Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

тот супруг, которого она помнила, мужчина, всегда по-доброму относившийся к ней, хотя доброта, как было ей известно, не числилась среди главных свойств его характера. Это другой человек был незнакомцем, тот, кто писал ей безликие, пустые письма и придумывал предлоги, чтобы оттянуть встречу.

Беренгария еще обижалась из-за того, что муж не приехал к ней, как только узнал о смерти ее отца, но Джоанна почти убедила ее, что он не мог прервать военные действия, и даже епископ Гийом не упрекал его за это. Она была польщена, когда король заговорил о ее отце, о том, как он уважал Санчо, и напомнил остальным гостям, что короля Наварры называли Sancho el Sabio, Санчо Мудрый. Ричард заметил блеск сдерживаемых слез под ресницами Беренгарии, взял ее за руку и снова сказал, как опечалило его известие о смерти тестя.

Это был первый момент настоящей близости между ними с самого прибытия Ричарда, и, улыбнувшись, она тихо, чтобы слышал только муж, сказала:

– Меня утешает то, что он теперь с мамой. И брат признался, что отца много месяцев мучили боли, так что я благодарна, что он больше не страдает. Уверена, Санчо будет прекрасным королем, и это тоже утешает меня. Жаль только, что моему брату Фернандо пришлось услышать горестные вести так далеко от дома, семьи и друзей…

Она резко замолчала, когда Ричард отдернул руку.

– У меня не было выбора. Германский император потребовал, чтобы Фернандо стал одним из заложников.

Его рассерженный, обвиняющий тон привел Беренгарию в смятение.

– Мне это известно, милорд супруг. – Болезненно смущенная, что они привлекают внимание, она поспешно сказала: – Я не виню тебя, совершенно не виню.

Ричард молча посмотрел на нее, потом кивнул и потянулся за своим кубком. Беренгария тоже выпила вина, и неловкий момент прошел. Но после она ела, не чувствуя вкуса пищи, обеспокоенная тем, что прочитала недоверие в его глазах.

* * *

Изучая свое отражение в ручном зеркале, Беренгария покусывала губы, чтобы придать им больше цвета. Камеристки долго расчесывали ее длинные темные волосы, пока те не заблестели, на шею и запястья нанесли ароматы, и она подняла руки, чтобы они смогли снять через голову ее сорочку. Не обращая внимания на их хихиканье и шепоток, она скользнула обнаженной меж простынями, подумав, что за ней ухаживают как в брачную ночь. Отослав служанок, молодая женщина стала ждать мужа, волнуясь сильнее, чем в майский вечер на Кипре. Тогда она, по крайней мере, была уверена, что Ричард желает делить с ней ложе. Теперь такой уверенности не было.

Он вошел в комнату, и Беренгария ощутила нервную дрожь, странную смесь возбуждения и тревоги. Казалось, целая жизнь минула с тех пор, как они были вместе. Ричард принес масляную лампу и теперь поставил ее на маленький столик близ кровати. Беренгария предпочла бы полную темноту, не желая, чтобы он видел румянец ее смущения, но после его вспышки за ужином, возражать не рискнула. Испанка прикрыла глаза в молчаливой молитве – пусть в эту ночь его семя пустит росток в ее чреве, – а когда открыла, он стоял у кровати и смотрел на нее. Беренгария подумала, как прекрасен он в свете лампы, и смущенно улыбнулась. Флирт никогда не давался ей так легко, как Джоанне. Она никогда не была наедине с мужчиной до Ричарда и теперь смущенно подумала, предпочел бы он видеть жену более опытной, больше похожей на прочих женщин при королевском дворе.

– Ты прекрасно выглядишь, – произнес он, к ее удивлению, ведь в прошлом его комплименты были столь же конкретными, сколь и редкими. Он хвалил ее глаза, улыбку и волосы, а однажды, к ее сильному смущению, даже грудь. Надеясь, что он не заметит румянца на ее щеках, Беренгария подвинулась, давая ему место, и король начал раздеваться. Он, как всегда, сделал это поспешно, бросая одежду там, где стоял, и потом, после почти двух лет, она оказалась в постели с собственным мужем.

Где-то в уголке ее ума притаилось невысказанное недовольство, нашептывая, что не слишком вежливо с его стороны заявлять о супружеском праве безо всяких объяснений или даже извинений по поводу своего необъяснимого поведения. До этого момента у Беренгарии не было возможности поговорить с супругом наедине, но она знала, что этого опасного разговора лучше не касаться. Ей хотелось любви, хотелось вернуть своего мужа, и потому, когда он привлек ее к себе, она с готовностью подчинилась, сказав себе, что поговорить найдется время и позже.

Вскоре Беренгария обнаружила, что у ее тела есть собственная память – оно отзывалось на его прикосновения так, словно и не было никакой разлуки. Она чувствовала на губах его горячие губы, и кожа тоже казалась горячей. Он стал целовать ее шею и грудь, и ее дыхание участилось. Ее руки гладили его спину, и она улыбнулась, ощущая эрекцию, доказательство, что он по-прежнему желает ее. Когда он вошел в нее, она чуть вскрикнула, ощущая, как боль превращается в наслаждение, и прижималась к нему, пока он тоже не вскрикнул от удовольствия. Ей хотелось большего, хоть она и не сознавала, чего именно. Но Беренгария была счастлива как никогда за долгое-долгое время.

Когда он стал отстраняться, она промолвила: «Нет, не сейчас», – чувствуя себя очень дерзкой, и с облегчением уловила тень ответной улыбки – ей не хотелось, чтобы муж счел ее похотливой. Священники поучали в проповедях, что даже в браке соитие заслуживает порицания, если служит лишь для удовлетворения похоти. Люди должны оставаться бдительными, дабы избежать соблазна впасть в грех.

Ричард оперся на локти, но, быстро поцеловав ее, перекатился на спину. Спустя еще пару секунд, он поднялся и пошел искать полотенце, которое принес к постели, чтобы вытереть их обоих. Он так же делал и в их брачную ночь, и Беренгария улыбнулась при этом воспоминании. Когда король снова забрался в постель, жена приникла к нему и положила голову ему на плечо.

Она дотянулась до полосы шрама на его бедре, провела по ней пальцами, стараясь припомнить, что он говорил о том, как получил эту рану. Та, что на левом боку, под ребрами, была входным отверстием от стрелы сарацинского арбалета, ее Беренгария слишком хорошо помнила.

– Каждый раз, как мы с тобой разлучаемся, – прошептала она, – я пересчитываю следы ран