Короткая пятница и другие рассказы[Сборник] - Исаак Башевис-Зингер

— Хочешь, я дам тебе горячего молока с малиновым вареньем?

Но Хурмиза отказался, сославшись на то, что демонам такие средства не помогают.

— Как же вы лечитесь?

— Никак.

Больше он ничего не сказал. Когда он целовал Тойбеле, его дыхание было горячим и кислым.

Обычно он оставался у нее до первых петухов, но в этот раз ушел раньше. Тойбеле лежала в постели и слушала, как он шуршит в сенях. Хотя Хурмиза и говорил ей, что может проникнуть в дом даже через закрытое окно, но почему-то всегда пользовался дверью. Тойбеле знала, что молиться за демона грех, но все же молилась. Ей хотелось закричать: «Господи, на свете так много демонов, пусть будет одним больше!»

Однажды в Субботу Хурмиза не пришел. Тойбеле прождала его всю ночь, звала, повторяла те заклинания, которым он научил ее, но ничего не помогало. Хурмиза хвастался, что танцевал с Енохом, слизывал соль с носа Лотовой жены и дергал за бороду Ахазува. Он обещал, что через сотни лет Тойбеле родится вновь и будет принцессой, а он, Хурмиза, с помощью своих верных слуг Хиттима и Тахтима возьмет ее в плен и поселит во дворце Башемат, жены Исайи. И вот теперь он лежит где-то, больной, беззащитный демон, круглый сирота, без верной жены, которая могла бы ухаживать за ним. Тойбеле вспоминала, как он дрожал и хрипел, когда был у нее в последний раз. До среды она прожила будто во сне. Она ждала, когда же наконец стемнеет и придет ночь, но вот ночь пришла, а потом и прошла, но Хурмиза так и не появился. Тойбеле повернулась лицом к стене.

День был темным. Сугробы за ночь выросли до самых стрех. Дым стелился низко, припадая к земле, как истрепанная простыня. Глухо каркали вороны. Лаяли собаки. Идти в лавку после бессонной ночи не хотелось, но тем не менее Тойбеле оделась и вышла из дома. На улице не было никого, только двое из похоронного общества несли на кладбище носилки, покрытые белоснежной простыней. Из-под нее выглядывали посиневшие ноги покойника. Мертвеца сопровождал только могильщик.

— Кто это? — спросила у него Тойбеле.

И он ответил:

— Алхонон, помощник учителя.

Странная идея пришла в голову Тойбеле — проводить Алхонона, человека, жившего и умершего в одиночестве, в его последний путь. Кто придет сегодня в лавку? Да и зачем ей вообще эта лавка? Она уже потеряла все, что имела. А так, по крайней мере, совершит доброе дело. И Тойбеле пошла на кладбище. Там она подождала, пока могильщик разгребет снег и выроет яму в обледенелой земле. Они вместе завернули покойника в саван и талес, положили ему на глаза черепки и зажали в руку веточку мирта, чтобы после прихода Мессии он знал, в какой стороне находится Святая Земля. Потом могилу зарыли, и могильщик прочел кадиш. Тойбеле хотелось плакать. Этот Алхонон тоже был одинок. У него тоже не было детей. Вот и он станцевал свой последний танец. Из рассказов Хурмизы Тойбеле знала, что покойник не сразу попадает на небеса. Каждый его грех превращается в маленького бесенка, и бесенята эти становятся как бы детьми умершего. Они щиплют его, называют отцом, тащат через колючие кусты и в конце концов бросают в Ад.

Так Тойбеле оказалась брошенной дважды. Сперва праведником, а затем и демоном. Она быстро постарела. У нее не осталось ничего, кроме секрета — секрета, о котором никому нельзя было рассказать да в который, даже если бы она и решилась нарушить данную много лет назад клятву, все равно никто бы, пожалуй, и не поверил. Это был секрет, который сердце не могло доверить словам. Тойбеле унесла его с собою в могилу. И после ее смерти о нем продолжали шелестеть ивы, о нем квакали лягушки, и его, на своем каменном языке, передавали друг другу старые могильные камни. Хотя смерть и забрала их обоих, но секрет, волею Всемогущего, продолжал жить до самого конца света.

БОЛЬШОЙ И МАЛЕНЬКИЙ

Вот говорят — большой, маленький, но какая разница? Человека не измеришь портновским метром. Главное, голова, а не ноги. Ведь если кто-нибудь вобьет в голову какую глупость, ее уже никакими силами оттуда не выбить. Вот, послушайте-ка, что я вам расскажу. Жили в нашем городке муж с женою. Его звали Мотя Коротышка, а ее — Мотиха. Настоящего ее имени никто и не знал. А Мотя был не просто маленьким, он был очень маленьким. Почти лилипут. Шутники да бездельники, а таких везде хватает, не упускали случая позлословить по этому поводу. Помощник учителя, говорили они, взял его за руку и отвел к реб Беришу, а тот решил, что это маленький мальчик, которого привели в хедер. На Симхат Тору мужчины напились и звали Мотю вместе с подростками читать Тору. Кто-то дал ему праздничный флаг с нарисованными на нем яблоком и свечой. Когда женщины рожали, повитухи ходили за ним и просили помолиться у колыбели новорожденного, чтобы отогнать злых духов. Была бы у него хоть борода! Но нет, ничего такого, несколько клочков волос тут и там, и все. У него не было детей, и, если говорить честно, он сам скорее походил не на взрослого мужчину, а на ешиботника. Его жена, Мотиха, не была красивой, но зато была больше своего мужа. Как бы то ни было, они жили вместе уже давно, и Мотя стал богатым человеком. Он торговал зерном и имел собственную лавку. В общине его любили, хотя порой и высмеивали. Такова жизнь. Что хорошего в том, что ты большой, если в кармане дыра еще больше?

Но хуже всего было то, что Мотиха (да простит ее Всемогущий!) постоянно сама донимала мужа. «Маленький, сделай то», «Коротышка, сделай это». Причем всегда что-то такое, чего он просто не мог сделать из-за своего роста. «Вбей гвоздь в стену, да не здесь, а выше!» или «Достань сковородку с верхней полки!» Она высмеивала его перед посторонними, и, конечно же, все вокруг знали об их отношениях. Однажды она даже сказала (только представьте себе такие слова в устах набожной еврейской жены!), что Моте и в постели нужна скамеечка для ног. Догадываетесь, какие потом ходили по городу слухи? Когда кто-нибудь приходил к ним домой и спрашивал у Мотихи, где ее муж, она отвечала: «Не знаю. Но загляните, на всякий случай, под стол». Помощник учителя, редкий болтун, любил рассказывать, что как-то раз потерял свою указку и уже отчаялся было ее найти, как вдруг заметил, что по улице идет Мотя, опираясь на нее, как на посох. В те годы люди сами распоряжались своим временем и больше всего на свете любили чесать языками. Сам Мотя воспринимал эти шуточки, как говорят гоим, с улыбкой, но, конечно же, ему было обидно. Что с того, что человек не выдался ростом? Неужели длинные ноги в глазах Бога непременно означают добродетель? Ну, да вы понимаете, что богобоязненные евреи сторонились таких разговоров. Интересовались этим только разные бездельники.

Этот Мотя не был ученым, просто обычный человек. Ему нравилось слушать притчи разных бродячих проповедников в синагоге. Субботним утром он так же, как и все остальные, пел псалмы. При случае не отказывался и от стаканчика чего-нибудь крепкого. Иногда он приходил к нам домой. Мой отец (да покоится прах его в мире!) покупал у него овес. Когда Мотя стучался в дверь, казалось, что это царапается кошка. Мы, тогда еще совсем девчонки, при виде его не могли удержаться от смеха. Отец предлагал ему стул и называл его реб Мотя, но наши стулья были слишком высоки, и он с трудом залезал на них. Когда подавали чай, он нервничал, потому что ему приходилось изо всех сил тянуться вверх, чтобы достать до чашки. Злые языки утверждали, что он специально заказывает себе ботинки на высоком каблуке, а однажды даже упал в деревянную лохань, какие обычно берут с собой в баню. Но, несмотря на все эти разговоры, дела у него шли хорошо. И Мотиха, живя вместе с ним, могла не беспокоиться о завтрашнем дне. У него был хороший дом, и полки там никогда не пустовали.

Теперь слушайте дальше. Бывает так, что муж с женою ссорятся. Слово за слово, и вот уже, пожалуйста, целый скандал. В каких семьях этого не происходит? Но тут соседи получили истинный подарок. Язык у Мотихи (да простит она меня!) был без костей, и когда она входила в раж, то забывала обо всем на свете. «Гном! — кричала она как-то раз мужу. — Клоп! Какой из тебя мужчина? Такой же, как из мухи. Мне стыдно идти в синагогу с таким недомерком!» Она никак не унималась, и вскоре Мотя совсем побледнел. Он ничего не отвечал, и это злило ее еще больше. «На что мне сдался такой карлик! Я найду и подарю тебе колыбельку и детский стульчик. Если бы моя мать хоть немного любила меня, она никогда не отдала бы меня за этого новорожденного». Мотиха так разозлилась, что уж сама не понимала, что говорит. Мотя, рыжеволосый и краснолицый, побледнел, как мел, и сказал: «Твой второй муж будет больше меня». После чего упал на пол и заплакал, как маленький ребенок. Никто никогда не видел его плачущим, даже на Йом Кипур! Мотиха так опешила, что даже замолчала. О том, что было дальше, не знаю, я там не стояла. Должно быть, они снова помирились. Но, как говорится в пословице, ссадина заживет, а слово останется.