Охота. Я и военные преступники - Карла дель Понте

Все очень нервничали, готовя документы для апелляционной палаты. Именно в то время, 23 ноября 1999 года, я прибыла в Арушу и впервые познакомилась со своими сотрудниками. Руандийские власти были настолько недовольны работой трибунала, что Сказали мне в визе для поездки в Кигали, хотя эта поездка планировалась в то же время, что и приезд в Арушу.

Через два дня мне пришлось впервые предстать перед трибуналом по Руанде. Я помогала своим сотрудникам представлять доказательства для слушания дела двух обвиняемых. Эти люди призывали к геноциду через средства массовой информации. Перед судом предстали Фердинанд Нахимана, бывший директор телерадиокомпании «Тысяча холмов», и Хасан Нгезе, бывший редактор экстремистской газеты Kangura. Меня очень злило, что рядом с ними за пуленепробиваемым стеклом не сидит и Бараягвиза. Товарищ прокурора Бернард Муна должен был сопровождать меня из Кигали в Арушу. Я обратилась к властям Руанды с просьбой о визе. Считая, что вдвоем мы сможем добиться большего, я сказала Муне: «Вы останетесь со мной в Аруше, пока мне не позволят отправиться в Кигали». Я знала, что у Муны есть тесные связи с правительством Руанды. Знала я и то, что в Кигали ему будет комфортнее, чем в Аруше. Кигали был настоящим городом, оживленным и интересным. У Муны там была роскошная вилла. Удерживая его в Аруше, я знала, что он постарается сделать все, чтобы выбить мне визу. «Вы останетесь здесь, — приказала я ему. — Вы вполне можете общаться с правительством Руанды отсюда».

30 ноября я все еще ждала визы. В этот день судьи вынесли свое решение, которое позволило нам объединить дела Нахиманы и Нгезе. Через три дня мы обратились к апелляционной палате с просьбой либо отменить их решение об освобождении Бараягвизы, либо убрать из него условие о том, что его освобождение должно быть осуществлено «без сохранения права на предъявление иска по тому же основанию», чтобы мы могли арестовать его снова. Я хотела, чтобы Бараягвиза предстал перед судом в рамках именно этого разбирательства, связанного с призывами к геноциду в СМИ. Мне хотелось, чтобы этот мужчина, в хорошем костюме и очках в золотой оправе, сидел на скамье подсудимых рядом с Нахиманой и Нгезе. В конце концов, апелляционная палата согласилась рассмотреть нашу петицию. Слушание было назначено на середину февраля 2000 года.

Благодаря Муне и давлению со стороны правительства США и других государств, власти в Кигали дали мне визу для посещения Руанды. Полет из Аруши в Кигали занял всего два часа. Я вылетела на самолете «Бич-крафт», предоставленном трибуналу по Руанде ООН. До сих пор я помню этот великолепный полет. «Бич-крафт» не мог лететь слишком высоко и слишком быстро. Передо мной разворачивались сказочные по красоте пейзажи. Гора Килиманджаро с исчезающими ледниками напоминала сторожевую башню, хранящую покой всей Африки. Огромные стада зебр, слонов и других зверей носились по саванне. А когда мы, как когда-то президент Хабьяримана, подлетали к Кигали, под нами оказались густые джунгли, словно кто-то покрыл иллюминаторы самолета зеленой краской.

Мой первый визит в Руанду проходил в дружелюбной обстановке. Во время первых встреч с министрами и генеральным прокурором я старалась не затрагивать сложных проблем. Я знала, что руандийские власти не удовлетворены решением трибунала по делу Бараягвизы. Кроме того, мне нужно было решить ряд технических вопросов, чтобы наши сотрудники могли вести расследование, встречаться со свидетелями и посещать места совершения преступлений. Я не затрагивала вопроса о расследовании других дел, которые мне хотелось бы представить перед трибуналом: дел против правительственных чиновников и военных, ответственных за массовые убийства, совершенные сторонниками РПФ, тутси по происхождению, во время геноцида. Мы знали, что правительство не будет помогать нам в этом деле. Были отмечены незаконные проникновения в нашу штаб-квартиру с целью получения информации о работе следователей. Учитывая эмоциональное восприятие дела Бараягвизы, я хотела сделать все, что было в моих силах, чтобы добиться более широкого сотрудничества и получить все необходимое для выдвижения обвинений против хуту. Во время первой поездки в Руанду я не встречалась с Кагаме, но отправила ему личное поздравление. Перед ужином я сидела в своем номере в «Mille Collines», знаменитом руандийском отеле, и вдруг услышала бой барабанов и пение. Шел благотворительный спектакль, поставленный женой Кагаме, Жанеттой, для того, чтобы собрать средства для жертв засухи. Я вышла в холл, и мне предложили сесть рядом с женой президента. Высокая, красивая женщина объяснила мне, что происходит на сцене. Я находилась в зале вплоть до конца представления, к большому неудовольствию ожидавшего меня Муны. Он должен был сопровождать меня на ужин. Когда спектакль кончился, я передала Кагаме свои лучшие пожелания через его жену.

Во время второй поездки в Кигали я отправилась на места преступлений. Мне хотелось увидеть настоящую Африку. За границами города проселочные дороги ведут вас в мир сельской бедности. Такие картины можно увидеть повсюду. Джунгли сменялись кукурузными полями и рощами манго. Глинобитные хижины, крытые пальмовыми листьями, теснились по обочинам дороги. Девушки несли на головах кувшины с водой. Длиннорогие коровы паслись поодаль. Под ногами крестьян сновали цыплята. Мужчины ехали по своим делам на потрепанных велосипедах. Канализации, электричества и телефонов в этом мире не существовало. У многих встреченных нами не было никакой обуви, кроме обычных шлепанцев. На вершинах многих холмов высились церкви, преимущественно католические. Я вспоминаю, что в тот момент подумала о том же, о чем после геноцида думали очень многие: «Чего добилась христианская религия в Руанде? Чего добились многочисленные миссионеры, отправлявшие службы в своих церквях? Почему они не помогли бедным построить лучшие дома и жить лучшей жизнью? Почему клирики и верующие с готовностью приняли участие в геноциде?»

Руандийское правительство обеспечило нас охраной. Это было очень важно, особенно в начале нашей деятельности. Но, как я поняла позже, охрана в то же время следила за нашими действиями. Правительство хотело быть уверенным в том, что мы расследуем преступления хуту против тутси, а не тутси против хуту. Во время нашей встречи министр юстиции и генеральный прокурор ясно дали мне понять, что будут в курсе наших передвижений, расследований и встреч. Однажды меня сопровождала Элисон де Форгс. В пути она попросила нашего водителя остановить машину. Мы вышли и подошли к краю канавы, на дне которой лежала груда человеческих костей, останки убитых Тутси. Вокруг нас роились мухи. Солнце безжалостно палило. Я хотела эксгумировать останки погибших, чтобы использовать их в качестве вещественного доказательства в нашем расследовании. Я считала, что мы должны спасти мертвых от той ужасной участи, на которую обрекли их убийцы. Честно говоря, я не могла поверить тому, что правительство до сих пор этого не делало. Во время следующих встреч с генеральным прокурором и министром юстиции (еще до того, как я затронула эту тему), оба они сообщили мне, что эксгумировать останки из канализационных канав не представляется возможным. Мне сказали, что подобные действия могут вызвать волнения в обществе. Эксгумации и погребения уже проведены, и делать что-либо еще нет никакой необходимости. Руанда, сказали мне, смотрит в будущее. Стране нужен покой и гражданское согласие.