Воронежские страдания - Фридрих Незнанский

— Это понятно, — не соглашался Филя. — Если б иначе, и процент был бы другой. А так — нормалек.

— А как скоро?

— А как сразу. Ты — маляву, тебе — банк.

— Куда мы идем? — шепотом спросил Щербатый.

— Ща, кореш, — Филя подмигнул ему. — Когда маляву передашь?

— Так сегодня же, чего тянуть? Можно и сегодня.

— Ну а завтра — стулья! Ха-ха-ха! — заржал Филипп, приостанавливаясь, чтобы не явиться к Южному выходу раньше Николая. — Вечером деньги — утром стулья! Утром деньги — вечером стулья!.. — Филя по-детски радовался своей шутке, заимствованной из кино. Конечно же, смотрели братки про Остапа Бендера, как же иначе!

Остановился, не приближаясь к ним, и «хвост», с независимым видом рассматривая покрытые облезлым золотом фонтаны. Сто лет, поди, не бывал здесь. Ну вот тебе и последняя экскурсия, немного злорадствуя, подумал Филипп, и решил, что это нехорошо — радоваться несчастью другого: хоть и дураки они, но придумали-то все-таки толково. Сан Борисович это обстоятельство постоянно подчеркивает, едва речь заходит о киллерах.

— У тебя, что ль, тачка здесь? — Щербатый, согласно своему «погонялу» разыгрывал из себя матерого уголовника, чего делать, наверное, не следовало бы, подумал Филя. А впрочем, все равно интеллигент из него никак не получался — и внешность, и манера говорить, и низкий, хриплый голос. Такое не спутаешь, судьба человека — как на ладони.

— А на… она мне… сдалась? — с «летучей» матерщинкой ответил Филя. — Тут всего пяток остановок автобусом. Старое Свиблово, знаешь такое место?

— Откуда? А билет где купить? На автобус, мать..?

— Да, дядя… — озадаченно посмотрел на Щербатого Филя. — Отстал ты от жизни… И на хрена тебе такие бабки? Что ты с ними делать будешь? Солить..?

— Не твоя забота! — рявкнул тот. — Те чего сказано, то и делай, а в чужой базар не лезь. Однажды нос откусят…

— Уж не ты ли? — вроде стал задираться Филя. Но Щербатый тяжелым взглядом уставился на него, и Филя «стушевался». — Ладно, ты чего? Ну чего застыл? Шевели костылями!

Южные ворота приближались. Щербатый шел все медленнее, делая вид, что каждый шаг нездоровому человеку дается не без труда. Филипп, шаркая подошвами, тоже показывал, что никуда не торопится и к своему спутнику не испытывает ни малейшего уважения. И киллер наверняка это видел. Другими словами, он должен был потерять бдительность, если таковая у него сейчас была «включена». Но он почему-то совсем отстал.

Наконец, Филя забеспокоился было, но разглядел, как впереди прошла через ворота Южного входа коричневая «девятка», это прибыл Коля Щербак. Значит, все в порядке.

— Сейчас будем брать твой «хвост», — буркнул Филипп своему спутнику. К «наблюдателю» он не оборачивался больше, чтобы нечаянно не спугнуть того.

— Да ну? — не поверил Щербатенко, превращаясь в обычного обывателя, испугавшегося ситуации, в которой он оказался. А главное, чему поверил.

— Ага. Поэтому, когда начнем, под ногами не путайся. Стой в сторонке. Последним сядешь в машину.

— Усек, — кивнул он, неразборчиво бормоча при этом.

— Ну давай, говори чего-нибудь про свой лагерь…

— Да не, братва там толковая, — громко сказал Щербатенко, — шерстяных много, на зоне порядок держат…

— Сидел бы и сидел? — нахально хохотнул Филя, приостанавливаясь и как бы рассматривая своего спутника, а сам скосил глаза в ту сторону, куда небрежно отправился Щербак, чтобы сделать небольшой круг и зайти к киллеру с тыла. Пока все шло нормально. Главное, не спугнуть…

Щербатый продолжал расхваливать порядок на зоне, но Филя слушал его краем уха, старательно выуживая из смятой пачки сигарету и пытаясь неловко прикурить на ветру от зажигалки, огонек которой все время гас.

— Убери, — презрительно протянул Щербатенко и достал из кармана коробок спичек. Вынул одну, примерился и ловко подал огонь, профессионально зажатый между ладонями. Филя прикурил, пустил струйку дыма, предложил пачку спутнику, тот отрицательно покачал головой.

А время тянулось.

— Здорово у тебя получается, — кивнул Филя на спички.

— Поживи с мое… Так чего стоим?

— А, ну да, — спохватился Филя.

И тут зазвонил его мобильный.

— Слушаю.

— Где он? — услышал Филипп голос Щербака.

— Кто где? — не понял Филя.

— «Хвост» твой!

— Да… — Агеев обернулся и увидел догоняющего их Николая, который вертел головой из стороны в сторону и растерянно держал трубку возле уха.

Наблюдатель исчез, как сквозь землю провалился. Ну, зеленые насаждения, павильончики какие-то, справа — аттракционы… Народу немного, в основном молодежь, время взрослых дядей придет попозже, а сейчас еще рано. И — никого, похожего на довольно-таки рослого киллера. Одно его фото только и осталось в памяти фотоаппарата, как упрек и напоминание о том, что в службе слежения пустяков не бывает.

— Да… — только и осталось растерянно повторить Филиппу Агееву, пропустившему фактически нокаутирующий удар. В глаза смотреть стыдно…

Щербак независимо, как незнакомый, прошел мимо, сел в свою машину и уехал. Уже из нее позвонил минут через пятнадцать:

— Слышь, Филя, ты не расстраивайся, это не ты лопухнулся, а он что-то, видимо, просек. Ничего страшного. А клиента успокой: сейчас не достали, позже достанем. Аккуратно проводи его в гостиницу, и пусть сидит там, как мышь. А ты не спускай глаз. И слушай, я вывел все концы на твой приемник. Поэтому, если тот «наблюдатель» появится у себя, ты первый об этом узнаешь. Но Сан Борисыч сказал, чтоб мы сейчас больше пока не форсировали событий. Он тебе и насчет денег все расскажет. Освободишься, позвони ему, он ждет. И не реагируй на шутки. Пока.

«На шутки! Понятно…» — Филипп представил себе, как сейчас в Воронеже, наверное, веселятся сыщики, узнав, как Филю — самого Филю! — обвели вокруг пальца… «Ну обвели, и что? Будем работать дальше», — уныло подумал он, не зная еще, как объяснить свой промах этому Щербатенко, будь он трижды неладен, этот хитрый киллер… А ведь так прекрасно было все задумано!

Глава десятая Прорвались опера

Как быстро выяснил Плетнев, оказалось, что это только официальные власти были, мягко выражаясь, не совсем в курсе того, куда и зачем приезжал иностранный дипломат. А студенты в Политехническом университете прекрасно были осведомлены о том, что трагически погибший от чьей-то злодейской руки нигерийский дипломат был всего-навсего старшим братом воронежского студента. Братом, кстати, достаточно богатым и щедрым — в меру. И они искренне переживали и сочувствовали товарищу. Причем без всякой показухи, открыто возмущаясь тем, что какие-то подонки совершают убийства и не несут за это никакого наказания. А родная милиция, вместо того чтобы искать убийц, наваливается с дубинками на протестующих студентов, и власти только обещают разобраться, но ничего не предпринимают. Да их, кстати, как они уверяли Антона, сумевшего установить быстрый контакт с Симбой, и не особо расспрашивали менты. Так, формально. «Не видели? — Нет. — Не знаете? — Не знаем». Да и вообще, с какой стати иностранцы должны сотрудничать с милицией, которая только вчера готова была разгонять их щитами и дубинками?

Разговоры на эту болезненную для зарубежных студентов тему в стенах университета возникали постоянно, поскольку нападения на них случались уже не раз, и, как правило, все заканчивалось лишь очередной порцией слов и обещаний властей навести порядок.

Представившись сыщиком, прибывшим специально из Москвы, чтобы разобраться наконец в этом трагическом происшествии, Плетневу удалось не только разузнать из первых уст, что думают об этом убийстве сами студенты, но и встретиться с тем чернокожим парнем из Нигерии, к которому приехал дипломат. Наверное, ничего трагического и не произошло бы, понял в конце концов Антон, если бы не случилась элементарная нестыковка, — вот ведь как бывает в жизни.

Но ведь у нас как? — размышлял он. Что бы и где ни произошло, во всех неприятностях и собственных бедах мы готовы прежде всего винить проклятую политику, без которой сегодня — никуда. И если разобраться досконально, то получается, что по большому счету так оно и есть. Потому что еще не научились сами думать, но зато хорошо привыкли подчиняться.

Младший брат Джумы — Симба, то есть «лев» на языке суахили, на котором, знал Плетнев, говорит сегодня больше пятидесяти миллионов африканцев, учился уже на третьем курсе Политехнического университета. И его показали Антону на кафедре горного машиностроения. Оказался этот «лев» высоким и худым, но достаточно спортивным парнем, хорошим, как отзывались о нем и преподаватели, и товарищи, бегуном, неплохо играл в баскетбол, а к тому же он был еще и сыном, между прочим, вождя одного из крупных племен в Восточной Африке.