодать,И будет тот, кто, изнывая,В тебе встречал предтечу рая,Перед тобою трепетать.
Но кто не молит и не просит,Кому страданье не дано,Кто жизни злобно не поносит,А молча, сознавая, носитТвое могучее зерно,
Кто дышит с равным напряженьем, —Того, безмолвна, посети,Повея полным примиреньем,Ему предстань за сновиденьемИ тихо вежды опусти.
Конец 1856 или начало 1857«Целый заставила день меня промечтать ты сегодня…»
Целый заставила день меня промечтать ты сегодня:Только забудусь – опять ты предо мною в саду.Если очнусь, застаю у себя на устах я улыбку;Вновь позабудусь – и вновь листья в глазах да цветы,И у суровой коры наклоненного старого клена,Милая дева-дитя, в белом ты чинно сидишь.Да, ты ребенок еще; но сколько любви благодатнойСветит в лазурных очах мальчику злому вослед!Златоволосый, как ты, на твоих он играет коленях,В вожжи твой пояс цветной силясь, шалун, обратить.
Крепко сжимая концы ленты одною ручонкой,Веткой левкоя тебя хочет ударить другой.Полно, шалун! Ты сронил диадиму с румяной головки;Толстою прядью скользя, вся развернулась коса.Цвет изумительный: точно опала и бронзы слияньеИль назревающей ржи колос слегка-золотой.О Афродита! Не твой ли здесь шутит кудрявый упрямец?Долго недаром вокруг белый порхал мотылек;Мне еще памятен образ Амура и нежной Психеи!Душу мою ты в свой мир светлый опять унесла.
1857Одинокий дуб
Смотри, – синея друг за другом,Каким широким полукругомУходят правнуки твои!Зачем же тенью благотворнойВсё кружишь ты, старик упорный,По рубежам родной земли?
Когда ж неведомым страданьям,Когда жестоким испытаньямПридет медлительный конец?Иль вечно понапрасну годыРукой суровой непогодыУпрямый щиплют твой венец?
И под изрытою короюТы полон силой молодою.Так старый витязь, сверстник твой,Не остывал душой с годамиПод иззубренною мечами,Давно заржавленной броней.
Всё дальше, дальше с каждым годомВокруг тебя незримым ходомПолзет простор твоих корней,И, в их кривые промежуткиГнездясь, с пригорка незабудкиГлядят смелее в даль степей.
Когда же, вод взломав оковы,Весенний ветр несет в дубровыТвои поблеклые листы,С ним вести на простор широкий,Что жив их пращур одинокий,Ко внукам посылаешь ты.
1856Италия
Италия, ты сердцу солгала!Как долго я в душе тебя лелеял, —Но не такой душа тебя нашла,И не родным мне воздух твой повеял.
В твоих степях любимый образ мойНе мог, опять воскреснувши, не вырость;Сын севера, люблю я шум леснойИ зелени растительную сырость.
Твоих сынов паденье и позорИ нищету увидя, содрогаюсь;Но иногда, суровый приговорЗабыв, опять с тобою примиряюсь.
В углах садов и старческих руинНередко жар я чувствую мгновенныйИ слушаю – и кажется, одинЯ слышу гимн Сивиллы вдохновенной.
В подобный миг чужие небесаНеведомой мне в душу веют силой,И я люблю, увядшая краса,Твой долгий взор, надменный и унылый.
И ящериц, мелькающих кругом,И негу их на нестерпимом зное,И страстного кумира под плющомРаскидистым увечье вековое.
между 1856 и 1858На развалинах цезарских палат
Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется,Над сводами глухих и темных галерейВ груди моей сильней живое сердце бьется,И в жилах кровь бежит быстрей.
Пускай вокруг меня, тяжелые громады,Из праха восстают и храмы, и дворцы,И драгоценные пестреют колоннады,И воскресают мертвецы,
И шум на площади, и женщин вереница,И вновь увенчанный святой алтарь горит,И из-под новых врат златая колесницаК холму заветному спешит.
Нет! нет! не ослепишь души моей тревожной!Пускай я не дерзну сказать: «Ты не велик»,Но, Рим, я радуюсь, что грустный и ничтожныйТы здесь у ног моих приник!
Безжалостный квирит, тебя я ненавижуЗа то, что на земле ты видел лишь себя,И даже в зрелищах твоих кровавых вижу,Что музы прокляли тебя.
Напрасно лепетал ты эллинские звуки:Ты смысла тайного речей не разгадалИ на учителя безжалостные руки,Палач всемирный, подымал.
Законность измерял ты силою великой —Что ж сиротливо так безмолвствуешь теперь?Ты сам, бездушный Рим, пал жертвой силы дикой,Как устаревший хищный зверь.
И вот растерзаны блестящие одежды,В тумане утреннем развалина молчит,И трупа буйного, жестокого невеждыСлезой камена не почтит.
Между 1856 и 1858«Пойду навстречу к ним знакомою тропою…»
