Большой день Павки Полумесяцева - Юрий Осипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа рассмеялся и стал мне рассказывать. Сначала он мне про дорогу рассказал. Для чего на дороге белые полосы нарисованы. И как светофор машинами командует — кому куда ехать. И почему на красный свет двигаться нельзя ни пешеходам, ни машинам.
Стал я все красные светофоры высматривать. Увижу и кричу папе:
— Туда нельзя! Там — красный!
Папа нервничать стал.
— Помолчи! — говорит. — Я сам вижу!
А вдруг не увидит? Вдруг проедет на красный свет? Что тогда будет?
Я кричать не стал. Я тихо сижу, смотрю — то в переднее, то в боковое, и говорю:
— Вот опять красный! И там красный! И вон там красный!
Папа головой начал вертеть.
— Ты замолчишь? — спросил он и повернулся ко мне.
Только я хотел замолчать, прямо перед нами красный свет загорелся. Папа тормознул. А сзади что-то как заскрипит! И потом засвистело.
— Ну вот! — сказал папа. — Попал всё-таки я с тобой в приключение!
Подошёл к нам милиционер. Руку к фуражке приложил — это он так с папой и со мной поздоровался. Я тоже с ним поздоровался — тоже руку к своей панамке приложил.
— Что ж вы так плохо ездите? — спросил милиционер папу.
— Мой папа хорошо ездит! — сказал я. — Быстрее всех!
Милиционер посмотрел на меня. А потом опять сказал папе:
— Вы создали угрозу аварии!
Папа хотел что-то ответить, но я раньше успел:
— Папа никогда никому не грозит. Это Костя, мой брат, мне всегда грозит!
Папа вышел из машины. Стал говорить с милиционером. Наверно, милиционеру понравилось то, что рассказал папа. Потому что он отдал папе его документы. А потом открыл дверцу с моей стороны и спросил меня:
— Тоже, малыш, водителем хочешь стать?
— Ага! — сказал я.
— Так вот теперь слушайся папу, — сказал милиционер. — Чтобы потом приключений не было!
Поехали мы.
Отъехали немного. Папа и говорит:
— Ну, скажи спасибо, хороший милиционер попался. Оставил тебе рубль. На мороженое.
Я очень удивился. Я первый раз услыхал, что милиционеры оставляют рубли на мороженое.
И сразу придумал.
— А давай к другому милиционеру подъедем. Может, и он даст на мороженое. Косте!
Папа засмеялся и ничего не сказал. Но к другому милиционеру подъезжать не стал.
Ехали мы так, ехали. Смотрел я на улицу, на дома, на машины.
А потом открыл глаза, смотрю — никакой улицы нету, и домов нету. Одни машины кругом стоят.
Папа рядом засмеялся:
— Ну, — говорит, — хорошо выспался?
Спросил я папу, где мы. Он ответил, что в гараже.
— А почему в гараже? — спросил я.
— Потому что мой рабочий день кончился! — сказал папа. Он взял какие-то бумажки, сказал мне, чтобы я из машины не вылезал и ушёл куда-то.
Подошёл к моей машине дядя. Большой. В кепке. И в чёрном халате.
— Ты кто — новый шофёр? — спросил он меня.
— Ага! — ответил я.
— Тогда давай знакомиться! — сказал он. — Меня зовут Василий Григорьевич. Или просто — дядя Вася. А тебя?
— Павка! Полумесяцев! — ответил я.
— Сын Ивана Полумесяцева?
— Ага!
— Понятно, — сказал дядя Вася. — Значит, Павел Иванович?
— Нет! — сказал я. — Меня теперь зовут Павка! А раньше бабушка звала Пашуткой!
Дядя Вася спросил, чем же мне прежнее имя не понравилось.
Я ему объяснил, что оно мне очень нравилось. И даже теперь нравится. Но Пашутка — маленький. А я уже большой. Поэтому Павка.
— Это верно, — сказал дядя Вася. — Вырос ты из своего имени!
Я очень удивился. И спросил дядю Васю, как это можно из своего имени вырасти.
— А так! — объяснил он мне. — Вот ты из своей одежды вырастаешь?
— Да, — сказал я.
И рассказал, как мама стала примерять мне штаны, и рубашки, и сандалии, которые я в прошлом году носил. А они мне не лезут. Малы. И мама сказала, что я вырос из них.
— Вот так человек, — сказал дядя Вася. — Сначала, в детстве, носит одно имя. А потом вырастает, и имя получает большое, серьёзное.
— А мне долго до большого имени расти? — спросил я.
Дядя Вася показал на свой халат и сказал:
— Как вот такая рабочая форма тебе впору будет, так и большое имя к тебе придёт.
Посмотрел я на халат и вздохнул. Уж такой он большой, что если я его надел бы, то запутался бы в нём и, наверно, никогда из него не выбрался бы.
— Дядя Вась! — спросил я. — А ты тоже шофёром работаешь?
— Нет, — сказал дядя Вася. — Слесарь я. Машины ремонтирую.
— Чего… машины?
— Ремонтирую, — повторил дядя Вася. — Лечу больные машины.
— И уколы им делаешь?
— И уколы делаю!
Очень мне понравился дядя Вася — машинный доктор и слесарь. Тут-то я понял, почему он в халате.
— А ты все-все машины можешь вылечить? — хитро спросил я.
Дядя Вася кивнул головой. И тогда я спросил, а может он мою машину вылечить? У неё что-то внутри сломалось, и она теперь сама не ездит. Я её на верёвочке вожу.
— Значит, у неё что-то с двигателем не в порядке, — сказал дядя Вася. — Привези её завтра, посмотрим. И, конечно, вылечим!
— А можно мне посмотреть, как вы машины лечите? — спросил я.
— Отчего же нельзя! — сказал дядя Вася. — С удовольствием покажу! Пойдём!
Пришли мы в комнату. Это даже и не комната, а целый дом. Потолок в этом доме стеклянный. Через него небо видно. Под потолком лампы висят, всякие провода и железные рельсы. А по рельсам тележки бегают. Я удивился, иду и всё на потолок смотрю: не упадёт оттуда тележка?
— Ты под ноги смотри! — сказал дядя Вася.
Я глянул под ноги — и испугался. Стоим мы на краю ямы. Над ямой смешная машина: без кабины, без кузова, один руль торчит. А в яме — люди. В таких же халатах, как у дяди Васи.
Дядя Вася присел и спросил у этих людей, как у них дела.
— Всё в порядке, Василий Григорьевич! — ответил ему дядя из ямы. — Маховик сменили!
Зачем в машине гриб-моховик? Но никто не смеялся. Значит, они не понарошку про гриб говорили? И я смеяться не стал. И дядю Васю спросил, что за маховик в машине.
Дядя Вася показал мне большую круглую, как блин, железку.
— Вот, — говорит, — маховик! Он в моторе работает!
Посмотрел я кругом. Смешные машины дядя Вася лечит! Одна — без кабины, другая — без колёс, ещё одна — и на машину совсем не похожа. Просто большая тележка с колёсами. Моя машина и то лучше: она хоть и не ездит сама, зато на настоящую машину похожа. А эти разве можно вылечить?
Спросил я дядю Васю. А он мне сказал, что скоро все эти машины будут по городу ездить. Я ему не сразу поверил. Тогда он подвёл меня к последней машине.
— Хороша? — спросил дядя Вася.
— Хороша! — сказал я и погладил новую машину. И испугался. Краска на машине ещё не высохла. И там, где я дотронулся рукой, осталось пятно. А моя ладонь стала синей-синей!
Я её сунул в карман, чтобы дядя Вася не заметил. Но он заметил. Намочил дядя Вася тряпку, провёл ею по моей ладошке. Посмотрел я, а ладошка чистая! Вот здорово, если бы с меня грязь всегда так легко отчищалась!
Понюхал я руку свою. Пахнет. Бензином. Как у папы. Мама всегда ему говорит, что от него бензином пахнет. Это же здорово!
— Дядь Вась! — спросил я. — А как машинные врачи уколы делают?
Дядя Вася подвёл меня к машине. Поднял с пола какую-то железную штуку с ручкой.
— Вот этим шприцем мы делаем уколы, — сказал дядя Вася.
— А сделай укол этой машине! — сказал я.
Дядя Вася приставил шприц к машине и как надавит на ручку!
— Всё, — сказал он, — теперь машина будет довольна.
Я спросил, почему машина будет довольна. И дядя Вася сказал, что машина любит ласку, уход и смазку.
— А я тоже хочу быть слесарем! — сказал я.
— Вот вырастешь, станешь слесарем! — сказал дядя Вася.
— А я хочу сейчас быть слесарем! — сказал я.
Дядя Вася удивился. А потом подумал и дал мне железку:
— Вот тебе ключ, теперь ты слесарь!
— Какой же это ключ? — спросил я. — Что я не знаю, какие ключи бывают!
— Это особый ключ! — сказал дядя Вася. — Это ключ рабочий, гаечный. Без него слесарь, как без рук!
Если гаечный, тогда другое дело. Пошёл я с дядей Васей вдоль канавы. А сам ключ гаечный, без которого слесарь, как без рук, крепко держу. Чтобы все видели, что я — слесарь. И тоже могу машины лечить. Все-все. И свою тоже. Я её, может, потому и не вылечил ещё, что у меня ключа гаечного не было.
Шли мы, шли от машины к машине.
Вдруг я увидел папу. Он нам навстречу спешил. И он меня увидел.
Подошёл он к нам с дядей Васей.
— Тебе кто из машины разрешил выходить? — спросил он меня. — Никак без приключений не можешь,!
— Не шуми! — сказал дядя Вася папе. — Он у нас ремонтное дело осваивает. Видишь, уже и инструмент получил!
— Какой инструмент? — спросил папа.