Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - Елена Раскина

Шафирова за глаза называли «царским евреином» – происходил он и в самом деле из выкрещенной еврейской семьи, родом из-под Смоленска. Знал Петр Павлович множество языков (поговаривали: не только «живых», но и «мертвых» – латинский да арамейский), и тезка-царь не мог обойтись без своего хитроумного советника, владевшего всеми тонкостями европейской дипломатии. Дородный, осанистый, черноглазый, с умным, живым и слегка ироничным взглядом, Шафиров часто сопровождал Петра в инспекциях по только что основанным школам. Вице-канцлер подбирал в этих школах толковых юношей, которые хорошо и быстро осваивали европейские и восточные языки и могли пойти по дипломатической линии. Вот и сейчас, едва войдя в класс, «царский евреин» стал всматриваться в мальчиков, намереваясь выявить самых толковых, самых смышленых.

Шел урок истории, и мальчики зачарованно слушали пастора, рассказывавшего им про древние времена, про историю великого Рима и покоренных им земель. Дошла очередь и до порабощенной Римской империей Иудеи.

– У других народов была сила и власть, они обладали могуществом, богатством или врожденной любовью к красоте, пониманием красоты или же обширными знаниями, – говорил пастор. – А народ иудейский обладал лишь великой верой в Творца всего сущего, но эта вера возвысила его над другими народами! Но мы чтим ныне и народ греческий – за красоту, которую он дал миру. И финикийцев – народ великой учености… И Рим – Вечный город, где подвизались многие прославленные поэты и философы…

– Что ж нам поганых латинов чтить и лютеров? – не удержавшись, крикнул с места дворянский сын, не по годам дерзкий и заносчивый мальчик. – Батяня мой так про них сказывал: мол, иноземцы богомерзкие!

– Чей это сынок такой умник? – сердито спросил вошедший в класс царь. – Молоко на губах не обсохло, а уже иноземцев хает! Ах ты, Русь-матушка, все ты чужого да нового боишься!

– В старом кафтане век не прожить – рассыплется! – добавил вице-канцлер Шафиров.

– Поверите ли, государь, некоторые из моих учеников боятся даже циркуля… – с горькой улыбкой поведал пастор Глюк. – Как завидят его, креститься начинают. Называют ножки циркуля рожками дьявола!

– Немудрено… – нисколько не удивился Петр. – Они циркуля сроду не видали, как и отцы их. Тяжелое мне досталось наследство, пастор! Сам видишь… Не было в России ни циркулей, ни астролябий, а про компас только поморы знали! Астролябию первую князь Яков Долгорукий из Парижа привез – так ее в Кремле, в Оружейной палате, как великую чужеземную диковину хранили. Пылилась она там, ржавела, а пользоваться ею никто не умел! Я первый попросил диковину сию в Кремле разыскать, Якова Долгорукого за ней отправил. Приходит князь ко мне и говорит: «Не вели казнить, государь-батюшка, украл какой-то шельмец диковину хранцузскую!» И бух ко мне в ноги…

– И что же, пропала астролябия, государь? – сочувственно поинтересовался пастор. – Кому только она на Москве понадобилась, если пользоваться ею никто не умел?

– Верно, кому-то в Немецкой слободе продали, шельмы… Там на астролябию охотников немало нашлось! – предположил Шафиров.

– Может, и так, вице-канцлер… Да только потом снова чужеземную диковину покупать пришлось… При дворе христианнейшего короля Франции ее для меня и купили! – рассказывал Петр со странной смесью издевки, ерничества и гнева.

– А дальше что было, государь? – спросила Екатерина.

– А дальше… Прислали мне астролябию, а я, как пользоваться ею, не знаю, и приближенные мои в недоумении пребывают… Вертели мы ее в руках и так и этак… А тут князь-папа Ромодановский выступил вперед эдак важно и говорит: «Я, говорит, знаю… Ежели, сказал, снасть эту, «востролапию», раздвинуть, то можно ее вострыми лапами любой предмет и в широту, и в долготу измерить…».

Ученики сидели с испуганными лицами, а кто-то при упоминании грозного пыточных дел мастера Ромодановского даже тоненько заскулил и предательски застучал зубами.

– Что же, государь, никто не знал, что «astra» на латыни «звезда» обозначает? – удивился Шафиров. – И что предмет этот в науке астрономии используется? Равно как и в географии…

– Никто сего на Москве не знал, вице-канцлер! – зло сказал Петр. – Пришлось за сведущими людьми в Немецкую слободу посылать! Там и растолковали мне, что с помощью инструмента сего можно расстояние земное, географическую широту и долготу всякой точки измерять… Да что там астролябия! Время на Руси исчисляли не от Рождества Христова, а от сотворения мира, а на часах – семнадцать делений было! – гневно закончил свой рассказ царь.

– Почему же семнадцать? – удивилась Екатерина. – Двенадцать!

– У нас на Руси время никогда не считали… – с тяжелым вздохом сказал Петр. – А зачем? Вон его сколько! Сколько часов в дне и сколько в ночи – никто толком не знал.

– Но как же это, государь? – переспросил удивленный пастор.

– А так, господин наставник, – зло ответил Петр, – часы в дне считали, наблюдая за солнцем. Когда солнце раньше садилось – зимой, скажем, – в дне меньше часов было. А когда позже – летом, стало быть, – и часов больше становилось! А сколько часов в сутках – кому какое дело!

– Отроки, сколько часов в сутках? – обратился к мальчикам обескураженный пастор.

Отроки молчали. Наконец один, самый бойкий, крикнул:

– Господин учитель сказывал, да я запамятовал!

– Запамятовали мы! – эхом откликнулись другие.

– Что? Что сказали?! – рявкнул царь.

– Двадцать четыре, олухи! – просветил их Шафиров.

– Государь, – обратилась к Петру Екатерина. – Это всего лишь дети… И ежели они пока мало знают – не беда! Они здесь для того, чтобы узнавать, верно, Ваше Величество?

– Верно, Катя! – согласился Петр, на которого голос его подруги и «лекарки» часто действовал как глоток воды в душный день. Становилось легче, и гнев куда-то уходил. – Но пусть стараются как должно! Как я для России стараюсь!

Петр действительно старался для России, растрачивал силы и здоровье, не глядя, походя, – как свои, так и чужие. Это желание переделать матушку-Русь, отучить ее от крепкого, рыхлого сна, заставить бодрствовать и трудиться было, без спору, похвально. Даже строгий судья Петра – пастор Глюк – признавал за царем и добродетели, и заслуги. Однако средства, которыми царь достигал своей цели (конечно, великой!), отвращали от Петра многие сердца. И сердце Марты-Екатерины не всегда билось ему в такт. Вот и сейчас: ей было жалко притихших мальчиков, на которых разгневался царь, и захотелось им помочь – просто так, по-матерински.

– Господин пастор, – попросил Шафиров Глюка, – подайте-ка мне циркуль… Я объясню вашим воспитанникам, что его не следует бояться.

– Давай, Шафиров, поговори с этими неучами! – полушутливо-полусердито приказал Петр.

Царь не согласился сесть в предложенное пастором кресло. Он вообще не любил сидеть – почти все время находился в движении – в работе или в пути. Вот и сейчас он мерил шагами класс, предоставив свое кресло Екатерине.

Пастор подал Шафирову циркуль и бумагу.

– Смотрите, отроки, – начал объяснять Шафиров. – Разве это орудие бесовское?

Иные из учеников с ужасом закрестились и вжались глубже в свои скамьи. Но Шафирова это заставило только ехидно ухмыльнуться. Сам поротый не раз за излишний ум, он презирал поротых за глупость…

– Сие есть вещь полезная, с ее помощью можно начертить или измерить круг или дугу, измерить расстояние на карте… Вот, смотрите… – продолжал он.

Шафиров ловко нарисовал круг на бумаге и показал его детям. Потом показал, как с помощью циркуля измерить расстояние на карте.

– Сей инструмент, – добавил царь, – полезен в лоции и навигации, а также в деле строительном. С его помощью можно построить корабль… Или фортецию…[1]

Мальчики слушали с почтением. То, что казалось им бесовской диковиной в руках учителя-иностранца и к тому же лютеранского священника, выглядело полезной и приемлемой вещью в руках царя или его советника. Сколько на свете диковин, и все они подвластны великому русскому государю!

– Слушайте государя, дети, – с мягкой, почти материнской улыбкой сказала Екатерина, – и будьте внимательны к наставникам своим…

– А сего предмета они не боятся? – поинтересовался царь, указывая на стоящий в углу огромный глобус.

– Напротив, государь. Мои ученики любят залезать в «чрево земное»… – с улыбкой ответил пастор. – За что часто бывают наказаны!

Екатерина не смогла сдержать смех. Засмеялся и Шафиров, отчего двойной подбородок вице-канцлера преуморительно затрясся. Громогласно расхохотался Петр. Вслед за царем сначала опасливо, а потом и довольно громко засмеялись ученики.

– Верно, они считают тебя кудесником, пастор… – со смехом сказал Петр. – Ничего, отроки, у Вилима Брюса в Сухаревой башне еще чуднее…