Я – начальник, ты – дурак (сборник) - Сергей Трищенко

Из широко распахнутых ворот выходили двое снайперов с оптическими винтовками под мышками. В руках держали узенькие бумажные полоски предписаний.

— Неужели не могут сразу всех на сегодняшний день выдать? — возмущался ближний ко мне. — Убьёшь одного — иди за новым направлением! А они, может, рядом живут, как в прошлый раз. Да я бы их одной пулей завалил!

— В архивах им копаться не хочется, — вторил ему другой. — Буквоеды! Ладно, пошли. Тебе куда?

— На Есенина.

— А мне на Ницшештрассе.

И они разошлись в разные стороны.

В ворота заехала ещё одна чёрнокрёстная «скорая помощь». Или это та же самая? Пока составили акт о выполнении заказа, сфотографировали, замыли…

Ну, наконец-то здание родного офиса! Поприветствовав взмахом руки герб на стене — тот же литой череп и две рунические «S» — ввожу подопечного внутрь.

Внутри — привычная толпа. Носятся, кто куда.

У входа — два зачехлённых трупа в чёрных прорезиненных мешках. Так-так. Значит, кто-то не успел. Да и я, промедли на мгновение, собирал бы куски на рельсах. Но мой мешок выглядел бы покомпактнее. А это, судя по всему, целехонькие. Утопленники либо удавленники.

Я попинал ближайший мешок. Нет, не хлюпает. Значит, удавленники. Фу! Это не зрелищно, можно не смотреть. А вот занятия нашим переработчикам прибавится. Может, и своего припрячь? Вены он не резал, нож в руки давать можно. Тем более что кровь у них должна давно свернуться. Ладно, я свое мнение выскажу, а начальство пусть решает.

— Примите-ка моего! — я отстегнул наручники с руки подопечного, передавая его дежурному по встрече. — Кажется, первачок. Но на всякий случай — пробейте по базе данных.

— Что он делал?

— Ничего интересного: пытался прыгнуть с моста. На рельсы. Попробуйте привлечь, — я кивнул на зачехлённых жмуриков. — Может, срезая жир, он проникнется…

— Там жира нет, — дежурный махнул рукой. — Джайнисты…

— А-а… Ну, на перемолке костей. Или кочегаром. Сухенькие лучше горят.

Мы с дежурным рассмеялись.

Да, привлечь парнишку к разделке трупов не помешает. Пусть-ка помотает кишки на локоть! Помнится, нас на отработку бросали, так мы ещё спорили, кто больше витков сделает. Следили, чтобы не жульничали и сильно не тянули… И всё равно у меня никогда не получалось победить. Может быть, потому что честный очень?

Мысли были прерваны лёгким покашливанием местной говорилки — системы громкой внутренней связи:

— Инспектора второго округа просят зайти к начальнику.

Второй округ — это Здан. Что у него-то приключилось? Или жмурики — его? Он прохлопал? Ладно, на планёрке узнаем.

Сдав подопечного и написав короткий рапорт о случившемся (не забыв отметить похвальное поведение задержанного — объективно спокойное), я отправился в столовую: пора подзакусить.

Джайнисты… Не повезло Здану. Уморили, придурки, себя голодом! А куда смотрели соседи? Или зря мы осведомителям платим неплохие бабки? А может, сказали соседям, что уехали, а потом тайком вернулись? Или в лесу голодали, на даче. Мало ли возможностей отыщется, если поискать хорошенько. Отвели соседям глаза, наконец!

Столовая встретила меня вкуснейшими ароматами. Да, уж где-где, а у нас готовить умеют! Понимают, что на такой работе перво-наперво надо успокоить нервы. А чем? Да запахами же! Чтоб желудок забурчал, выделяя желудочный сок и вытесняя всякие ненужные мысли (буде у кого появятся). А потом — вкусом тающих во рту деликатесов. Когда языковые пупырышки прикасаются к яствам, какие другие мысли могут остаться в голове, кроме смакования приятственных ощущений?

Я встал в очередь, пожирая глазами выставленные на стеклянных стеллажах блюда. Ох, и проголодался же я! Взять бифштекс с кровью? Два! И кетчупом полить пообильнее. Острым, острейшим!

Нагружая поднос, я заблаговременно оглядел зал: куда бы пристроиться. И замер: за столиком в одиночестве сидела Тина. Удача!

Я догрузил поднос десертом и устремился к ней:

— Будешь кокосовый компот?

Она подняла на меня удивлённые глаза:

— Как тебе удалось? У меня банановый, а я его терпеть не могу. Но сильно пить хочется, пришлось взять.

— Только-только поднесли. Бери, я взял два!

— Спасибо! — она отхлебнула из стакана. — М-м-м! Как вкусно!

— Я рад, — надо догонять, её поднос почти пустой. Придётся глотать, не жуя. Ничего, утрясётся. — Можешь взять и второй, — надо задержать её хоть чем-то, а то встанет и уйдёт. А этого не хотелось бы.

— Спасибо, — она взяла второй стакан.

Слава Богу, этот пьёт, смакуя. Может, дождётся, пока я поем? Это была бы двойная удача.

— Что у тебя сегодня? — она подняла на меня свои чудесные фиолетовые глаза.

— Да так, ерунда, — между двумя ударами вилкой. — Парнишка хотел прыгнуть с моста на рельсы.

— С Баринского моста?

— Угу, — проклятая котлета не хотела проглатываться. Я потянулся за банановым компотом. — Можно? Им мясо хорошо запивать.

— Бери-бери, — она пододвинула чуть начатый стакан и слегка улыбнулась. — Хитренький! Хочешь узнать мои мысли?

— У… — котлета всё же упала, куда положено, и я смог отдышаться. — А почему мысли?

— Если пить из одного стакана, мысли будут одинаковыми, — пояснила Тина.

— А-а. Не знал. А у тебя что сегодня?

— Два сухарика. Джайнисты.

— Так это твои у порога? А как же ты…

— Дотащила сама. Они лёгкие.

— Нет, я хотел спросить…

— Они обманули соседей, — спокойно произнесла Тина, глядя на меня. Глаза её чуть сузились. — Моей вины в том нет. У них был законный отпуск. Ну и что, что на моём участке?

— Нет, нет, я ничего… — забормотал я. Черт меня дёрнул! — Лишь бы шеф не…

— Будет сильно давить — уйду! — зло произнесла Тина. — В службу устранения!

— Не надо! — растерянно попросил я.

А ведь она может. Принять смерть от её руки! Да старперики в очередь начнут выстраиваться! Я бы и сам не отказался… Как валькирия. Особенно сейчас: глаза пылают, щеки раскраснелись. Огонь, а не девка.

— Что «не надо»? — не поняла она.

— Переходить не надо.

— Почему? — удивилась она.

— Я привык видеть тебя каждый день, — ляпнул я.

Она усмехнулась. И прикоснулась кончиками пальцев к моей руке:

— Ладно. Пока не буду. Если ты просишь…

Встала и пошла, виляя бедрами, между столиков. Нет, она не специально, просто столики так расставлены, в шахматном порядке — чтобы более рационально использовать имеющуюся площадь. Иначе между ними и не пройдёшь.

Я смотрел ей вслед и чувствовал, что и у меня пылают щёки. И ещё — то место на руке, где она прикоснулась пальцами.

Я осторожно поднёс руку к губам. Мне показалось, что я улавливаю лёгкий аромат её духов…

Колокол

— Вот она! — внезапно осипшим голосом произнёс Рычаг, вытягивая вперёд правую руку.

— Ты чего? — покосился на него Колотый, убирая карту за пазуху. — Голос потерял со страху?

— Не соврал старик, — усмехнулся Бревно, отбрасывая пучок травы, которым вытирал финку.

— Да так, простыл наверное, — отозвался Рычаг, притворно откашливаясь. — Сыровато здесь. Низина.

— Зря ты его пришил, — заметил Колотый. — Пусть бы жил. Сколько ему осталось…

По равнине тянуло сырым зябким ветерком.

— Он бы настучал, — отмахнулся Бревно, пряча нож. — А моя рожа и так на каждом заборе наклеена.

— Ладно, идём ближе.

Колокольня слегка серебрилась на фоне тёмной еловой зелени.

— Тут, похоже, расчищено! — удивлялся Рычаг, шлёпая по хлюпающей траве. — А там через такие заросли приходилось пробираться.

— Болото здесь, — пояснил Колотый. — Деревья не растут.

— Болото? — испугался Бревно. — А ну как утопнем?

— Ну, тебе бояться нечего, — усмехнулся Колотый, — брёвна не тонут.

Бревно коротко ржанул.

— Тропу видишь? — продолжал Колотый. — За мной идите. Должно, старик протоптал. Каждый день, говорил, хожу. Зря ты его…

— Да чего уж теперь… — хмуро отозвался Бревно, останавливаясь перед колокольней и задирая голову. — Высоченная!

По узенькой лестнице, проложенной в толще каменой стены, троица поднялась на колокольню.

— Ух, ты! — ахнул Рычаг.

— Да, колокол шикарный, — согласился Колотый. — Старик не обманул. Похоже, чистое серебро.

— Высоко! — поёжился Бревно.

— Вид красивый… — пробормотал Рычаг.

Время словно не коснулось колокола, и он блистал первозданным серебром, на котором не усматривалось ни единого чёрного пятнышка.

Тончайшая резьба покрывала колокол снаружи. Сюжеты библейских картин разворачивались перед глазеющими на колокол мужчинами. И все персонажи выглядели, словно живые.

Церковнославянская вязь письмен тремя узкими полосками опоясывала колокол, разделяя картины на три части.