Секрет ее счастья - Клаудиа Дэйн

— И, — прервал он, склоняясь над ней абсолютно варварским образом, — вы совершенно не привыкли быть загнанной мужчиной в укромный уголок гостиной, так подходящий для самого искусного обольщения.

Обольщение?

— Я думаю, Луиза, пришло время все изменить. Я не тот, кто будет сопротивляться переменам, и мне не нужно выпивать, чтобы их совершить. Я не пьян, — сказал он тихо, но очень сурово.

Когда это Блейксли успел научиться быть суровым? Хотя и нельзя утверждать, что он когда-то был мягок.

— Мужчинам вовсе не нужно напиваться, чтобы считать ваше общество интересным. С чего вы это взяли?

Тысячи ответов сразу же пришли ей на ум, но странно, ни один не сошел с ее уст. Возможно, первый раз в жизни она была ошеломлена настолько, что не могла вымолвить ни слова.

Его лицо было близко, слишком близко. Она чувствовала эту близость, как огонь в холодном помещении, его волосы пламенно отливали золотом, его голубые глаза пронизывали насквозь. Это был не тот Блейксли, которого она знала. Это был не тот Блейксли, каким она хотела его знать. Это был самый что ни на есть мужчина, хотя ей было больно признаться самой себе в том, что она была неопытна в обращении с ними. Она не София Далби, и это — горькая правда.

— Вы проглотили язык, Луиза? — съязвил он. — Я не предполагал, что такое возможно.

И дар речи, естественно, снова к ней вернулся.

— Лучше бы вы были пьяны, лорд Генри. Это могло послужить хотя бы слабым оправданием такого самонадеянно неприличного обольщения. Я полагала, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я совершенно не заинтересована в том, чтобы меня соблазняли. Вы ошиблись. Если вы не пьяны, то вам следует напиться при первой же возможности. Я бы так и сделала, только чтобы смыть это воспоминание настолько тщательно, насколько это возможно.

Хорошая речь. Даже прекрасная. Она была и умна, резка — сочетание, которое ей весьма нравилось. Очень жаль, что Блейксли не ответил соответствующим образом, что было бы в его духе. Только ухмыльнулся, скривив губы. Безумец.

— Как здорово, что вас не интересует ни респектабельность, ни соблазнение, леди Луиза. В таком случае предложение будет идеально для вас. У вас не будет проблем ни с приведением себя в порядок, ни с перечнем условий пари, — сказал он.

Она и не пыталась понять, о чем он говорит. Но ясно, вечер шел не по плану. Да и когда у нее все шло как надо?

— Мы опять о пари? Я думала, вы его выдумали, чтобы поговорить со мной наедине, — сказала она с сарказмом.

Едва ли их положение можно было назвать уединенным. Гостиная была почти заполнена, но Луиза была далеко от Даттона. Вряд ли это соответствовало ее нам.

— Наедине? Мы никогда не были по-настоящему ни, Луиза, — эхом откликнулся Блейксли на ее мысли, что очень раздражало, так как ее мысли принадлежали только ей и никому другому. — Если мы когда-нибудь останемся одни, поверьте, вы почувствуете разницу.

— Я верю, — пренебрежительно ответила Луиза. — Огромная разница, как вы говорите, но поскольку нам никогда не удастся проверить, едва ли это может быть предметом пари. Мы ведь говорили о пари, касающемся меня, не так ли?

Ее не очень заботило выражение его глаз, которое было скорее изучающим, чем приветливым. Не то чтобы она ожидала от него приветливости, но этот жадный взгляд встревожил ее настолько, что волоски на ее руках встали дыбом от подавленной тревоги.

Ей совершенно определенно нужна была какая-нибудь опора. Вечер становился с каждой минутой все более невыносимым. Блейксли, ее непременный союзник на каждом вечере, был тому причиной.

От мужчин одни неприятности.

— Да, так вот о пари, леди Луиза, — тихо сказал он.

В гостиной было шумно и суетно, и они были далеко не одни. Все же выражение его глаз, тембр его голоса захватили ее. Ничто до сих пор не производило на нее столь сильного впечатления. За исключением лорда Даттона, конечно.

— Но мне кажется, мы здесь не одни.

Он перевел взгляд с нее на комнату. Он снова отражал ее мысли, и это раздражало не меньше, чем в прошлый раз.

— Я полагаю, это очевидно, — буркнула она. — Мы можем продолжить?

Факт, что они были не одни и никогда не останутся наедине, становился все более и более раздражающим. Дьявол, ей стало интересно, как это — остаться с ним наедине.

Сложные чувства. Но она была уверена, что это пройдет.

— Разумеется, — не очень дружелюбно вымолвил он. — Сейчас я подробно объясню, хорошо? — Он не стал ждать ее согласия. В его духе. — Было заключено пари, касающееся вас и ваших жемчугов…

— Они ведь уже не мои, не так ли? — перебила Луиза. — Теперь они принадлежат лорду Даттону, разве нет? Обстоятельство, ставшее совершенно очевидным именно в этом доме меньше недели назад.

— На этом основании и было заключено пари, — сказал он. — Вы бы, наверное, хотели потребовать обратно жемчуг Мелверли?

— Разумеется, но…

— Тогда вы должны делать то, что я скажу, Луиза, быстро и без лишних вопросов.

Если это не желание мужчины отдавать приказы, то что же еще? Она знала мужчин ровно настолько, чтобы улавливать подобные моменты. Но вот только правильно управляться с этим Луиза не умела. Разумеется, подобное умение приходит с практикой.

— В связи с вашим пари? — с насмешкой спросила она. — Вряд ли это возможно, лорд Генри.

Луиза почувствовала движение за спиной и медленно повернула голову, чтобы взглянуть, что подвергло ее драгоценный, но не слишком безукоризненный локон опасному столкновению с плечом Блейксли; он мог окончательно испортить локон, всего лишь пожав плечами, и, вероятно, так и поступил бы, имея сегодня такое необычное настроение.

— Что здесь понадобилось маркизу Пенриту? — проворчал Блейксли.

С величайшим удовольствием Луиза ответила:

— Первый раз я его увидела только сегодня — у леди Далби. Очень приятный человек, согласитесь?

Она осторожно повернулась еще немного и увидела Пенрита, скользящего сквозь толпу. Пенелопа Прествик, эта корова, приторно ему улыбалась, но Пенрит изящно игнорировал ее усилия. Хороший человек.

— Как чудесно сегодня выглядит мисс Прествик, — сказал Блейксли. — Я смотрю, на ней бриллианты.

— Разве не как всегда? — довольно ядовито ответила Луиза.

Пенелопа Прествик имела отвратительную привычку надевать бриллианты по любому случаю. Об этом уже стали сочинять анекдоты.

— И они ей так идут, — мягко сказал Блейксли, глядя сверху вниз на Луизу с очень заинтересованным выражением лица. — Она такая милая девушка, такая приятная.

— Неужели? — с иронией сказала Луиза. — Не замечала.