Голыми глазами (сборник) - Алексей Алёхин

1985

Паутина

– Не рви им сети. Пусть себе комаров ловят, – сказал Юрий Леонидович К. своему маленькому сыну. Тот, уже в пижамке и с каемкой зубной пасты вокруг рта, стоял в прихожей с бадминтонной ракеткой в руке, стараясь дотянуться до рогатого светильника, от которого тянулся к стене узкий веер паутинки с шевелящимся черным паучком.

– Иди, иди. Мама давно бы в постель загнала, – К. подтолкнул мальчика к двери в детскую.

– Пап, а откуда паук паутину берет? – спросил тот, забираясь под одеяло.

– Природные ткачи, – объяснил К. – Там у них такие железы на брюшке. Очень прочная нить, между прочим. Если из такой обычную нитку сделать, килограмма два выдержит. А то и больше… Вот досюда можешь дочитать и спи.

Юрий Леонидович поцеловал сына и вышел, прикрыв за собой дверь. «Вообще-то надо бы к ее приезду смахнуть», – подумал он и коснулся пальцем свежепротянутой поперек прихожей нити. Она показалась ему какой-то особенно прочной, будто струна. И он ощутил что-то вроде холодка между лопатками.

Уже у двери в большую комнату он обернулся и поглядел снова. Паутина явно стала больше и уже не плоской, а какой-то объемной, многослойной конструкцией, вроде уменьшенной модели современных рыболовецких сетей – он такую в детстве видел на ВДНХ в павильоне морского флота. И пауков теперь копошилось двое – черный и желтоватый.

«Подружку привел, – подумал Юрий Леонидович. – Все тянет и тянет из себя, прямо фабрика. Ее бы сдавать, как коконы, на переработку. Американцы вроде пробовали. Завтра же всюду пропылесосить».

Юрий Леонидович вернулся к своей газете на диван, но прежде выпустил, как обычно, из клетки зеленого попугайчика – полетать по комнате.

Он, видимо, задремал. Потому что, когда открыл глаза, ни с улицы, ни от соседей не доносилось ни звука. Только будильник на буфете тикал, но в полумраке не разглядеть, сколько показывает.

Клетка на шкафу была открыта и пуста, и попугая нигде не видно. Дверь в прихожую чуть отворена – забыл прижать.

«Он им там все их сооружение порушит», – подумал К., ногой нашарил тапки и, сонный еще, шагнул в сторону прихожей.

Дверь с трудом подалась. Свет в прихожей горел, но как-то тускло. Всю ее заполнял как бы дым, или туман. В следующий миг он понял: паутина!

Все пространство маленькой прихожей от пола до потолка затягивала густая многослойная серая сеть, раскинутая в тысячи слоев на тонких и блестящих, как проволока, нитях веерообразной основы.

Попугайчика не было. Только возле самого плафона виднелся мутноватый серый кокон, в котором просвечивало изнутри что-то зеленое.

Юрий Леонидович инстинктивно рванулся туда, но паутина его не пустила. Она лишь упруго подалась, прилипла к рукам, но не порвалась.

В страхе он отпрянул назад, но паутина его держала. Она тянулась и резала, зацепившись за кисть руки, и еще за ухом, точно настоящая проволока. На мгновение ему показалось даже, что она не только не выпускает, но и сама тянет его внутрь сетей, и даже не паутина это, а удлинившиеся на несколько метров тонкие и жесткие паучьи лапки…

Свободной рукой Юрий Леонидович ухватил стоявший у двери стул и, холодея от ужаса, со всей силой швырнул его туда, в глубь прихожей, в этот хаос сплетенных нитей, чтобы порвать его, искалечить, порушить.

Он ожидал услышать грохот предмета, быть может, угодившего в зеркало, – господи, что соседи подумают! – но не услыхал ни звука.

Стул повис в паутине, покачиваясь, не достигнув пола…

Нет сомнений, что в этот момент Юрий Леонидович потерял рассудок: он бросился на паутину с голыми руками, как кубинец с мачете на сахарный тростник, и тут же завяз.

Через минуту он уже был спеленут ею, с левой рукой прижатой к бедру, а правой к голове, точно в мотке тонкой проволочной сетки, какой обивают крольчатники. Из порезанных пальцев сочилась кровь, и другая теплая струйка щекотала шею за ухом.

Он споткнулся, стал падать и повис, уже и в падении понимая, что, как и стул, не достигнет казавшегося спасительным пола.

Юрий Леонидович, стиснутый так, что трудно было дышать, наклонно висел, обмотанный на манер веретена, в сетях в собственной прихожей.

Мыслей о спасении уже не было.

«Кешка утром выбежит из комнаты и тоже попадется», – мелькнуло только.

Притянутая к бедру кисть руки сделала судорожное движение и нащупала что-то маленькое и твердое через трикотаж домашних брюк.

Зажигалка. Ну да, крошечная, дурацкого сиреневого цвета зажигалка. Цвета девчачьих байковых панталон, какие те носили в 50-е…

Уже задыхаясь и почти теряя сознание, он осторожно вытянул ее оттуда двумя пальцами, чиркнул.

И сразу почувствовал, как ослабли путы на боку и животе.

Паутина не горела. Но легко плавилась, съеживаясь в комочки, как капроновая нить.

Хватка ее распалась, и он, сперва судорожно, а после размеренно и планомерно водил и водил вокруг себя спасительным огоньком. Адское сооружение разрушалось, становилось нестрашным и обнажало вновь стены, зеркало, вешалку, эстамп с видом новогородского кремля, телефонный столик.

Прошло минут пять, а может, пятнадцать или все полчаса.

Кошмар кончился. Паутина, как театральные декорации в модернистской постановке, серыми лохмотьями свисала со светильника и потолка.

Пауков нигде не было видно.

Запеленутый дохлый попугай комком валялся под вешалкой.

Пахло жженым, вроде кости или паленой шерсти.

Юрий Леонидович опустился на пол, привалившись к стене.

По лбу его лился пот. Руку жгла нагревшаяся, как маленький утюг, сиреневая зажигалка. Пальцы дрожали.

Он дотянулся до брошенной у телефона пачки, вытянул сигарету, чиркнул еще раз, заодно съежив язычком пламени свисавший со столика паутинный клок, закурил.

Перед глазами явственно мелькнула телереклама с загорелой мужественной рукой, подносящей огонек к тонкой девичьей сигаретке:...

БЕЗОТКАЗНЫЕ ЗАЖИГАЛКИ “CRICKET”.

P. S. Уважаемые господа из фирмы “Cricket",

если Вы возьмете за труд обратиться к любому владеющему русским языком эксперту, то будете уведомлены, что прилагаемая новелла содержит рекламу Вашей продукции.

Поскольку это художественное произведение не задумывалось как реклама, то будет опубликовано и так.

Но автор готов принять вознаграждение, если таковое будет предложено.

С уважением и надеждой,

...

А. А.

...

1994

Пачули

Юрию Косаговскому

Читал я тут на ночь рассказ и наткнулся на слово «пачули». Вот ведь бывает так! Знакомое вроде словцо, а что означает – забыл. Пикули помню: это такие маленькие маринованные овощи. И Пачкулю помню Пестренького – Незнайкин друг, они с ним в Солнечный город вместе ездили. А пачули из головы точно вымело.

Вылезать из постели за словарем было лень. Попробовал дальше читать, но куда там. Отложил книжку, погасил свет, на живот перевернулся, глаза закрыл. И принялся думать о пачулях.

Скорей всего, еда такая. Хороши, наверное, если их, прямо сырые, оливковым маслом полить, да еще лимонным соком сбрызнуть, и запивать холодненьким белым вином – а через дорогу пляжный песок, и море, и там какой-нибудь чудила возится с серфингом, все не может парус от воды отлепить… Или варят их? Пачули по-венгерски, с мясом и перцем, или там по-белорусски, в горшочках.

Нет. Верней – украшение на гардинах. В виде розочек или рюшей – черт, тоже вылетело, что за рюши такие – их еще на самом верху нашивают, где складки и кольца за палку цеплять. «Ах, какие у вас шторки миленькие, с пачулями!»

Глупости, какие там рюши. Просто – словечко нежное. Вот, послушайте: «Па-чу-уля моя, па-чуу-ленька…» Слышите? Гибкая такая, русая. Волосы коротко стрижены – ну не совсем уж коротко, до половины шеи – и кеды на загорелых ногах.

Перевернул я подушку, сам тоже перевернулся на спину. И мыслям другое течение дал.

Яснее ясного. Пачули – это племя. Латиноамериканское, у подножия Анд живет. Роста невысокого, но сложены изумительно, и кожа коричневая. Мужчины в холщовых штанах ходят, с бахромой, грудь голая, только на плечах яркая накидка, и шляпы с во-о-от такими полями. А женщины в цветные ткани заворачиваются, вроде сари. Народ веселый, приветливый. Колонизаторы их в горы угоняли, на рудники, но они все-таки выжили. Теперь кошельки из птичьих перьев делают, дудки и глиняные горшки – на сувениры. И песни под свои же дудки поют, даже в Штатах гастролировали.

Или не племя и не у подножия Анд? А в джунглях Индонезии и маленькими стадами? В брачный период разбиваются парами, когда же детеныши подрастут, снова сходятся на зеленой полянке у ручья. И это редкое, дивное зрелище: мамаши-пачулихи осторожно высовывают свои изящные головки с черными блестящими глазами из зарослей, осматриваются и только потом выбегают на изумрудную, еще невытоптанную траву. За ними скачут или семенят пачулята с красновато-коричневыми спинками и белым брюшком – сперва робко, не отходя на полшага от своих, а после принимаются носиться по всей лужайке и бодаться безрогими выпуклыми лбами или вдруг притихают, налетев с разбега на одного из могучих самцов, недвижно, точно выбитые из камня, несущих дозор на приподнятом берегу ручья и только чуть-чуть поводящих шеей, высматривая хищника или другую опасность…