Консервативный вызов русской культуры - Русский лик - Николай Бондаренко

В. Р. Мое хождение во власть ничем не кончилось. Оно было совершенно напрасным. Кстати, то, о чем ты говоришь, о национальном влиянии - надо было активнее этим заниматься. Если ты помнишь то собрание, когда писателями выдвигались кандидаты в депутаты, 1989 год был, - как лезли наши демократы туда, а если кто-то не проходил, например, Евтушенко, как они быстро искали новые лазейки, находили территории, где они могли бы быть избранными. Они не напрасно лезли - как только прошли в Верховный Совет, они сразу же образовали печально известную межрегиональную группу, которая, по сути, и подготовила разрушение Советского Союза. А наши сторонники все отказывались от депутатства, отказывался Василий Белов, меня чуть не силой затолкали в депутаты, да и других патриотов тоже. А надо было не отказываться, надо было предвидеть усилия наших врагов. Поэтому когда сошлись мы там на острие, силы оказались не на нашей стороне. Я не знаю, можно ли было остановить разрушение государства, но и останавливать было некому. А мое вхождение во власть оказалось совершенно безрезультатным. Особенно членство в президентском совете. Со стыдом вспоминаю, зачем я туда пошел. Мое предчувствие меня обмануло. Мне казалось, что впереди еще годы борьбы, а оказалось, что до распада остались какие-то месяцы. Я был как бы бесплатным приложением, которому и говорить-то не давали. Все было спланировано, все шло заранее организованным ходом.

В. Б. Ну, а как литературный раскол, разделивший нас на две разбегающиеся галактики, сотворивший две нигде не пересекающихся литературы, - он был неизбежен? И хоть он и был организован не нами, а Евтушенко и его сподручными, может, теперь пусть так и будет? Спокойнее жить в своей среде, встречаться только с единомышленниками... Необходимо ли нам новое сближение, новое срастание писательских союзов?

В. Р. При любой революции не может быть единства в культуре, в литературе. Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Я считаю, что это полезный процесс. Там тоже есть талантливые люди, есть талантливая литература, но у нас с ними принципиально разный взгляд на Россию. Зачем нам с ними ссориться, воевать? Пусть живут. И мы будем стремиться делать свое дело. В родной среде, в творческой, не враждебной обстановке. Мы можем говорить друг с другом совершенно откровенно. У нас даже хватает своих спорщиков, зачем еще усиливать вражду? Уже совершенно ясно, кто есть кто. Все определилось в литературе. Не надо нам объяснять, кто такой Юрий Карякин или Булат Окуджава. Все совершенно ясно. Они занимаются своей разрушительной работой, тянут Россию на Запад. Мы занимаемся своей, укрепляя ее здесь. Но при самой свободной раскладке сил оказалось, что за нами процентов девяносто всех писателей России - все, кто чувствует близость с национальной Россией. Лишь в Москве и Ленинграде -несколько сотен прозападных литераторов. Так зачем они нам? И мы им не нужны. Сейчас постепенно все становится на свои места, и та роль, которую играет демократическая литература, - она тоже определена. Читателю они не интересны, как бы их ни издавали соросы. Есть у них газеты, есть площадки для выступлений, но это уже замкнутый малочисленный круг с выходом на Запад. Как та змея, которая кусает свой хвост.

В. Б. А что происходит с самой литературой? Почему ее почти не читают? Куда делись миллионы читателей? С другой стороны, почему многие талантливые писатели молчат? Почему у многих пропала сама воля к писанию? Писатели почувствовали исчерпанность идей, не о чем писать, ибо не знают, что будет завтра. Не знают, куда идет Россия. Кончилась целая цивилизация. Советская цивилизация. Что будет дальше, сейчас никто не знает. То ли монархия, то ли парламентская республика, то ли диктатура национальная, то ли колониальная... Даже на полгода мы не можем предвидеть. Писатель не знает, куда вести своих героев. Не знает нового языка...

В. Р. Найти себя в новых условиях и обрести новый язык, новую тематику талантливый писатель еще может. Просто писатель не чувствует потребности в себе. Три четверти писателей просто исписались. Исчез творческий дух, которым была наполнена наша литературная среда. Мы чувствовали, что людям нужны наши книги, что их будут читать и будут покупать. Сейчас как бы выкачан творческий воздух. Когда твои книги не нужны, когда надо ходить просить и падать на колени для того, чтобы книжку твою издали, - конечно, в таких условиях писатель часто надламывается. Видишь ли, еще в чем дело. Литературе после каждой революции приходится утверждать себя заново. Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Требуется какое-то другое качество литературы. В двадцатые годы литература утверждалась вновь за счет сильнейших художников: Платонова, Шолохова... "Тихий Дон" - это роман, который нельзя было не читать. Да, сегодня в сотню раз меньше читают, чем десять лет назад. Во-первых, многим бывшим читателям денег на кусок хлеба не хватает, они уже не могут купить книжку. Во-вторых, это объясняется какой-то общей нашей виной за то, что произошло с Россией. Виноваты все мы - писатели, которым верили. Читатель перестал верить нам. Когда отменяют нашу русскую литературу, ее отменяют еще и за то, что она не смогла напитать сердца людей, чтобы они могли отличать добро от зла. Если зло победило - значит, и критерии наши были размыты. Это справедливо. Мы были самой читающей страной. Тысячи людей приходили на наши выступления. Куда это все делось? Разумеется, чисто финансовыми причинами спад интереса к книге и журналу не объяснишь. Люди обмануты, в том числе и литературой. Обмануты лжеучителями. Но эти лжеучителя обращались к ним от имени всей русской литературы. Читатель уже не может видеть эту кафедру литературы в целом. Выступали-то с кафедры разные писатели, но ответственность ложится на всех. В такие моменты литература должна себя как бы по-новому утверждать. Вспомним, советская литература просто заставила себя читать. Как бы кто к ней ни относился, но она стала всемирным фактором. Это было новое слово. Появился Сергей Есенин, появился Андрей Платонов, литература осветила новый мир таким новым светом, что нельзя было не читать. Она заставила на себя обратить внимание всех... Вот и сегодня задача литературы - писать так, чтобы нельзя было не читать. Как нельзя было не читать того же Александра Солженицына, "Один день Ивана Денисовича" или "Матренин двор". Так же стыдно было не прочитать какие-то вещи из деревенской прозы Белова или Астафьева. Читали все. Так и тут, я думаю, литература начинает приходить в себя, начинает говорить главные вещи. Вот такую главную литературу вновь будут все читать. А как бы частные случаи, как бы свои мелочи - это не русская литература, не наша традиция. Вот подобное-то никто читать не будет. Русская литература всегда ищет главное русло в истории страны. Вот когда это русло будет проложено новыми произведениями, появятся и новые читатели Я верю в новый интерес к литературе. Может быть, того, что было раньше, с миллионными тиражами долго еще не будет. Но новый всплеск интереса появится сразу же, как только появится и эта новая литература. Россию не отлучить от книги.

В. Б. Ты говоришь, что после революции появились Шолохов, Маяковский, Есенин, Платонов, Булгаков - их нельзя было не читать. Но есть ли сегодня такие новые имена, кого уже нельзя не читать? После десяти лет перестройки есть ли у нас новое поколение русской литературы? Или у тебя просто предчувствие нашей новой литературы?

В. Р. Я не знаю этих имен, но это не значит, что их нет. Может быть, время для них только-только наступает. По следам горячих событий литература русская не пишется. Это же не Эренбурги, которые моментально могли чего-то делать. Русская литература по-другому пишется. Ей требуется осмыслить, присмотреться, а потом уже поразить мир. Я думаю, новые писатели подойдут в самое ближайшее время. Уже есть писатели, которые достойно держат уровень русской литературы. Те же Юрий Козлов, Александр Сегень. А наша задача, я считаю: Василия Белова задача, моя задача - просто поддержать свой уровень. Сделать все для того, чтобы видно было: русскую литературу нельзя похоронить.

В. Б. Кого ты считаешь своими литературными собратьями, своим литературным братством? Кого бы ты поставил рядом с собой в литературе?

В. Р. Рядом - это значит себя считать чем-то этаким выдающимся. Я к себе скромнее отношусь. Могу говорить о содружестве. О нашем писательском содружестве. Такое, конечно, есть. Тот же Василий Белов. Тот же Виктор Лихоносов. Все мы сейчас пишем не помногу. Да, может быть, так и надо сейчас писать - не помногу. Толстыми романами сегодня, если они к тому же будут не очень значительными, можно только отпугнуть читателя. Сейчас нужно давать небольшие, но очень крепкие вещи. Назову еще Володю Крупина. Потом такая величина, как Владимир Личутин. Который продолжает писать несмотря ни на что. Читать ведь его - действительно блаженство. Волшебный русский язык...