Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба» - Василий Звягинцев

Для пущего эффекта Писатель прокрутил «Гюрзу» на спусковой скобе вокруг пальца, дунул в ствол, изобразил попытку бросить его в кобуру на бедре, которой, естественно, не оказалось, снова усмехнулся, развёл руками и протянул пистолет владельцу.

— Приятно было размяться, — сказал он. — Счёт равный, так будем считать?

Император приобнял Писателя за плечи.

— Великолепно, друг мой, просто великолепно. Счастлив видеть и здесь прекрасного стрелка. Мы, уверен, ещё посоревнуемся как следует. А пока я награждаю вас золотым знаком «Императорского стрелкового общества». Достойны — без всяких рекомендаций и представлений достойны. Войсковой старшина Миллер или полковник Ляхов завтра же вам его доставят… Только вот — не люблю я поражений. И мы с вами непременно встретимся в моём тире и проверим, кто чего стоит по-настоящему…

— Что значит — по-настоящему? «Большой стандарт» стрелять будем? И не вижу я, отчего вы себя «проигравшим» посчитали. Три ваших выстрела, шесть моих, и все — в цель. Нормально, мне кажется, боевая ничья.

Император эти слова пропустил мимо ушей. Видимо, имел своё мнение. Его другое заинтересовало.

— «Большой стандарт» — это что? И где вы учились?

— Стрельбе — сначала у школьного военрука Владимира Ивановича Максина, потом у тренера клуба ДОСААФ Ивана Ивановича Ледовского. Остальную часть жизни — самостоятельно…

— Хорошие учителя. Так что за «стандарт»?

— «Большой стандарт», Ваше Величество, это достаточно трудное упражнение. По тридцать выстрелов подряд из винтовки с трёх положений — лёжа, с колена и стоя. Лично мне уж слишком тяжело «с колена» давалось. Связки, наверное, плохие достались. Отчего и на пистолет перешёл.

— Очень, очень интересно, — сказал Император, положив руку на плечо соперника. — Непременно попробую. Люблю я это дело, в отличие от вашего Президента. Закуривайте. — Он протянул свой портсигар: — Мои любимые «Кара Дениз», смесь по особому рецепту…

По лицам Президента и его окружения не совсем понятно было, довольны они успехом своего товарища или расценивают его как-то иначе.

…Пока доставленные из города официанты (каждый — сотрудник ФСО в офицерском звании) накрывали столы для достойного высоких гостей обеда, Президент пребывал в тяжких сомнениях. Ему не нравилось сейчас абсолютно всё. Не только локальная окружающая действительность, но даже и родная Солнечная система в целом. Совершенно как в «Записных книжках Ильфа».

Никому не нужно ничего объяснять, но для себя он понимал — фактически проиграно всё! Нет больше у него уверенности в себе, без которой занимать подобный пост — профанация, если относишься к своей миссии серьёзно. А он к ней относился именно так, считая себя в нынешней ситуации единственным спасителем России, призванным провести её узким бурным проливом между Сциллой диктатуры и Харибдой анархии.

Отчего и вызвало у него такое возмущение появление на горизонте сначала «Александра Александровича», а потом и Сильвии. Не столь даже важно, что реализация их идеи влекла за собой и то и другое сразу, в других условиях подобную опасность можно было пресечь в корне, пользуясь привычными и испытанными средствами. Но ведь продемонстрированные «защитниками» возможности, если принять их всерьёз (а как иначе?), сводили на нет все доступные ему и государственной машине в целом способы управления ситуацией. Словно как появление в рядах дружины Мстислава Удалого на Калке десятка банальнейших пулемётов «ПКМ», грамотно расположенных и снабжённых достаточным количеством боеприпасов, поставило бы крест на геополитических планах Чингисхана.

Что же касается направления деятельности по «наведению порядка» в России, а тем самым и «сохранения реальности», оно вызывало у Президента принципиальное неприятие. Сторонник теории эволюции, он считал, что бороться с коррупцией и прочими негативными явлениями окружающей действительности можно лишь неуклонным, но неторопливым ростом экономики, «смягчением общественных нравов», совершенствованием административной и правоохранительной системы, развитием гражданского общества и так далее. Предполагая и соглашаясь, что процесс может занять исторически длительный срок. Как становление парламентаризма и правовых государств в Европе. Главное — не торопиться и не делать резких движений.

В широком смысле он понимал свою задачу следующим образом — отладить процесс так, чтобы в стране постоянно и неуклонно происходили пусть внешне почти незаметные, но позитивные изменения, с одновременным уменьшением всяческого негатива. Всего лишь.

То же, что предлагали «комитетчики», обещало новый цикл «бури и натиска», автоматически, имманентно предполагающий очередной разгул хаоса. По всем направлениям. Президент хорошо помнил, как из-за вполне благородных по замыслу кампаний по «преодолению пьянства и алкоголизма» и «борьбе с нетрудовыми доходами» одновременно начали рушиться и экономика, и авторитет центральной власти. До восемьдесят пятого года Советская власть была только неэффективной и догматичной, а тут вдруг, почти в одночасье, стала ещё и смешной.

Столь же разрушительным примером «усердия не по разуму» и «намерений, которыми вымощена дорога в ад», он считал решение о создании кооперативов на базе действовавших «социалистических предприятий». Горбачёву и его советникам мыслилось, что частная инициатива процветёт под прикрытием и присмотром «советских крепких хозяйственников» и государственного контрольно-репрессивного аппарата. Вышло же всё с точностью до наоборот: как только появилась возможность легально обналичивать «безналичные деньги», которые вообще деньгами не являлись по идее, всего лишь условной расчётной единицей — в первых рядах «кооператоров» оказались «надёжнейшие, честнейшие и вернейшие». То, что пафосно называлось «Честь, ум и совесть эпохи».

Оказаться в подобной ситуации Президент боялся больше всего и невольно уподобился врачу, уповающему исключительно на терапию и категорически не приемлющему хирургических методов, забывшему, а может быть, просто не знавшему афоризма К. Пруткова: «Ничего не доводи до крайности. Человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать рано поутру».

Сегодня он увидел и понял, что его оппоненты сильнее его. Не только тем, что располагают чудесными техническими устройствами, но и наличием у себя в тылу такого государства, как Императорская Россия, во главе с волевым и не склонным к компромиссам и интеллигентским рефлексиям лидером.

Собираясь на эту встречу, Президент готовился именно к дискуссии с несколькими авантюрно настроенными людьми, пусть и владеющими методикой межпространственных перемещений. С ними он, пусть приблизительно, знал, как договориться и на каких условиях.

Но теперь-то всё совершенно иначе. И он — в положении князя, собравшегося сразиться с дружиной соседа в полтысячи копий и сабель, но, выехав на поле, увидевшего перед собой теряющиеся за горизонтом тумены хана Батыя.

Президенту хватило проведённого в другой Москве часа и личного знакомства с Олегом Первым, чтобы понять безнадёжность своего положения. А существует, оказывается, ещё и третья Россия, белогвардейская, врангелевская, располагающая мощной Добровольческой армией, готовой и способной направить «интернациональную помощь» в любую точку «иных миров». Настолько боеспособной, что, по словам Императора и его придворных, двумя дивизиями сумела подавить вооружённое вторжение из этой реальности, оснащённое, очевидно, самой совершенной боевой техникой двадцатого и даже двадцать первого века, против которой оказалась бессильной императорская гвардия.

Подробности того «инцидента» следует тщательно изучить, но в любом случае… Если Олегу и «комитетчикам» придёт в голову начать действовать своими методами, противопоставить им будет нечего. Президент достаточно знал свой народ, чтобы понять — на демагогию «защитников реальности» и «борцов с коррупцией» он легко поддастся, даже с восторгом, особенно если узнает — есть совсем рядом, только руку протяни, «сказочная страна». Не Америка какая-нибудь, не европейская конфедерация (при всей заманчивости тамошнего уровня жизни психологически чуждые и внутренне враждебные «русской душе»), а самая настоящая, процветающая «Русь-матушка», во главе с добрым царём, с почти полумиллиардным счастливым населением, в границах тысяча девятьсот четырнадцатого года, если не больше…

Сохранить свой пост, может быть, и удастся, но на деле сам он превратится в нечто подобное руководителю «братской независимой Абхазии».

И ведь никаких мер контрпропаганды придумать невозможно, по крайней мере — с ходу. Положение хуже, чем у Хонеккера и… как там была фамилия последнего руководителя независимой ГДР? Если народ загорится идеей объединения с братьями «за берлинской стеной»… тем более, и «стены» никакой нет. Откроются сотни, а то и тысячи проходов только в одной Москве — вот вам и всё!