Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

Шон тянул время, решая, заставлять ли Катрину пить это варево. Он знал лекарства зулусов: если не убьют, могут исцелить.

– Хлуби ходил в холмы, где мы ночевали четыре дня назад.

Пройти тридцать миль за шесть часов! Даже в своем отчаянии Шон улыбнулся.

– Скажи Хлуби, что нкозикази выпьет лекарство.

Кандла держал голову Катрины, а Шон вливал ей в рот отвратительно пахнущее зелье. Он заставил ее проглотить все. Состояние почек как будто улучшилось; до утра она четырежды мочилась темной жидкостью. Каждый раз Шон крепко держал ее, смягчая движения, которые могли убить. Постепенно бред сменился беспамятством; Катрина лежала неподвижно, свернувшись, и лишь изредка вздрагивала. Когда утреннее солнце осветило брезент фургона и внутри стало светло, Шон увидел лицо Катрины и понял, что она умирает. Кожа ее стала прозрачной и желтовато-белой, волосы утратили блеск и были безжизненны, как сухая трава.

Кандла принес еще одну порцию лекарства, и они заставили ее выпить. Когда котелок опустел, Кандла сказал:

– Нкози, позволь мне положить матрац на пол у кровати нкозикази. Ты должен поспать. Я останусь здесь и разбужу тебя, если нкозикази пошевелится.

Шон посмотрел на него загнанным взглядом.

– Выспимся позже, мой друг, – сказал он. Посмотрел на Катрину и очень тихо закончил: – Может быть, очень скоро.

Неожиданно тело Катрины напряглось, и Шон опустился на колени у кровати. Кандла в тревоге стоял рядом. Шону потребовалось какое-то время, чтобы понять, что происходит. Он взглянул на Кандлу.

– Уходи! Быстрей! – сказал он, и страдание в его голосе заставило Кандлу слепо выбраться из фургона.

Этим утром родился второй сын Шона, и пока Кандла приглядывал за Катриной, Шон завернул ребенка в одеяло, унес в вельд и похоронил. Потом вернулся к Катрине и оставался с ней, пока дни и ночи не превратились в сплошную путаницу горя. Катрина была близка к смерти, а Шон – к безумию.

Он не выходил из фургона, сидел на кровати рядом с Катриной, вытирал пот с ее лица, подносил к ее губам чашку или просто сидел и смотрел на нее. Он потерял ребенка, а Катрина у него на глазах превращалась в худой желтый скелет. Спас Шона Дирк. Мбежане принес его, и ребенок возился на матраце, забирался Шону на колени и тянул за бороду. Это был единственный проблеск света во тьме.

Глава 27

Катрина выжила. Она медленно выходила из оцепенения, которое предшествует смерти, и с ее неуверенным возвращением отчаяние Шона сменилось надеждой, а затем и удивленным облегчением.

Ее моча больше не была черной, она стала темно-розовой, полной осадков. Катрина теперь сознавала его присутствие, и хотя была так слаба, что не могла оторвать голову от подушки, ее взгляд следовал за Шоном, когда тот передвигался по фургону. Прошла целая неделя, прежде чем она узнала о ребенке. Катрина усталым голосом спросила о нем, и Шон рассказал – как можно мягче. У нее не было сил на проявление чувств – она неподвижно лежала, глядя в потолок, и слезы бежали по ее еще желтым щекам.

Болезнь невероятно изменила ее тело. Она стала такой худой, что Шон полностью обнимал ее одной рукой. Кожа на лице и теле свисала свободными желтыми складками, в моче все еще была розовая кровь. Но мало того – болезнь отняла все силы у ее мозга. Не осталось ничего, что позволило бы ей преодолеть горе, вызванное смертью ее ребенка, и это горе окутало ее саваном, через который ни Шон, ни Дирк не могли пробиться. Шон пытался вернуть ее к жизни, устранить вред, нанесенный ее телу и разуму. Каждая минута его времени была посвящена Катрине.

Он и слуги исходили вельд на тридцать миль вокруг лагеря в поисках деликатесов, способных улучшить ее аппетит, и пытались кормить ее дикими фруктами, медом, костным мозгом жирафов, мясом десятка животных: кебабом из слоновьего сердца, печенью южноафриканской антилопы, жареной игуаной, чье белое мясо столь же нежно, как цыплячье, золотистым филе лещей, пойманных в реке. Катрина безучастно ковыряла еду, отодвигала и лежала неподвижно, глядя в потолок.

Шон сидел с ней рядом и говорил о ферме, которую они купят, тщетно пытался вовлечь ее в обсуждение дома, который они построят. Он читал ей книги Даффа, но единственной реакцией была легкая дрожь ее губ, когда он произносил слова «смерть» или «ребенок».

Он рассказывал о своей жизни в Витватерсранде, вспоминал истории, которые могли бы позабавить ее. Он приносил Дирка и позволял ему играть в фургоне. Дирк уже ходил, его темные волосы начали курчавиться, а глаза стали зелеными. Но Дирка не удавалось надолго задержать в фургоне. Слишком многое нужно было сделать, слишком многое исследовать. Вскоре он подходил к выходу и повелительно призывал:

– Бежан! Бежан!

Почти мгновенно в отверстии появлялась голова Мбежане, и он, ожидая позволения, смотрел на Шона.

– Хорошо, забери его… но скажи Кандле, чтобы не закармливал его.

Мбежане быстро, пока Шон не передумал, хватал Дирка и уводил. Больше десяти зулусов баловали Дирка. Они горячо соревновались за его внимание, и никакое усилие не казалось им при этом чрезмерным. Полный достоинства Мбежане опускался на четвереньки, и Дирк безжалостно гонял его между фургонами; Хлуби чесал под мышками и придурочно болтал, изображая бабуина под радостный визг Дирка; толстый Кандла извел все заготовленные Катриной варенья, чтобы достойно накормить Дирка, а остальные держались поблизости, участвуя в поклонении кумиру, но опасаясь вызвать ревность Мбежане или Хлуби. Шон знал, что происходит, но был бессилен помешать этому. Все его время было посвящено Катрине. Впервые в жизни Шон отдавал не только поверхностное внимание, но большую часть себя другому человеку.

И это не было недолгим порывом – это тянулось долгие месяцы, которые потребовались Катрине, чтобы вернуть немного сил и садиться в кровати без помощи; прошло много месяцев, прежде чем Шон решил, что Катрина достаточно окрепла и можно ехать на юг.

Для нее построили носилки – Шон не хотел подвергать ее тряске в фургоне, – и первые дни они двигались по два часа. Четверо слуг несли носилки; Катрина лежала на них, защищенная от солнца куском брезента, прикрепленного над ее головой. Несмотря на то, что зулусы несли ее очень осторожно, к исходу этих двух часов Катрина уставала. У нее болела спина, желтоватая кожа покрывалась мелкими каплями пота. Всю следующую неделю они двигались по два часа в день, потом начали постепенно увеличивать время и наконец снова могли проводить весь день в дороге.