Смерть как искусство. Том 1. Маски - Александра Маринина

– Скажите, а трудно выучить роль? – внезапно спросил Сташис, который до этого хранил молчание, как обычно, то и дело поглядывая на часы.

Женщина засмеялась, на этот раз уже расслабленно.

– Знаете, как говорил покойный Олег Николаевич Ефремов? «Чего там учить-то? Сорок раз прочитал – и выучил. А не выучил – прочитай еще сорок раз».

– Наверное, это безумно трудно, – задумчиво протянул Антон.

– Конечно, – с готовностью согласилась завтруппой. – А кто вам сказал, что актерское ремесло легкое? Оно и есть безумно трудное. Трудное и технически, и морально.

– Морально? – переспросила Настя.

– А как вы думали? – темные глаза женщины сверкнули. – Вы только представьте, ведь актер должен выходить на сцену и играть в любом состоянии – с сердечным приступом, с температурой, с больными зубами, после любых известий, даже придя с похорон близкого человека, потому что спектакль нельзя отменить просто так. Я уж не говорю о том, что иные спектакли играются годами, и нужно выходить на сцену и играть все то же самое, то же самое, то же самое… и постараться, чтобы это было не скучно, чтобы это было живо, чтобы сверкало и переливалось. А вы говорите: трудно роль выучить! Трудно, конечно, но это ерунда по сравнению с тем, как трудно эту роль готовить, думать над ней, работать, вкладывать в нее часть себя, причем иногда часть болезненную, которую и трогать-то страшно. А дети? Дети у актеров растут практически без родителей, потому что родителей или вечно нет дома, потому что они или на репетициях, или на спектакле, или на съемках, или они целиком погружены в себя, в мысли о новой работе, о новой роли, о новом спектакле. Вы знаете, сколько трагедий с детьми именно в актерских семьях? А сколько разрушенных браков, неустроенной личной жизни?

Завтруппой говорила об этом так горячо и напористо, что стало понятно: со всеми этими бедами актеры бегут именно к ней. Интересно, подумала Настя, если у Богомолова был роман с какой-нибудь актрисой, она об этом расскажет? Ведь ударить его битой по голове могли и из ревности, почему нет? Но, скорее всего, не расскажет, она слишком предана художественному руководителю. Хотя какой смысл скрывать? Ведь все равно расскажут, не она – так кто-нибудь другой. Но пусть лучше этот другой, только не она сама. Она останется в глазах руководителя чистенькой. Ладно, посмотрим.

– Романы? – Завтруппой приподняла широкие бесформенные брови. – Это не ко мне. Вам лучше с Люсенькой Наймушиной поговорить, она со всеми дружит и все знает.

– Когда ее можно застать в театре?

– Сейчас я вам точно скажу. – Завтруппой достала какие-то листки и бегло просмотрела их, держа в вытянутой руке. – На сегодняшнюю репетицию ее не вызывали, сегодня репетируют куски, в которых она не занята, вечером она в спектакле тоже не занята, так что в театре Люся сегодня не появится, а вот завтра она на репетиции будет, завтра запланировано проходить ее сцену. Она придет к одиннадцати, в два освободится, и вы сможете с ней поговорить.

– Пойдемте, я провожу вас в женский костюмерный цех, Бэлла вас ждет, – оживленно говорил помреж Федотов, ведя Настю и Антона от кабинета завтруппой вдоль коридора к лестнице.

– Вы уже составили нам расписание на весь день? – иронически осведомилась Настя.

– Помилуйте, а как же иначе? – весело отозвался Александр. – Я ведь вас предупреждал: театр – это не завод, где у всей бригады смена и все на месте, у нас рабочие графики плавающие, и, если я не буду водить вас за ручку, сами нужных людей будете в три раза дольше искать. Вот вы, например, не знаете, что заведующая женским костюмерным цехом уже на месте, а руководитель мужского цеха придет только к часу дня, потому что она поехала в поликлинику к зубному врачу, будете послушно ждать ее у закрытой двери и только время потеряете. Я вас сейчас отведу к нашей Бэллочке и побегу на репетицию.

Настя была уверена, что предприимчивый помреж выбирает им собеседников не наобум, а следуя определенной системе. Ну что ж, его можно понять. Если она права и он втайне ненавидит Богомолова, то и сводит сыщиков преимущественно с теми, кто может рассказать о художественном руководителе театра какую-нибудь гадость. Конечно, это не всегда получается, потому что Настя и Антон четко заявляют о своих требованиях и вполне конкретно называют тех, с кем хотели бы встретиться, и тут уж у Федотова пространства для маневра нет, но если речь идет просто о представителе какой-нибудь службы, то в выборе Александра Олеговича сомневаться не приходится, вчерашний пример с двумя главными администраторами показал это со всей очевидностью. Значит, можно надеяться на то, что Бэлла из костюмерного цеха тоже расскажет что-нибудь интересное про конфликты Льва Алексеевича Богомолова с сотрудниками театра. А ничего другого сыщикам, собственно говоря, и не требуется. Несмотря на всю свою несимпатичность и назойливость, помреж Федотов оказался, сам того не ведая, просто неоценимым помощником.

По лестнице они поднялись на один этаж, прошли по коридору, в конце которого обнаружился выход на другую лестницу. Господи, сколько же лестниц в этом здании?! Поистине, архитектор обладал изощренной фантазией, а может быть, хотел сделать здание таким же таинственным, загадочным и непостижимым, как и само искусство театра. Снова переход на один пролет вниз, и вот она, дверь женского костюмерного цеха.

– Бэллочка, мы пришли! – радостно заявил Федотов. – Я на репетицию, ты уж, будь ласкова, проводи потом наших гостей, куда они попросят, а то они дорогу назад не найдут.

– Мы найдем, – попытался сопротивляться Антон, но помреж был непреклонен.

– Я провожу, провожу, – ласково пропела густым красивым контральто Бэлла, пышная крашеная блондинка лет тридцати пяти или чуть больше, с приятным округлым лицом и быстрыми мелкими движениями. – Иди, Саша, не беспокойся.

Настя обвела глазами тесное, но хорошо освещенное помещение. Комната угловая, окна выходят на две стороны, вдоль окон стоят профессиональные электрические швейные машины, явно не новые. В середине – большой стол, в одном его конце место для отглаживания, в другом – оверлок, по центру – место для раскроя тканей. Три женщины сидят за машинками, одна гладит, а еще одна сидит в уголке, держа на коленях что-то алое, украшенное бисером, и шьет вручную, низко склонив голову.

– Вот так мы и живем, – весело сказала Бэлла. – У нас хорошо, правда? Тут пошивочный цех, а мои владения рядом, за стенкой, но только там присесть негде, одни костюмы висят, и душно очень. Так что мы уж с вами здесь пообщаемся. Смотрите, это девочки сами делают из обрезков.

Она указала рукой на стену, и Настя только сейчас обратила внимание на многочисленные картины в рамках и под стеклом. Пейзажи, натюрморты, абстрактные, но очень эмоциональные и красочные изображения.

– Здорово, – искренне восхитилась она, рассматривая картины. – Бэлла, где мы можем с вами поговорить, чтобы не мешать остальным?

– А вот туточки. – Бэлла подошла к розовой в цветочек шторке и отдернула ее.

Настя была уверена, что это примерочная, и ошиблась. За шторкой оказалось нечто вроде комнаты отдыха, здесь стоял небольшой столик, уставленный мисочками с печеньем, конфетами, сахаром. Вокруг столика – шесть стульев, рядом на тумбочке примостился электрический чайник. Чайная посуда, судя по всему, находилась в самой тумбочке.

– Присаживайтесь, – пригласила Бэлла. – Может, вам чайку сделать?

Настя собралась было отказаться, но Антон ее опередил:

– Если можно, было бы здорово.

Ну, в общем, это и правильно, подумала Настя. Ответить благодарностью на жест гостеприимства – пройти полпути к успеху.

Разговор начали с конфликтов. Насте почему-то показалось, что это будет правильно. Глядя на радушную, веселую пышнотелую Бэллу, трудно было представить себе, что ее может заинтересовать тематика, столь дорогая сердцам мужчин: о перспективах кадровых перестановок и о художественно-творческой политике театра «Новая Москва».

– Ой, артисты у нас балуются, как дети! – со смехом говорила Бэлла. – Они знаете что вытворяют? Это же уму непостижимо! Одна актриса другой костюм испортила, да так, что никто и не заметил, когда она это сделала. Та, другая, актриса приходит к началу спектакля, ей костюмеры-одевальщицы приносят костюм, а в нем выходить нельзя. Скандал, крик! Кто виноват? Кто недосмотрел? Почему вовремя не увидели? Актрисе на сцену через десять минут выходить, а костюм надеть нельзя. Ну мы, конечно, из-под себя выпрыгнули, вышли из положения, но актриса-то уже вся на нервах, как ей играть в таком состоянии? Она на нас собак спустила, а нам же обидно. Мы-то, одевальщицы, точно помним, что после предыдущего спектакля костюм проверили и приняли, он был в полном порядке. У мужчин тоже случай был: один актер другому подпорол швы на костюме, чтобы в момент приседания они разошлись.