Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Много разных животных считались священными. Иногда тех или иных почитали только в одном городе, а иногда везде. Вид Сухиса, гигантского священного крокодила, которого насильно кормили медовыми пряниками и жареным мясом и поили сладким вином, вызвал у Цезаря смех. Тридцатифутовое существо так утомилось, что пыталось увильнуть от жрецов-кормильцев, но напрасно. Те насильно открывали гигантскую пасть и пихали туда еду, а крокодил лишь стонал и вздыхал. Цезарь видел быка Бухиса, быка Аписа, их матерей, храмовые комплексы, в которых они вели жизнь изнеженных сибаритов. Священных быков, их матерей, а также ибисов с кошками мумифицировали после смерти и помещали на отдых в просторные подземелья. Кошки и ибисы, на взгляд чужеземца, были особенно трогательными — сотни тысяч маленьких фигурок, облитых янтарной смолой, сухих, как бумага, застывших и неподвижных, в то время как души их бродят по царству мертвых.

Пока «Нильский Филопатор» все ближе подплывал к самым южным районам Верхнего Египта, Цезарь размышлял о том, что египтяне неслучайно сделали своих богов полулюдьми-полуживотными, ибо Нил — это весь их мир, где животные органически входят в жизнь человека. Крокодил, гиппопотам и шакал внушают ужас. Крокодил таится, чтобы схватить неосторожного рыбака, или собаку, или ребенка. Гиппопотам сотрясает берег, поедая посевы и втаптывая их в землю своими огромными ножищами. Шакал шастает по домам, крадет младенцев и кошек. Поэтому Собек, Таверет и Анубис — злые боги. А вот Бастет-кошка ест крыс и мышей. Гор-ястреб делает то же самое. Тот-ибис склевывает насекомых-вредителей. Хатор-корова дает мясо и молоко. Хнум-баран производит овец — это то же мясо и молоко, а также шерсть. Для египтян, замкнутых в узкой долине и живущих только тем, что дает им река, боги естественно должны быть и животными, и людьми. А над всем этим Амун-Ра — солнце, ежедневно дарующее всему живому свой свет. Или взять луну. Для римлян она или дождь, или женский цикл, или перепад в настроении, а для египтян луна — это лишь часть Нут, ночного неба, которое тоже дает земле жизнь. Что касается представления о богах, то римляне смотрят на них как на силы, пролегающие связующие пути между двумя весьма разными мирами, а египтяне — нет, они живут по-иному. Там, где есть только солнце, небо, река, человек и животные. Космология без абстрактных концепций.

Хорошо было бы увидеть место, где Нил вытекает из бесконечного красного ущелья, чтобы стать всем для Египта. Клеопатра говорила, что в сухой Нубии река ничего не увлажняет, ибо течет среди скал.

— А в Эфиопии в Нил впадают два притока, и он опять становится добрым, — объясняла она. — Эти два притока собирают летом дожди и разливаются, а сам Нил течет мимо Мероэ, где живут царицы египтян-изгнанников — сембритов, некогда правивших Египтом. Они такие жирные, что не могут ходить. Сам Нил питается от дождей, которые идут круглый год где-то далеко за Мероэ, вот почему он не высыхает зимой.

Они осмотрели первый ниломер на острове Элефантина возле малого водопада и двинулись вверх по реке к Первому порогу, где вода белой пеной падала с обрыва. Затем поплыли к колодцам Сиены, знаменитым тем, что в самый длинный день года полуденное солнце любуется своим отражением в их глубине.

— Да, я читал Эратосфена, — сказал Цезарь. — Здесь, над Сиеной, солнце останавливает свой путь на север и снова идет на юг. Эратосфен назвал это тропиком, поворотной точкой. Выдающийся человек. Помнится, именно он утверждал, что геометрию и тригонометрию изобрели в Египте, а не где-то еще. И мальчишки, такие как я, яростно спорили со своими учителями, отдававшими пальму первенства в этом Эвклиду. А мы говорили, что геодезия в первую очередь была нужна египтянам, чьи межевые камни ежегодно передвигала вода.

— Да, но не забывай, что именно носатые греки обо всем этом написали! — засмеялась Клеопатра, хорошо знавшая математику.

В этом путешествии Цезарь узнал очень многое и о Клеопатре, и о Египте. Нигде, ни у народов, обитавших вокруг Нашего моря, ни у парфян, монарх не пользовался таким почитанием, как фараон в Египте. И это почитание не вызывалось рабским желанием подольститься к высокородной особе или животным страхом, оно было чем-то само собой разумеющимся. Народ собирался на берегу, чтобы бросить цветы на проплывающую мимо баржу и пасть ниц, выкрикивая имя своей властительницы. И так по всему ходу баржи — люди падали, поднимались, падали, поднимались. Само присутствие фараона проливало на них благодать, и разлив Нила был идеальным.

При всякой удобной возможности Клеопатра взбиралась на палубное возвышение и вставала так, чтобы подданные могли видеть ее круглый живот. И его видели все. В каждом городе, в каждом селении. Она стояла величественная, невозмутимая, в белой короне Верхнего Египта. Баржу окружали маленькие рыбацкие лодки из ивовых прутьев, обтянутых кожей. Порой вся палуба утопала в цветах. Шесть месяцев беременности сказывались на ее внешности. Она потеряла всякую привлекательность, подурнела. Но женщина не имела значения. Фараон — вот что было важнее всего.

Несмотря на частые перерывы в общении, они очень много разговаривали. Это доставляло больше удовольствия Цезарю, чем Клеопатре. Упорное нежелание Цезаря обсуждать что-либо касающееся интимных сторон его жизни раздражало ее, даже злило. Ей так хотелось узнать поподробнее и о его романе с Сервилией (об этом судачил весь мир!), и о его жене, с которой он много лет состоял в браке, но вряд ли сожительствовал, и о целой череде брошенных женщин, которых он соблазнял лишь для того, чтобы наставить рога их мужьям, своим политическим противникам. Ох! Так много тайн! Тайн, о которых он отказывался говорить, хотя говорил постоянно. То учил ее, как надо править, как вводить законы и как вести войны. То принимался рассказывать поразительные истории о галльских друидах, о храмах на озере в Толозе, о золоте, которое украл Сервилий Цепион, об обычаях и традициях полсотни разных народов. Пока предмет разговора не касался личного, он с удовольствием рассказывал. Но как только Клеопатра пыталась забросить сети глубже, он замыкался, уходил в себя.

Естественно, во время возвращения на север Клеопатра не могла не посетить храм Пта. Цезарь видел пирамиды с баржи, но теперь, пересев на коня, он отправился к ним, сопровождаемый Ха-эмом. Клеопатра, будучи на последних месяцах беременности, отказалась от этой поездки.

— Камбиз Персидский пытался снять с пирамид полированную облицовку, но ему надоело ее отковыривать, и он сосредоточился на разрушении храмов, — сказала она. — Вот почему они почти нетронуты.

— Хоть убей, Ха-эм, не могу понять, зачем живому человеку, даже провозглашенному богом, посвящать так много времени и труда сооружению, которое ему совершенно не нужно при жизни, — сказал с искренним удивлением Цезарь.

— Что ж, — промолвил Ха-эм с легкой улыбкой, — ты должен помнить, что и Хуфу, и остальные фараоны сами не работали. Возможно, они приезжали понаблюдать за ходом строительства, но дальше этого дело не шло. Пирамиды построены высококвалифицированными мастерами. В пирамиде Хуфу около двух миллионов больших каменных блоков, но ее в основном сооружали во время разливов, когда баржи могли доставлять эти камни к плато. Работы велись в свободные от полевой страды дни. На время уборочных или посевных они прекращались. Полированная облицовка камней — это известняк. Когда-то вершины каждой из пирамид были покрыты золотом, увы, снятым впоследствии чужеземными узурпаторами. Могилы в них были вскрыты тогда же и, разумеется, разграблены. Так что все находившиеся там сокровища бесследно пропали.

— Тогда где же хранятся сокровища здравствующего фараона?

— Ты хотел бы на них посмотреть?

— Очень. — После паузы Цезарь вновь заговорил: — Ты должен понять, Ха-эм, что я пришел сюда не с намерением ограбить эту страну. Все, что в ней есть, отойдет моему сыну… или дочери. — Он пожал плечами. — Но меня не радует мысль, что в будущем мой сын может жениться на моей дочери. Инцест неприемлем для римлян. Хотя — вот странность! — из разговоров солдат я понял, что их больше раздражают ваши боги-животные, чем пресловутый инцест.

— Но сам ты понимаешь наших богов-животных, я вижу это по твоим глазам. — Ха-эм развернул своего осла. — Едем к хранилищу, Цезарь.

Рамсес II возвел храмовый комплекс Пта на площади больше чем в половину квадратной мили. Подходы к нему охраняли ряды великолепных сфинксов с бараньими головами. Возле западных пилонов стояли колоссальные статуи самого же Рамсеса, тщательно раскрашенные.

Цезарь подумал, что никто, даже он сам, не нашел бы входа в подвалы, не зная заранее, где он расположен. Ха-эм провел его через серию однообразных проходов к внутреннему святилищу, освещенному призрачным светом. Там находились статуи мемфисской Триады, тоже раскрашенные и относительно небольшие — в человеческий рост. Сам Пта-создатель стоял в середине, с бритой головой и в золотой шапочке, плотно прилегающей к черепу. Он был, подобно мумии, с ног по шею завернут в бинты и держал в оголенных руках жезл в виде столба, большой бронзовый анкх (Т-образный предмет, увенчанный петлей) и скипетр с навершием в форме крюка. Справа от него стояла его жена Сехмет, с телом стройной женщины, но с головой льва, увенчанной диском Ра и уреем-коброй над гривой. Слева от Пта стоял их сын Нефертем, хранитель Верхнего и Нижнего Египта и бог Лотоса, в высокой голубой короне, изображающей лотос и украшенной с обеих сторон плюмажами из белых страусовых перьев.